Итак, я – ликвит. Один из немногих, кто спасся с Ифиса. Сколько нас всего выжило – сказать сложно. Ты в последние месяцы сталкивался и с еще несколькими, один из которых, естественно – Многоликий Бог, а другие…
Здесь я тебя, пожалуй, огорчу. Моран ни при чём, равно как и Олссон. Я действительно работал в компании нескольких помощников – трудно, знаешь ли, быть одновременно Сато, Мболи, Тонелли, Бергом и полудюжиной соглядатаев. Их список я прилагаю в конце – позже объясню, для чего. Но нет, никто из них не работал под прикрытием в Управлении.
Если – опять же – я доживу до суда, то скажу, что это так. Что мы брали агентов по одному за жабры и выпытывали всю информацию, чтобы загрузить в мозг ликвита – а затем дезинтегрировали тело на заброшенном омнипроде. Министр поверит. Слишком тяжелые злодеяния я совершил, чтобы кто-то стал тянуть канитель и перепроверять мои показания. Я чертовски опасен. Ставлю на то, что мне даже не доверят вырыть свою могилу и пристрелят прямо в зале суда. Всё же почтенной публике, которая там соберется, к крови не привыкать...
Но я отвлёкся. Дело в том, что похитить личность человека гораздо сложнее, чем кажется. Даже коллег по Управлению сложно провести. ДАЖЕ коллег – потому что семьи точно бы заподозрили неладное и сообщили куда следует. Заменить и их мы не могли. Во-первых, откуда взять столько ликвитов – а во-вторых… это же ни в чем не повинные гражданские. И дети. Я слишком хорошо знаю, что такое гибель детей. Кроме того – ментоскопия. Знаешь, каких трудов мне стоило вжиться в роль Сато? Мне повезло столкнуться с ним именно в тот момент, когда он только уволился из осточертевшего наркоконтроля. С друзьями юности он давно не общался, с коллегами рассорился, жена ушла годом ранее, так и не дождавшись детей. Не думаю, что он сильно огорчился, когда эта жизнь покинула его.
Так что… извини, Ульф, но и Моран ни в чём не виновата. Ну, разве что выполняла приказы директора Сато – то есть мои – а в конце они были, мягко говоря, недружественными к тебе и Тане. Не вини себя в её смерти – выбора не было. Если хочешь, вини меня, ведь – как бы высокопарно это ни звучало – они все были лишь пешками в моей игре.
Правда, Олссон и Асайю поняли, что к чему. Линкольн подметил, что я плохо себя чувствовал после того, как он чуть не прикончил ликвита в парке. Его пришлось устранить. А Олссон… Он пришёл к «Мболи» и стал склонять его к перемирию. Говорил, что понимает его мотивы, что может помочь, потому что работает ещё на кое-кого, помимо внутренней разведки Лиги. Я отказал. То, что нужно его заказчикам, совсем не подходило мне – а я очень хорошо знал его заказчиков, ведь... впрочем, эту длинную историю ты узнаешь позже. Я отказал, и он атаковал меня. Напрасно. После этого я не мог оставить его в живых.
Однако я так и не сказал, в чём состоял мой замысел. Что ж, вначале я действительно хотел сыграть по-крупному. Занять место министра-президента. Но возникло две проблемы. Во-первых, операция оказалась в десятки, если не сотни раз сложнее, чем я предполагал. И черт бы с тем, что министра-президента знает вся галактика – по паре публичных выступлений легко подделать образ для публики. Но министры, генералы, большие бизнесмены и просто бандиты вроде Мболи – их не проведёшь. Наконец, есть личная охрана, которая ещё со времен Кризиса ликвитов уполномочена пристрелить президента, если он начнет вести себя подозрительно. Серьёзно, я сам был в шоке, когда это выяснил.
И я понял, что у МГБ щупальца гораздо длиннее, чем может подумать глава одного управления. Так что я оставил эту затею и решил сконцентрироваться на работе в разведке. Хотел привлечь побольше наших людей, медленно, методично – и вот тут всплыла вторая проблема.
