содержание этого поныне остававшегося совсем незамеченным документа. Восхвалив царя за предпринятое им путешествие, от которого, как полагает автор, можно ожидать большой пользы для Московского государства, Ли продолжает: царь должен после своего возвращения из-за границы устроить семь различных присутственных мест (colleges), в которых должна сосредоточиваться главная деятельность при преобразовании государства. Коллегии эти следующие: 1) коллегия для поощрения учения (for the advancement of learning); при устройстве школ нужно обращать внимание на такие познания, которые допускают применение к практике и этим самым приносят пользу, так, например, прикладная математика должна занять важное место в ряду предметов учения; 2) коллегия для усовершенствования природы (for the improvement of nature), для учреждения которой должны служить образцом королевские общества в Лондоне и во Франции; она должна заняться составлением проектов постройки новых каналов и удобрения почвы, вопросами народного, в особенности же сельского, хозяйства, собиранием данных о производительности страны, статистикой; 3) коллегия для поощрения художеств (for the encouragement of arts) должна заниматься исследованием пользы и удобоприменимости новых изобретений и открытий и давать привилегии и награды изобретателям; 4) коллегия для развития торговли (for the increase of merchandize) должна следовать примеру голландских и английских компаний; далее, нужно иметь в виду меры для понижения роста и проч.; 5) коллегия для улучшения нравов (for the reformation of manners) должна заботиться об усовершенствовании нравственности в народе, бороться с пороками, награждать добродетель; некоторые члены этой коллегии должны постоянно в качестве «цензоров» объезжать весь край и доносить о состоянии нравственности в разных частях государства, должны быть раздаваемы награды, особенно добросовестным и верным слугам и служанкам, детям, отличившимся послушанием, и проч.; 6) коллегия для законодательства (for the compilation of laws) должна постоянно заниматься кодификацией, причем могут служить образцами Феодосий и Юстиниан; 7) коллегия для распространения христианской религии (for the propagation of the Christian religion) имеет исключительно духовную цель. Тут говорится о распространении Священного писания в славянском переводе во множестве экземпляров, о проповедовании религии между инородцами, об учреждении в Астрахани училища для изучения языков еврейского, персидского, татарского, арабского, китайского и для образования миссионеров.
Затем следуют в проекте Ли замечания об учреждении местных коллегий в разных частях государства, о финансах, которыми должна заниматься вторая и четвертая коллегии, об учреждении университетов, об устройстве ссудных касс для бедных, об уголовном судопроизводстве и проч.
Нельзя отрицать, что в этом проекте ученого англичанина проглядывает некоторое доктринерство и обнаруживается незнакомство с бытом русского народа. Автор как оптимист вовсе не упоминает о тех затруднениях, с которыми приходилось бы бороться при осуществлении проекта. В то же время, однако, нельзя не заметить, что некоторые меры и распоряжения Петра соответствуют разным предложениям, заключающимся в проекте Ли. При учреждении школ, например, Петр обращал внимание на реальное обучение, на прикладную математику; созданием системы каналов он старался «усовершенствовать природу»; при учреждении Академии наук ему отчасти служило образцом английское королевское общество; поощряя деятельность подданных в области торговли, он имел в виду акционерные общества голландской и английской вест- и остиндских компаний; «ревизии» соответствовали предложениям Ли относительно статистики; наконец, самое учреждение системы коллегий в 1715 году было, в сущности, осуществлением основной идеи ученого английского богослова, с которым Петр познакомился в Англии в 1698 году.
Однако самые обширные и коренные реформы Петра относятся не ко времени, непосредственно следующему за его первым пребыванием в Западной Европе. Хотя и можно удивляться тому, что Петр даже в первые годы Северной войны мог обращать внимание на внутренние дела, все-таки важнейшая деятельность его в этом отношении началась лишь после Полтавской битвы, обеспечившей существование России как великой державы и давшей царю возможность и покой успешнее прежнего заняться законодательством и администрацией, привести в некоторую систему дело реформы. Меры, принятые царем в продолжение первого десятилетия после путешествия на Запад, оказываются некоторым образом бессвязными, отрывочными, произвольными, случайными, хотя в них всюду заметно желание приурочиться к западноевропейским нравам и обычаям, подражать другим народам, например относительно внешней моды, календаря и проч.
Вопрос о необходимости перемены русского платья был поднят уже за несколько десятилетий до относящихся к этому предмету указов Петра; а именно знаменитый «серблянин» Юрий Крижанич, преподававший вообще целую систему преобразований, говорил в своих сочинениях о русском платье совершенно в духе Петра. Он находит русский «строй власов, брады и платья мерзким и непристойным», «непригожим к храбрости»; в характере русского платья он не находит «резвости и свободы», а «рабскую неволю». Напрасно, замечает Крижанич, русские в своем платье подражают «варварским народам, татарам и туркам», вместо того чтобы следовать примеру «наиплеменитых европейцев». Затем он доказывает, что русское платье неудобно во всех отношениях, не отличаясь ни дешевизной, ни прочностью, ни красотой, что оно «мягкоту и распусту (то есть распущенность, изнеженность) женскую показует» и проч. В русском платье нет карманов, продолжает он, поэтому русские прячут платок в шапке, ножи, бумаги и другие вещи – в сапогах; деньги берут в рот. К тому же он находит, что русские обращают слишком большое внимание на драгоценные украшения платья, замечая: «У иных народов бисер есть женский строй, и остудно (то есть позорно) было бы мужу устроиться бисером; а наши людитый женский строй без меры на клобуках и на козырех (на шапках и воротниках) оказуют». Далее он рассказывает, что где-то за границей он видел русских послов, ехавших на торжественную аудиенцию в азиатском платье, и что при этом публика смотрела на русских «не с подавлением, но паче с пожалованием»[317]. Кто не верит, говорит Крижанич далее, в какой мере некрасивым должно показаться другим народам русское платье, тот может убедиться в этом через сравнение портретов государей разных народов с портретами русских царей.
Или, сказано у Крижанича, нужно переменить платье, или же не иметь никаких сношений с Западной Европой. Дальнейшее отправление русских послов за границу в прежнем костюме Крижанич считает средством неуважения других народов. Он предлагает, чтобы государь своим примером, одеваясь не по-прежнему, а следуя образцам западноевропейских народов, подействовал на своих подданных, а далее, чтобы новое платье было введено и в войске. Таким путем, говорит он, Россия выразит свое желание и твердое намерение отстать от прежней связи с азиатскими народами, с персианами, турками и татарами, и примкнуть к французам, немцам и другим европейским народам. Он сознавал, что придется упорно бороться с предрассудками, с вековыми привычками народа, но, говорит он: «Кто сказал, что не следует нарушать старых законов, тому мы отвечаем: старых заблуждений не должно терпеть»[318].
Мы видели, что в высших слоях русского общества, в продолжение XVII века не раз обнаруживалась склонность к подражанию иноземцам: стригли бороды, носили
