Умолк сом, зевнул и опять глазищи свои сомкнул. Русалки тревожить его более не стали, к доброму молодцу вернулись. Нашли ему лодку да объяснили, о чем с сомом толковали, о чем договорились.
Тут Касьян коня к дереву привязал, взял с собой вино да гусли, сел в лодку и к острову поплыл. К вечеру добрался. Вышел на берег, прислушался. Кругом тишина, и лишь из дупла протяжные голоса доносятся. То воевода песню о красной девице выводит, о том, как она милого своего в садочке дожидается. Старая ведьма дребезжащим голоском подпевает, что есть мочи старается.
Присмотрелся добрый молодец и на ветвях дерева с десяток леших разглядел. Сидят, не шелохнутся, все в слух ушли, даже на Касьяна, старого знакомого, внимания не обращают. А он, недолго думая, кулаком по дереву постучал, ведьму позвал.
- Выбирайся, - говорит, - хозяюшка! Веселиться будем.
Старуха из дупла высунулась, молодца признала, обрадовалась. Тут и воевода выглянул, стражника своего увидел да зарыдал, слезами так и залился, в голос заревел.
- Вот те на! - сердится Касьян. - Ты зачем же, хозяюшка, старика-то ветхого пригрела? Он нам все веселье испортит.
- Как зачем? - отвечает старуха. - Муж всетаки. Как же его не пригреть-то?
- Какой прок в муже таком? - удивляется Касьян. - Лучше меня в мужья возьми.
Тут старуха чуть было с дерева не свалилась. Глазищи на молодца выпучила, ушам своим не верит.
- А не врешь? - спрашивает.
- Не вру, для того и вернулся. Вот вино и гусли для свадьбы привез.
Сел он возле дуба, гусельки на колени положил, пальцами по струнам пробежал да такую плясовую завел, что лешие все как один с дерева попрыгали, принялись скакать, ногами сучить.
Старуха тоже время зря не теряет. Воеводу в лодку усадила, поцеловала на прощание, подзатыльник дала да с острова выпроводила. Сама возле Касьяна пристроилась, глаз с него не сводит, улыбается во весь рот, клыки скалит. А он песнями леших забавляет, плясками веселит. К полуночи уморил. Повалились лешие на землю, разлеглись кто где, а Касьян ведьме говорит:
- Надо бы мне искупаться, в воде поплескаться, пыль дорожную смыть.
- А не сбежишь? - сомневается старуха.
- Как же я без лодки-то сбегу? - отвечает Касьян. Тут он разделся, в озеро зашел, а из-под воды огромный сом тут же вынырнул, молодца поперек туловища схватил и опять под воду. Старуха в крик, лешие вой подняли, а сом все дальше от острова уходит. Притащил Касьяна к тому самому месту, где он коня оставил, а сам опять на дно ушел, в коряги залег.
Касьян запасную одежду надел, русалкам на прощанье рукой махнул да на коня. На обратном пути воеводу догнал, вместе с ним в город и возвратился. Касьян сразу к жене, а воевода к Филимону, бывшему любимчику своему. "Ну Филимон! Ну изменник! Ну Иуда! - думает. - Как же ты теперь в глаза-то мне посмотришь?"
Подъехал к его дому, а тот гостя из окна увидал, перепугался да через черный ход прочь убежал, на подворье спрятался. Воевода сразу в дом, все комнаты обошел, хозяина так и не застал, но зато подсвечник со свечами на столе увидел. Подошел к столу, свечи зажег и спрашивает:
- Скажите-ка мне, премудрые советчицы, как мне с хозяином вашим поступить? Он мне к ведьме пойти насоветовал, а сам-то сбежал! Он и молодца погубить надоумил, а молодец-то меня из беды выручил!
Прислушался воевода, ответа ждет, а свечи-то отвечать не торопятся, хозяина подвести боятся.
- Отвечайте! - сердится воевода. - А не то всех троих в печь брошу, не пощажу!
Испугались свечки, отвечают еле слышно:
- Жил бы ты, воевода, своим умом...
- Что-о-о? - удивляется он. - Что вы сказали?
- Жил бы ты, воевода, своим умом, - повторили свечки да тут же и погасли.
Вернулся воевода домой и в тот же день повелел Филимона со службы прогнать, а предводителем стражи вместо него Касьяна назначить.
С той поры поумнел воевода, льстецам и угодникам доверять зарекся.
ЦАРЬ, ДЕВИЦА И СЕРЕБРЯНАЯ СПИЦА
Скакал по лесу всадник, царский гонец, а дело к вечеру шло. И остановился он заночевать в сосновом бору, на берегу тихого озерца. Прилег у костра, ночь переспал, но еще до зари проснулся, оттого что послышалась ему песня. Откуда-то издалека чистый, нежный девичий голосок доносится.