Я умирал. Вот сейчас, когда я кодирую эти строки, в моей голове произрастает опухоль, уже неоперабельная. Какое-то время я подлечивал её своей метаморфической способностью – теперь это уже невозможно. Я просто теряю сознание, когда пытаюсь изменить пораженный фрагмент мозга. Я мог бы хоть сейчас пойти лечиться и спастись – но любого мало-мальски грамотного врача, мягко говоря, удивит структура моих мозгов. На ментоскопии её ещё можно скрыть, просто отключив пару областей коры – но в разрезе… В самом лучшем случае мне удалят метаморфический комплекс, решив, что это тоже патологическое образование – и я навсегда останусь директором Сато. Но более вероятно, что прямо на столе начнутся хаотичные метаморфозы – и тогда мне конец.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Словом, я решил разыграть спектакль. Сделать вид, что и впрямь хочу поменяться местами с министром-президентом – и дать тебе раскрыть дело. И если это послание попало к тебе – значит, я преуспел. Мы преуспели. Я ушёл на покой, параллельно освободив много места в Управлении для наших молодых бойцов.
Это первый шаг к контролю. К контролю над государственной машиной, которая пыталась уничтожить нас. Забавно, правда? Нас преследовали, чтобы мы – если вдруг нам придёт в голову - не разрушили систему изнутри… и довели до того, что мы решили попробовать. И вот сказка становится былью. Раньше я был единственным ликвитом в Госбезопасности – теперь же нас будет много.
Ты, должно быть, уже нащупываешь в кармане оружие и лихорадочно соображаешь: кто ещё? Но ответ ближе, чем ты думаешь. И это не Таня, если она сейчас с тобой.
Как сказал бы Многоликий Бог, ты всё ещё ничего не понял. И это вполне естественно. После всего, что ты пережил, нам пришлось подтвереть тебе память – не то ты оказался бы навсегда в плену тех ужасных событий, что когда-то пережил. Ты был очень слаб, когда мы подобрали тебя тогда в пустыне. Выбор стоял между беспамятством и безумием.
Но если ты способен воспринять моё послание – значит, ты способен и открыть истину. Способен понять. Самую главную тайну я не мог тебе сказать в открытую – ты был бы шокирован и мог натворить глупостей. Теперь же, когда мой план выполнен, а я повержен – ты должен знать правду.
Что делать с этим – решать тебе. Но я верю, что ты поймёшь и сделаешь правильный выбор. В конце концов, твои сны... Я знаю, они мучают тебя, это обычное дело… в таких случаях. Ты и сам в глубине души понимаешь их смысл. В них огромная доля правды – но и это не вся правда.
Успехов тебе, что бы ты ни решил.
Ульф свернул экран. Ниже рисунок содержал перечень имен, но в этот момент Ульфа это не интересовало. Голова шла кругом, в сознании всё смешалось, а в глазах стояли слёзы. Отчего, Ульф не мог объяснить. То ли он оплакивал того, кого знал как директора Сато – то ли Ифис и сотни тысяч его обитателей, из которых лишь считанные выжили…
И каждую ночь видели сны о последних минутах своего мира.
Ульф теперь знал: это реально. Лига уничтожила их – почти всех. Выжили лишь единичные счастливчики. Сколько? Послание Сато, кажется, содержало ответ, но Ульфа сейчас он не волновал. Как и Сато, его беспокоила только одна кандидатура.
Ульф встал с кровати и направился в ванную. В голове царила абсолютная пустота – лишь смутная догадка, что именно это ему и нужно.
Он зажёг свет и посмотрел в зеркало. Жёсткие тёмные волосы, глубоко посаженные глаза под густыми бровями, орлиный нос, массивная квадратная челюсть. Она ему никогда не нравилась.
Ульф закрыл глаза и постарался вернуться в то состояние, которое у него вызвал вид растекающегося по небу Хуракана. Всё его сознание словно поплыло, голова наполнилась вибрацией и шумом, как в тот момент, когда потрепанный фотонный грузовик стартовал с его родной луны. И так же, как тогда, Ульф боялся – что, когда он откроет глаза, Хуракан окажется бесполезной картинкой, а его луна навсегда превратится в Ифис, такой же огромный мёртвый камень за его душой. А мать, и отец, и Шакра… кем будут тогда они?
Но тогда Ульф просто обязан узнать правду. Что с ней делать – можно решить и потом. Но он должен знать.
Он открыл глаза. Аккуратный округлый подбородок, избавившийся от щетины, будто покрылся рябью в натренированном зрении Ульфа.
