В конце концов он, по-видимому, пришел к некому согласию с самим собой, осторожно опустился на колени и выдвинул из-под кровати старый, видавший виды сундук. С трудом подняв крышку, он развернул насквозь пропылившуюся серую мантию, с которой на пол посыпались яйца моли и потускневшие блестки.
Вытащив мантию, он стряхнул самые тяжелые наслоения пыли и вновь заполз под кровать. Некоторое время оттуда доносились сдавленные, но с чувством произносимые проклятия, да время от времени — стук фарфора. Наконец Альберт появился снова, держа в руке посох, рукоять которого торчала где-то у него над макушкой.
Это волшебное орудие было толще всякого нормального посоха — главным образом из-за затейливой резьбы, покрывавшей его сверху донизу. Фактически линии казались довольно неразборчивыми, но производили впечатление, что если вы разглядите их лучше, то сильно пожалеете.
Альберт еще раз отряхнулся и принялся критически изучать собственное отражение в зеркале умывальника.
Затем произнес:
— Шляпа. Нет шляпы. Для волшебства нужна шляпа. Проклятие.
Громко топая, он покинул комнату и вернулся через пятнадцать насыщенных минут. Результаты бешеной деятельности, которую он развил в течение этого сравнительно небольшого промежутка времени, включали в себя круглую дыру, вырезанную в ковре в спальне Мора, серебряную бумагу, извлеченную из-за зеркала в комнате Изабель, нитку и иголку из ящика под кухонной раковиной и несколько блесток, завалявшихся на дне сундука для плаща. Конечный результат был не так хорош, как Альберту того хотелось бы, к тому же имел явную тенденцию сползать на один глаз, но был черного цвета, сверкал звездами и луной и провозглашал своего обладателя, без каких-либо сомнений, волшебником — хотя, возможно, впавшим в отчаяние.
Впервые за две тысячи лет Альберт чувствовал себя должным образом одетым. Это чувство привело его в замешательство и заставило задуматься еще на секунду, прежде чем отпихнуть ногой истрепанный коврик у кровати и нарисовать посохом окружность на полу.
Скользя над поверхностью пола, наконечник посоха оставлял сияющий след октарина, восьмого цвета спектра, цвета магии, пигмента воображения.
Обозначив на окружности восемь точек, Альберт соединил их, образовав октограмму. Комната начала наполняться низким пульсирующим звуком.
Альберто Малих шагнул в центр октограммы и вознес посох над головой. Он чувствовал, как магический посох просыпается, ощущал покалывание медленно воскресающей силы. Так, неторопливо и осмотрительно, встает пробудившийся ото сна тигр. Всколыхнулись и ветром пронеслись по опутанным паутиной чердакам памяти Альберто старые воспоминания о могуществе и волшебстве.
Впервые за много веков он ощущал себя живым.
Он облизал губы. Пульсация постепенно замолкла, уступив место странному, чего-то ожидающему молчанию.
Вздернув голову, Малих прокричал один-единственный слог.
Сине-зеленое пламя вырвалось из обоих концов посоха. Из восьми точек октограммы заструились потоки октаринового огня и охватили волшебника, образовав вокруг него кокон. Фактически, для успеха заклинания все это было не нужно. Но волшебники очень серьезно относятся к появлениям…
А также к исчезновениям. Малих исчез.
* * *
Стратополусферные ветра хлестали плащ Мора.
— Куда мы летим в первую очередь? — прокричала Изабель ему в ухо.
— В Бес Пеларгик, — крикнул в ответ Мор. Бешеный ветер закрутил его слова и унес прочь.
— Где это?
— Агатовая империя! Противовесный Континент!
Он указал вниз.
Он не подгонял Бинки, поскольку знал, сколько миль еще предстоит ей преодолеть. Большая белая лошадь шла легким галопом над океаном. Изабель глянула на ревущие зеленые волны, обрамленные пеной, и прильнула ближе к Мору.
Мор пристально всматривался в облачный берег, обозначавший контуры отдаленного континента. Он подавил острый порыв поторопить Бинки, слегка ударив ее плашмя мечом. До сих пор он ни разу не ударил лошадь и пребывал в сильной неуверенности относительно того, что произойдет, попытайся он это сделать. Так что оставалось только ждать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Из-за спины Мора показалась рука, протягивающая сэндвич.
