Когда Кадфаэль снова вернулся по склону к Лиливину, решетки уже не было, под навесом крыши зияло черное отверстие, а перекладины решетки валялись в густой траве. Осторожно засунув руку в проем, Лиливин, стараясь как можно меньше шуметь, разгребал сено, расчищая перед собой лаз. Только бы Раннильт не вскрикнула, услышав, что кто-то ползет у нее за спиной! Теперь надо было скорее поднять со стороны двери такой шум, чтобы осажденные подумали, что оттуда на них надвигается опасность. Но Кадфаэль не мог заставить себя отойти, пока не увидел, что Лиливин по пояс протиснулся в узкое отверстие, которое казалось слишком тесным даже для его стройного тела. Забравшись в него наполовину, он одним быстрым движением рыбкой нырнул внутрь и исчез в глубине.
Кадфаэль со всех ног бросился назад и, оставаясь там, где его еще не могли видеть из окна, взволнованно замахал оттуда, предупреждая Хью, что настал самый опасный момент. Алчер заметил его знаки раньше, чем Хью; он поднял лук, сощурился и изготовился к выстрелу, прицеливаясь в маячившую в окне смутным пятном Сюзанну. Из-за горизонта показался краешек солнца, и первый луч скользнул по коньку крыши. Еще четверть часа, и поднявшееся солнце осветит окно, тогда стрелок без труда сможет попасть в цель.
- Йестин, - громко позвал Хью, окинув взглядом своих людей, часть из которых ждала поблизости, по-прежнему не приближаясь к дверям, - Тебе была дана ночь на размышление, так что теперь давай, как разумный человек, выходи по своей доброй воле! Ты же видишь, что никуда от нас не уйдешь. Ты такой же смертный человек, как и все, и не можешь жить без пищи. Вы здесь не в церковном убежище, так что не приходится рассчитывать, что вас на сорок дней оставят в покое.
- Нас не ждет ничего хорошего, только петля, - яростно крикнул в ответ Йестин, - и мы это прекрасно знаем! Но если нам суждено умереть такой смертью, то девчонка умрет раньше нас, и ее кровь падет на твою голову.
- Говори, говори, - ответил Хью. - Только хвастайся, да не завирайся! А твоя женщина, может быть, совсем не жаждет никого убивать или самой быть убитой. С ней-то ты посоветовался? Или ты уже один все решаешь? Эй, господин Аурифабер, пойдите-ка сюда, - крикнул он, помахав Уолтеру. - Поговорите-ка вы со своей дочерью! Хоть и поздновато, но, может быть, все-таки она к вам прислушается.
Хью нарочно старался их раздражать, чтобы они оба бросились к окну и, вступив в перебранку, оставили без присмотра свою пленницу. А брат Кадфаэль, наблюдая за происходящим с холма, тем временем кусал себе пальцы и только мысленно умолял: "Полегче, друзья! Ох, полегче!"
А Лиливин между тем, прокопав себе лаз, полез через сено, стараясь не зашуметь; он только боялся, как бы ему не чихнуть от пахучей сенной трухи, которая щекотала ему ноздри, чтобы не выдать себя преждевременно нечаянным звуком или шорохом. Где-то впереди, уже очень близко, он уловил слабые движения и понял, что совсем рядом должна быть норка, в которой шевелится Раннильт. Мысленно он молился, чтобы перебранка в окне заглушала все звуки в его углу сеновала. Вскоре, остановившись на миг, чтобы выглянуть сквозь поредевшую завесу из сена, он увидел впереди неясные очертания девушки: она сидела съежившись и втянув голову в плечи. Он осторожно расширил лаз и освободил место, чтобы подползти к ней вплотную, а затем пропустить впереди себя к отдушине. Йестин, высунувшись из окна, озлобленно переругивался с собравшимися внизу врагами, он стоял к Лиливину спиной и ничего не замечал, с его стороны пока не грозила опасность.
Опасность исходила от женщины; она была где-то здесь, но не подавала голоса. Оставалось надеяться, что, слыша наседавших врагов, она в беспокойстве за своего любовника несколько отвлеклась от наблюдения. И, слава Богу, на чердаке темно!
Тихонько протянув руку, Лиливин пошарил в воздухе и нащупал обнаженную руку девушки. Она вздрогнула от неожиданности, но не издала ни звука; в следующий миг его рука скользнула к ее ладони и крепко сжала ее. Тут Раннильт все поняла. Его слуха коснулся легкий протяжный вздох, и он почувствовал ее ответное пожатие. Лиливин осторожно потянул ее за руку, она медленно подползла к нему в приготовленную им маленькую пещерку. Вот она уже рядом, отделенная от него прозрачной завесой сухих травинок, за которой она могла его разглядеть; она по-прежнему не издавала ни единого звука. Он подтолкнул ее, направляя впереди себя к отдушине, где висела веревка, а сам пополз следом, прикрывая ее со спины. У дверей конюшни люди наперебой выкрикивали что-то громкими, повелительными голосами, а Йестин в ответ отругивался охрипшим от усталости и злости голосом. Затем наконец-то сквозь общий гомон послышался звонкий голос Сюзанны. Значит, она там, бок о бок со своим возлюбленным!
