Лишь немногие страдали от тех же страшных снов, что и он, просыпались в поту, пораженные ужасом от того, с чем им придется столкнуться.
— Значит, вы говорите, что астронавты не вернутся домой, — сказал Корнелл.
Профитт посмотрел на мертвенно-бледное лицо администратора НАСА, и ему стало жалко беднягу.
— Когда мы найдем способ борьбы с этим организмом и будем знать, что способны уничтожить его, тогда можно говорить о возвращении ваших людей на Землю.
— Если они еще будут живы, — пробормотал президент.
Профитт и Роман посмотрели друг на друга и промолчали. Они понимали очевидное. Лекарство вовремя не найдут, и астронавты не вернутся на Землю живыми.
В тот душный день Джаред Профитт надел пиджак и галстук, но жарко ему не было. Возможно, другие люди стали бы жаловаться на невыносимое пекло, царившее летом в округе Колумбия.
Но он спокойно переносил высокие температуры. Вот зимы он боялся, потому что был слишком чувствителен к холоду; в морозные дни его губы синели, и он дрожал даже в нескольких шарфах и свитерах. Из-за кондиционера он и летом держал в кабинете свитер. Сегодня температура была за тридцать, и, когда Джаред шел по улице, его лицо блестело от пота, но он не стал снимать пиджак и ослаблять узел галстука.
После собрания его прошиб озноб — и физически, и морально.
Он нес свой обед в коричневом бумажном пакете; собираясь по утрам на работу, он всегда брал с собой одно и то же. Он шел своим обычным ежедневным маршрутом — на запад, по направлению к реке Потомак, мимо Зеркального пруда. Привычный распорядок успокаивал его. В его жизни было так мало вещей, которые вселяли в него покой, и, становясь старше, он все больше придерживался определенных ритуалов, словно монах какого-нибудь религиозного ордена, соблюдающий ежедневный ритм работы, молитвы и размышлений. Во многих отношениях он походил на древних аскетов, людей, которые ели лишь для того, чтобы напитать организм энергией, а одевались только оттого, что так положено. На людей, для которых достаток ничего не значил.
Фамилия Профитт[41] совершенно не подходила ему.
Он замедлил шаг, оказавшись на поросшем травой пригорке возле Мемориала жертвам Вьетнамской войны, и посмотрел вниз на печальную очередь туристов, медленно проходящих мимо стены с именами погибших. Он знал, о чем они думали, глядя на плиты из черного гранита, пытаясь представить себе ужасы войны: «Так много имен. Так много погибших».
«Да вы даже представить себе не можете», — подумал Профитт.
Он нашел свободную скамейку в тени и присел поесть. Джаред достал из пакета яблоко, кусочек чеддера и бутылку воды. Не «Эвиан» и не «Перрье», а простую воду из-под крана. Он ел медленно, наблюдая за туристами, бродившими от мемориала к мемориалу. «Вот так мы чтим наших военных героев», — подумал он. Общество возводит статуи, гравирует мраморные плиты, поднимает флаги. Оно содрогается от того, сколько людей с той и с другой стороны погибло в этой кровопролитной войне. Во Вьетнаме погибло два миллиона солдат и мирных граждан. Пятьдесят миллионов полегло во Второй мировой войне. Двадцать один миллион — в Первой мировой. Цифры ужасают. Люди должны задуматься: есть ли у человека более опасный враг, чем он сам? Ответ — да.
Люди не видят его, но он всегда рядом. Внутри них. В воздухе, которым они дышат, в пище, которую едят. На протяжении всей истории человечества он был человеческой погибелью и будет существовать даже после того, как люди исчезнут с лица земли. Этот враг — микробный мир, и на протяжении веков он уничтожил гораздо больше народу, чем все войны вместе взятые.
С 542 по 767 год н. э. сорок миллионов умерло во время пандемии, которую называют чумой Юстиниана.
В XIV веке, во время новой вспышки Черной Смерти, умерло двадцать пять миллионов человек.
В 1918 и 1919 годах тридцать миллионов умерло от гриппа.
А в 1997 году в возрасте сорока трех лет от пневмококковой пневмонии умерла Эми Соренсен Профитт.
Джаред доел яблоко, положил огрызок в пакет и скрутил коричневую бумагу в плотный сверток. Хотя обед был скудным, он насытился и решил еще немного посидеть на скамейке, допивая воду.
Мимо прошла туристка, женщина со светло-каштановыми волосами. Когда она слегка повернулась и свет наискосок упал ей на лицо, она напомнила Джареду Эми. Женщина почувствовала, что он смотрит на нее, и повернулась в его сторону. Некоторое время они молча рассматривали друг друга — она с настороженностью, а он, словно извиняясь. Затем она пошла прочь, а Джаред решил, что она все-таки не похожа на покойную жену. Никто не похож. И никто не сможет на нее походить.
