Закарий, имею в Ованнаванке 1000 туманов наличными и другие вещи, и все это передаю я моему духовному сыну, вардапету Онофриосу. /
240а/ Пусть поступит [с ними] так, как пожелает. Если кто воспротивится этому, пусть все мое имущество отойдет в казну”.
Показав эти два долговых письма, он стал настойчиво требовать 300 туманов. Вардапет Ованнес, который вместо Закария был настоятелем Ованнаванка, усомнившись и чувствуя себя беспомощным, не знал, как поступить, ибо не обладал языком оратора. Но смилостивился над ним Господь. Приехал из Исфахана некий муж по имени Агамал Джугаеци, который был другом вардапета Закария и очень любим [братией] Ованнаванка. У него находились долговые письма многих купцов, которые сделали его вместо себя распорядителем их имущества, /240б/ дабы, где бы ни находились их должники, долг свой они давали Агамалу.
В Джуге жил и некий именитый человек по имени Сафраз, который был старостой Джуги. Был у Онофриоса брат по имени Погос. Он был должен ходже Сафразу 500 туманов по заемному письму, написанному его рукою. Теперь Агамал, приехав, стал требовать 500 туманов. Узнал он и о ложных долговых письмах на Ованнаванк. Схватив Погоса, Агамал одел ему на шею колодку и, повесив у ворот крепости, до тех пор избивал его ноги палкой, пока не забрали у него два[194] поддельных заемных письма, которые /241а/ разорвали. Но 40[195] туманов из 500 туманов Погоса были потеряны.
После отъезда Агамала Онофриос совершил новое преступление — снова начал вымогать у Ованнаванка 300 туманов, говоря: “Вы силою отобрали мои долговые письма, поэтому отдайте мои 300 туманов”, и требовал их полностью. В тот же день прибыл из страны греков католикос и, пригрозив, заставил его замолчать.
Коротко расскажу историю его злых дел.
Когда католикос находился под стражей, его он отправил на сбор денег в Гехамскую область. После бегства католикоса он отказался от обязанности сборщика, вернулся и подружился с ханом. Оба стали раздумывать, как бы причинить католикосу зло. /241б/ Каждый день пускали новый слух о том, будто Онофриос получит рагам на католикосат. После падения хана Каркут впал в сомнения и, почувствовав себя беспомощным, не выдержал и сам отправился в Персию помириться с католикосом. Но когда достиг он села Нигб, пришли от начальника дивана люди, схватили его, одели на шею колодку и отвезли в город Зангиан. Там они посадили его под стражу, а сами отправились в Казвин и сообщили об этом католикосу. Этот последний, разгневавшись, спросил: “По чьему приказанию вы это сделали, если я ничего /242а/ не знаю?” “По приказанию начальника дивана”, — ответили они. И приказал католикос освободить его и привести к нему.
Когда пришел к нему Онофриос, помирился он с ним, назначил его управляющим делами дома (престола), простодушно продолжая с ним дружбу.
Меж тем этот злодей не переставал тайно совершать свои подлые дела. Без ведома католикоса он сделал много долгов и замыслил злое дело, о котором расскажем ниже. Католикос, во второй раз приготовив дары и написав прошение, отправился к шаху и вручил ему дары и прошение. И сказал шах: “Я давно дал ему указ, почему же он все еще здесь находится?” /242б/ Вельможи ответили: “Нет у него рагама, поэтому он не может уехать”. И повелел шах дать ему рагам, царский хила, как то было в обычае, красивое платье, шитое золотом, дорогой пояс, соболью шубу, скуфью для головы, то есть тюрбан, и могучего коня. В честь его особы он, назначив правителем Сефи-хана, сына Рустам-хана Тавризского, поручил ему католикоса и отправил в Ереван. Мы покинули Казвин с Каркутом и франкскими послами и прибыли в Тавриз. /243а/ Вместе с ханом католикос отправился в Ардебиль, а оттуда с ним же в Тавриз. Спустя несколько дней хан выехал в Ереван, а с ним поехал и Каркут. Через два дня выехал и католикос. Накануне праздника Богоявления прибыл в Ереван Онофриос, а на следующий день католикос. Каркут облачился, чтобы совершить перед ханом обряд Водосвятия, но сняли с него облачение, надели его на католикоса и с большой торжественностью совершили перед ханом обряд Водосвятия. На второй день католикос получил у хана позволение ехать в Святой Эчмиадзин и поступить с Каркутом так, как он пожелает. Поехали они.
В дороге Каркуту сообщили о [том, что ему угрожает] гибель. Изменился он в лице, почернев, как уголь, но ничего не мог поделать. /243б/ Когда приехали в Святой Эчмиадзин, католикос, взяв ножницы, постриг в церкви голову его, а затем бороду. И сказал Каркут: “Остриг ты голову, но ради Бога, молю, не трогай бороды [моей]”. “О ненавистный Богу, — сказал католикос, — ты говорил: “Я отрублю голову католикоса, водружу ее на Месте Сошествия [Христа] и отслужу по нем обедню”. Разве борода твоя значит больше, чем моя голова? Получай взамен”. Обстриг он все его волосы, и бросили его в оковах в прежнюю темницу. Принялись затем обыскивать его вещи и нашли целый тюк женской одежды, /244а/ кожаных башмаков с изогнутыми носками, шелкового нижнего белья, златотканых покрывал и других подобных женских украшений. Тогда спросили его: “Куда ты спрятал рагамы и кабалы мулков?” Но он стал отказываться, мол, “не знаю”. Тогда одели ему на ноги колодку и до тех пор били в тюрьме, пока он не послал сына своей сестры в Ереван и не велел ему принести [бумаги]. В числе этих бумаг находились царские указы: один — относительно католикосата, второй — о подчинении ему всех церквей и третий — о пожаловании его семье меликства. После этого отправили Онофриоса на остров Севан, посадили его в келью и никому не позволяли входить к нему. Прожив /244б/ там некоторое время, он умер в стенаниях от сердечной тоски и большого горя и исчез с лица земли. Он не был достоин умереть праведной смертью.
Глава XLV
О ПРАВЛЕНИИ СЛЕДУЮЩЕГО ХАНА
После гибели Сефи-хана лезгина в Ереван был отправлен наместником некий Сарухан-бек, [пробывший там] два года, а затем Сефи-Кули-хан, сын Рустам-хана Тавризского. Прибыв в Ереван, он стал насаждать там новое зло. Отправил он в Тавриз людей и велел им привезти распутных женщин. То, что было совсем не в обычае нашей страны, — держать распутниц, ныне он и это утвердил. Он обнародовал также указ, чтобы в дождливые дни христиане /245а/ не выходили из домов, ибо от них исходит зловоние и оскверняет мусульман. Установил он также строгий запрет, то есть гатага: “Если умрет кто-нибудь
