недоумевающим взглядом вытаращенных глаз, потом посмотрела на Льва — лицо его было белым, как молоко, — и только тут заметила, что Наташа плачет. Открыла рот, чтобы спросить о случившемся, когда Лев вдруг махнул мне рукой за спиной девушки, явно намекая — иди, мол, отсюда, не мешай. Я кивнула и тихо прошла дальше, и шла ещё пролёта два, прежде чем меня наконец не накрыло такой жуткой обидой, что я немедленно остановилась и задрала голову вверх — будто мечтала увидеть, что происходит там, двумя этажами выше.
Обида жглась в груди и горчила на языке. Совершенно иррациональная, абсолютно сумасшедшая, безумно глупая обида. Ведь обижаться надо — хотя «надо» тут неподходящее слово, но какое слово необходимо, я сейчас не могла сообразить, — на какие-либо недостойные поступки. Лев же не сделал ничего недостойного, он просто утешал другую женщину на моих глазах. Однако мне всё равно было обидно — то ли за то, что я, пусть случайно, но увидела подтверждение его неравнодушия к Наташе, то ли за то, что он утешал не меня. Господи, как же это… неразумно. Если не сказать — тупо! Но я ничего не могла с собой поделать.
Удивительно, но я, любя Антона, не обижалась на него настолько сильно ни разу в жизни. Как так может быть?..
Додумать эту мысль я не успела — телефон в кармане завибрировал, я вытащила его и оторопело уставилась на сообщение Льва в ватсапе.
«На сегодня всё отменяется».
Блин. Я думала, мне было обидно? Ни фига! Обидно мне стало после этого сообщения. Так обидно, что захотелось немедленно вернуться и высказать Льву всё, что я думаю по поводу его замороченности чужой женой!
Я даже отвечать не стала. Просто со злостью засунула телефон обратно в карман, чуть не порвав при этом джинсы, и пошла обратно на свой этаж.
Чтобы я! Ещё раз! Ему что-то собиралась печь! Да никогда в жизни!!!
Фред и Джордж безумно расстроились. Как будто я им не об отмене похода ко Льву в гости сообщила, а об отмене школьных каникул. Они настолько сникли, что даже ни разу не нашкодили до самого вечера.
Лев так больше и не написал ни слова. Ни «извини», ни чего-либо другого вроде вопроса о том, не огорчились ли ребята. Нет, он хранил молчание, и с каждой прошедшей секундой из-за этого молчания у меня на душе становилось всё горше и горше.
Даже мама расстроилась, только глядела на меня сочувственно — будто понимала, что я чувствую. Но ничего не говорила и не спрашивала, и хорошо — я, опасаясь, что могу сорваться в истерику, тоже предпочитала в этот день отмалчиваться.
А вечером ко мне в комнату вновь пришли Фред и Джордж. Сели с двух сторон, обняли и, попыхтев, протянули виновато:
— Мама-а-а, не обижайся-я-я на на-а-ас…
У меня не было сил даже испугаться, поэтому я просто спокойно поинтересовалась:
— И чего вы учудили?
Они вздохнули и хором признались:
— Дяде Лёве позвонили…
Ещё и в рифму. Я и без рифмы обалдела, а уж с рифмой это вообще полный пи…ц.
— Та-а-ак… — Я отодвинулась и строго посмотрела на обоих чертей. — Дальше рассказывайте.
— А нечего рассказывать… — Фред.
— Он трубку не взял… — Джордж.
Впервые за сегодняшний день я обрадовалась.
— Ребята… дядя Лёва не стал бы отменять всё без причины. Он занят. Потом поговорите.
Несчастные мальчишки шмыгнули носами. Блин, убью этого рыжего гада! Очаровал мне сыновей, а сам в кусты.
— Ты на нас не сердишься?
— Нет, — я помотала головой. — Давайте лучше с вами в настолку поиграем. Или мульт посмотрим. Что выбираете?
Близнецы задумались только на мгновение.
— Мульт!
Вот же два лентяя! Впрочем, ладно. Пока каникулы, можно и мультфильмы в больших количествах смотреть.
Вечером, после того как я уложила Фреда и Джорджа спать, приняла душ и вернулась в комнату, меня накрыло жутким и почти невыносимым желанием немедленно написа́ть Льву и всё выяснить. Я не идиотка, и прекрасно понимала, что он не мог отменить сегодняшнюю встречу без веской причины — значит, у Наташи что-то случилось. Вот только Наташа ему не жена, она замужем за его братом, и по идее, её проблемы должен решать кто угодно, но не Лев. Её муж, родители, другие родственники, в конце концов! А она вешается на Льва, как шарик на ёлку! Разве это нормально?
Однако написа́ть соседу мне мешала… наверное, гордость. Не знаю даже, как назвать это безумное чувство, граничащее с обидой, от которого в груди всё болезненно сжималось, но я не могла просто взять и написа́ть Льву, навязывая ему свои вопросы. Он ведь не соизволил объяснить, что произошло, отфутболил нас, как ненужный груз, и молчал весь день. А мне вообще завтра на работу, нужно выспаться, а я вместо этого тут сижу, злюсь и нервничаю!..
Телефон завибрировал, и я от неожиданности подпрыгнула на кровати.
«Алёна, не спишь?»
Удивительно, но я почувствовала облегчение. Что написал, не забыл… Или — не удивительно?
«Нет».
Лев долго печатал. Так долго, что у меня появилось желание начать грызть ногти, как в раннем детстве.
«Извини, что так получилось. Наташа сильно поссорилась с Виталей, пока Саша — это моя племянница, их дочка, — была у бабушки. Свою маму Наташа тревожить не захотела, поехала ко мне за утешением и советом. Я сразу понял, что это надолго, поэтому решил всё отменить, пока ты не начала что-нибудь готовить и было не так обидно. Прости».
Я молчала, не зная, что ответить. До прощения я была далека, даже наоборот — стало так горько, словно я одуванчиков наелась.
Секунд через тридцать Лев написал вновь.
«Наташа беременна, у неё на нервной почве началось кровотечение, я отвёз в больницу. Потом ездил разговаривал с братом и вещи ей отвёз. Ещё к маме её заехал, помог кое-чем, а то Сашу должны были сегодня забрать, а не получилось. Только недавно вернулся».
Я вздохнула, стиснула зубы и всё-таки ответила:
«Не надо оправдываться. Речь идёт о твоей семье, а мы тебе никто. Я поняла, что у тебя какие-то дела, этого достаточно».
Десять секунд тишины, во время которых мне казалось, что я умру, а потом Лев всё же начал печатать.
«Я не хотел, чтобы ты обиделась. Но ты всё-таки обиделась. Тогда поговорим завтра».
Я чуть не написала: «Не собираюсь ничего обсуждать», но это был бы детский сад, и я сдержалась. Вместо этого ответила краткое «ок» и добавила, чтобы не было искушений:
«Доброй ночи».
«Доброй, Алёна».