Удивился добрый молодец, кто же это в такую рань песни распевает. Тут он вдоль берега прошелся, сквозь камыши прокрался и девицу увидал - вот она на пенечке сидит, белый, пушистый платок вяжет. В руках у нее спицы, а вот клубка почему-то нет. Пригляделся гонец и глазам своим не поверил - она, оказывается, платок... из туманов утренних вяжет. Из тех самых туманов, что над озером кружатся и по берегу космами белыми текут.
Красив платок, слов нет, а девица еще краше. И красота ее какая-то особенная, небесная, какой и вообразить невозможно.
Хотел было он спросить, как звать ее, да единого словечка вымолвить не успел. Испугалась девица, тут же платок свой на плечи накинула, в мгновение ока облачком обернулась и в небеса поднялась. Так и не узнал гонец ее имени.
Но вот приехал он в столицу, об увиденной девице царю рассказал, о дивной ее красе, о чудоплатке, а царь выслушал его и говорит:
- Коли встретил ты ее наяву, коли спьяну тебе все это не привиделось, то возьми егерей моих лучших, девицу излови да ко мне привези. Вот так!
Вышел гонец из покоев царевых, собрал отряд и к озеру направился. Добрались до места, в камышах засаду устроили. Устроили, да только попусту - в последний миг девица из рук егерских ускользнула. И единственное, что им досталось, - это серебряная спица, которую они тотчас царю и отвезли.
Оглядел государь спицу, в руках покрутил и говорит:
- Спица как спица. Одного не пойму, почему холодом от нее веет - что мороз в студеную зиму, аж до костей пробирает.
Тут он призадумался и так рассудил:
- Как бы там ни было, но девица эта у меня во дворце будет. Но коли вы, молодцы удалые, службу сослужить не сумели, то что же мне, старому-хворому, остается? Придется самому ехать.
Егеря взор потупили, со стыда-то покраснели, а царь лишь хмыкнул недовольно, головой седой покачал да велел карету готовить.
Вот приехал он к озеру, вдоль берега со спицей в руках прохаживается, девицу высматривает. Углядел-таки, высмотрел, подкрался к ней и молвил елейно, с улыбкою:
- Здравствуй, милое дитятко. Не твою ли спицу слуги мои, негодники этакие, к рукам прибрали?
Девица на царя с опаской посматривает, платочек свой на плечи накинула, а царь опять за свое.
- Возьми свою спицу, - говорит. - Не сердись на слуг моих неразумных. А в знак дружелюбия дозволь пригласить тебя на мои именины. Ровно через неделю съедутся в столицу гости, цвет дворянства моего, и будешь ты, красавица, не просто гостьей, а настоящим украшением праздника. Не откажи старику, не огорчай душу мою добрую...
- Хорошо, - отвечает девица. - Ровно через неделю жди меня, царь-государь.
Тут она в облачко превратилась и в небеса поднялась, а царь в карету свою сел да обратно уехал.
Но вот прошла неделя, и съехались во дворец именитые гости. И состоялась торжественная церемония, но потом в большом зале за огромным столом был устроен пир. Обильный и веселый пир.
И в разгар веселья, когда все уже разомлели от еды и питья, вдруг прохладный, свежий, приятный ветерок пронесся над дворцом. И захлопали отчего-то оконные рамы, и зашумели деревья во дворцовом саду, и густой туман заполнил праздничный зал. И вышла из тумана пригожая девица. И платье на ней, и кокошник, и туфельки - все серебром, жемчугами искрится, а на плечи белый кружевной платок наброшен.
- Здравствуй, царь-государь, - молвила она, - дозволь погостить у тебя...
А царь молчит, сидит словно каменный, глаза на нее уставил. И дворяне молчат, красотой невиданной любуются.
Молчат минуту, молчат другую, молчат третью, а девица смеется.
- Что же, - спрашивает, - так мне и стоять? И местечка для меня не найдется?
Тут-то дворяне словно очнулись, повскакивали, разом к гостье подбежали, каждый место ей свое уступает, каждый в свою сторону тянет. И Бог знает, чем бы все это кончилось, если бы царь не повелел кресло для гостьи принести и рядом с собой поставить.
Сидит он во главе застолья, слева от него царица, справа - девица. Сидит счастливый, довольный, глаз с девицы не сводит.
Терпела царица, терпела, да не вытерпела.
- Скажи-ка мне, - спрашивает, - супруг ты мой верный, уж не свело ли шею тебе? Уж не позвать ли лекаря?
А государь молчит, девицу глазами так и ест. Взгрустнула царица, встала да прочь ушла, а следом за ней и придворные дамы, и жены дворянские. А девица ни с того ни с сего вдруг пожелала, чтобы кто-нибудь из гостей сплясал, душеньку ее потешил.
Тут-то и началось: заиграла музыка, все дворяне как один из-за стола вышли, в пляс перед гостьей пустились. Руками машут, ухают, сапогами топают - каждый показать себя хочет.