— Здесь ветчина или сыр с пряной приправой, — произнесла Изабель. — Ты вполне можешь поесть, делать все равно больше нечего.
Мор глянул на размокший треугольник и попытался припомнить, когда он в последний раз ел. Какое-то время назад, но с помощью часов это уже не вычислишь, требуется календарь. Он принял сэндвич.
— Спасибо, — он постарался вложить в ответ как можно больше любезности.
Крошечное солнце скатывалось к горизонту, таща за собой, как на буксире, ленивый дневной свет. Облака впереди выросли, окаймились розовым и оранжевым. Прошло еще какое-то время, и Мор различил темные, размытые очертания лежащей под ними земли с поблескивающими то там, то здесь огнями городов.
Полчаса спустя он мог с уверенностью сказать, что различает отдельные здания. Агатовая архитектура характерна своими приземистыми пирамидами.
Бинки теряла высоту, и вот ее копыта оказались едва ли в нескольких футах над поверхностью моря. Еще раз проверив состояние песочных часов, Мор мягко натянул поводья, направляя лошадь к морскому порту, лежащему в сторону Края от их нынешнего курса.
На якоре стояло немного судов, в основном это были суденышки прибрежных торговцев. Империя не поощряла далекие путешествия своих подданных. В бесконечной заботе об их благе она пыталась уберечь людей от лицезрения вещей, которые могут вывести их из душевного равновесия. По той же самой причине она возвела вокруг всей области стену, патрулируемую Небесной Стражей, чья основная функция заключалась в отдавливании пальцев любого жителя, пожелавшего хоть на пять минут покинуть благословенные пределы, чтобы вдохнуть свежего воздуха.
Однако это случалось нечасто, поскольку большинство жителей Империи вполне удовлетворялись существованием в пределах Стены. Факт жизни: каждый находится либо по одну сторону стены, либо по другую, так что остается или забыть об этом, или качать пальцы.
— Кто управляет этим местом? — полюбопытствовала Изабель, когда они пролетали над гаванью.
— Есть какой-то император, но он мальчик, — отвечал Мор. — Так что фактически, я думаю, страной правит великий визирь.
— Никогда не доверяй великому визирю, — мудро заметила Изабель.
На самом деле, Император-Солнце и не доверял ему. Визирь, чье имя было Девять Вращающихся Зеркал, имел несколько очень четких идей по поводу того, кто именно должен управлять страной — естественно, этим человеком должен быть визирь. И теперь, когда мальчик повзрослел достаточно и стал задавать вопросы типа: «Тебе не кажется, что стена выглядела бы лучше, будь в ней несколько ворот?» или «Да, но как там, по другую сторону?», визирь пришел к выводу, что для блага самого же императора его следует мучительно отравить и засыпать негашеной известью.
Бинки приземлилась на выровненной граблями дорожке неподалеку от приземистого, набитого многочисленными комнатами дворца. Тем самым она существенно нарушила вселенскую гармонию[8]. Мор соскользнул со спины лошади и помог спешиться Изабель.
— Только не путайся под ногами, ладно? — настойчиво произнес он. — И вопросов тоже не задавай.
Миновав несколько лакированных ступеней, он поспешно двинулся через молчащие комнаты, время от времени останавливаясь, чтобы снять показания с приборов, то есть с песочных часов. Наконец, бочком прокравшись по коридору, он через затейливую литую решетку увидел длинную комнату, где как раз совершал свою вечернюю трапезу Двор.
Юный Император-Солнце, скрестив ноги, сидел во главе ковра. Крылья коротенькой мантии из дурностая и перьев топорщились у него за спиной. По всем признакам, император заметно вырос из своего одеяния. Остальные представители двора сидели на ковре в соответствии со строгим и необычайно сложным порядком старшинства. Но невозможно было не узнать визиря, с чрезвычайно подозрительным видом ковыряющегося в содержимом своей чаши со сквиши и вареными водорослями. Ни один из присутствующих не производил впечатления человека, находящегося на грани скоропостижной смерти.