- Дураки! Неужели вы думаете, что какая-то сила может разлучить нас обоих? Я во всем заодно с Йестином. Как он думает, так и я. Я тоже презираю ваши обещания и угрозы. Позовите сюда отца поговорить со мной! Пускай он услышит, что заслужил от меня и что я ему пожелаю! Я ненавижу его больше всех на свете! Коли я для него ничего не значила, то и он для меня ничто. Как он смеет еще называть меня своей дочерью! Он мне больше не отец, и никогда не был отцом. Пускай ему черти в аду зальют расплавленным золотом и серебром глотку, чтобы он сгорел дотла со всеми потрохами...
Под эти безумные крики, которые звенели, как сталь, и с яростью разрезали воздух, Лиливин вытащил девушку из сена и, подталкивая сзади, направил к решетке, на которой висела веревка. Он уже не думал об осторожности, ибо настал самый решающий момент - другого такого случая могло не представиться.
Но чуткое ухо Йестина расслышало через озлобленные крики Сюзанны, как зашуршало сено. Он мгновенно обернулся на звук и, увидев, что происходит, с яростным криком ринулся вперед, чтобы помешать беглецам. Первый луч света, упав сквозь окно, блеснул на обнаженном клинке.
Хью сразу все понял и, ни секунды не медля, крикнул: "Стреляй!" Солнечный луч указательным перстом осветил Алчеру Йестина, и он выпустил стрелу. Выстрел, нацеленный в грудь Йестина, оказался бы столь же смертельным, попади он ему в спину, если бы не Сюзанна! Ярясь и беснуясь от обиды и злости, она все равно в тот же миг заметила приготовления стрелка и поняла, что сейчас должно случиться. С диким воплем, в котором звучала скорее ярость, чем испуг, она, раскинув руки, бросилась вперед и заслонила собой окно, защищая своего возлюбленного.
При первом же крике Лиливин сильно толкнул Раннильт к спасительному отверстию, а сам, вскочив во весь рост, загородил ее своим хрупким телом от грозящей опасности. Йестин кинулся на него, солнечный луч, протянувшийся через сеновал, вспыхнул на занесенном для удара клинке и заискрился, разметав по потолку пляшущие солнечные зайчики. Кинжал Йестина уже нацелился Лиливину в самое сердце, но от крика Сюзанны замер на полпути; Йестин пошатнулся и отпрянул, как остановленная на всем скаку лошадь; острие ножа с размаху скользнуло вниз, задев поднятую для защиты руку Лиливина, из которой на сено брызнула тоненькая струйка крови.
Сюзанна медленно осела, словно тающий снег в оттепель под жаркими лучами солнца. Сила летящей стрелы, которая вонзилась ей в грудь, развернула ее, и она медленно опустилась, рукой сжимая стрелу и устремив неподвижный, мутнеющий взгляд широко раскрытых серых глаз на спасенного от неминуемой смерти Йестина. Ошеломленный Лиливин оцепенело смотрел, как подскочил к ней Йестин и подхватил ее на руки. Впоследствии он рассказывал, что Сюзанна улыбалась. Дальнейшее смешалось в голове юноши; он только запомнил ужасный, оглушительный вопль горя и отчаяния, от которого задрожали стены. Нож отлетел в сторону и, вонзившись в пол, дрожал у его ног. Застонав, Йестин медленно опустился на пол, сжимая в объятиях свою возлюбленную. Протягивая к нему слабеющие руки, она силилась его обнять. Лиливин, сам опытный гимнаст, на всю жизнь запомнил и потом вспоминал с жалостью и состраданием, как невероятно извернулись их тела, чтобы соединиться в последнем поцелуе.
Лиливин, однако, быстро опомнился - ему нельзя было отвлекаться. Схватив Раннильт за руку, он потянул ее прочь от решетки, которая им больше была не нужна, и увел ее вниз по лестнице в конюшню, где беспокойно топтались навьюченные лошади, возбужденные после тревожной ночи. Напрягая все силы, он поднял тяжелые засовы на дверях. Утреннее солнце светило ему в лицо, его лучи тянулись на одном уровне с его головой, не достигая пола. Он отворил тяжелую дверь и вывел Раннильт на простор зеленого луга.
Они увидели, как мимо них промчались врывающиеся в конюшню люди. Для них же двоих все было уже позади. Брат Кадфаэль, тихо бормоча благодарственные молитвы, обнял их за плечи и отвел в сторону на зеленый бугорок у подножия холма, где они с радостью опустились на траву, упиваясь майским воздухом и утренним светом. Затем они медленно повернулись лицом к лицу, долгим взглядом посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись, как будто очнулись после долгого сна и теперь не могли нарадоваться.