Он поднялся, бросил пакет в урну и пошел в обратном направлении. Мимо стены, мимо ветеранов в униформе — они поседели и огрубели, но по-прежнему несли караул, чтя память павших.
«Даже воспоминания тускнеют», — подумал Джаред. Со временем все погружается в небытие — даже улыбка Эми, стоящей у кухонного стола, даже отзвуки ее смеха. Только болезненные воспоминания навеки въедаются в память. Номер в гостинице в Сан-Франциско. Ночной звонок. Лихорадочно мелькавшие образы аэропортов, такси и телефонных будок — он мчался через всю страну, чтобы успеть добраться до больницы в Бетесде.
Но у стрептококка, вызывающего некротизирующий фасциит, был свой план, свое собственное расписание убийств. «Как у Химеры».
Профитт втянул воздух и задумался над тем, сколько вирусов, бактерий и грибков только что запустил в свои легкие. И какие из них могут его убить.
20
15 августа
— Да пошли они к чертовой матери! — воскликнул Лютер. Канал связи с Землей был отключен, и в Центре управления полетом не слышали их разговора. — Давайте вернемся в КАС, включим тумблеры и полетим. Они не смогут завернуть нас обратно.
Расстыковавшись со станцией, они действительно уже не смогут вернуться. По сути, КАС — планер с тормозными парашютами. После отделения от МКС он сможет сделать максимум четыре оборота вокруг Земли, а потом сойдет с орбиты и приземлится.
— Нам посоветовали сидеть тихо, — возразил Григгс. — Так мы и поступим.
— Исполним их дурацкие приказы? Николай умрет, если мы не вернем его домой!
Григгс посмотрел на Эмму:
— Твое мнение, Уотсон?
Последние двадцать четыре часа Эмма не отходила от пациента, следя за состоянием Николая. Они все понимали, что положение у него критическое. Привязанный к медицинской кушетке, космонавт дергался и трясся, а время от времени принимался молотить руками и ногами с такой силой, что Эмма боялась за сохранность его костей. Он походил на боксера, которого безжалостно избили на ринге. Подкожные эмфиземы раздули мягкие ткани лица, веки опухли так, что Николай не мог открыть глаза. Сквозь узкие щели между веками было видно, что его глаза приобрели демонический ярко-красный оттенок.
Эмма не знала, способен ли Николай слышать и понимать ее, поэтому боялась произносить вслух то, о чем думала. Она жестом попросила остальных членов экипажа покинуть российский рабочий модуль. Астронавты снова встретились в жилом модуле, там Николай не мог их слышать, и они смогли без опаски снять защитные очки и маски.
— Хьюстон должен разрешить нам эвакуацию, — проговорила Эмма, — иначе он умрет.
— Они понимают ситуацию, — сказал Григгс. — Но не могут разрешить эвакуацию до тех пор, пока ее не разрешит Белый дом.
— Значит, мы будем болтаться тут и заболевать один за другим? — возмутился Лютер. — Может, нам просто перейти в КАС и отчалить? Что они будут делать? Собьют нас?
— Могут, — спокойно ответила Диана.
Это справедливое замечание заставило всех замолчать. Любой астронавт, хоть раз побывавший на борту шаттла и переживший процедуру обратного отсчета, знал, что в бункере Космического центра имени Кеннеди сидит команда офицеров военно-воздушных сил, единственная задача которых — взорвать шаттл и сжечь экипаж дотла. Стоит только управлению дать сбой во время запуска, стоит только шаттлу повернуть в сторону населенной области, и офицеры службы безопасности тут же нажмут на кнопки и приведут в действие систему подрыва корабля. Эти офицеры знакомы со всеми членами экипажа. Возможно, даже видели фотографии семей астронавтов. Эти офицеры точно знают, кого убьют. Пусть их работа омерзительна, но никто не сомневается: в случае необходимости офицеры службы безопасности выполнят свою работу.
Они почти наверняка уничтожат КАС, если им прикажут. Когда сталкиваешься с призраком новой эпидемии, жизни пяти астронавтов кажутся ничтожной жертвой.
— Готов поспорить, они дадут нам приземлиться, — возразил Лютер. — А что? Мы вчетвером пока здоровы. И ничем не заразились.
— Но контактировали с заразой, — сказала Диана. — Мы дышали тем же воздухом, жили в одном и том же помещении. Лютер, вы с Николаем вместе спали в том шлюзе.
