Затем она погрузилась в тихое забытье и только время от времени взмахивала руками в воздухе, как часто делают умирающие. Потом, собравшись с силами, она заговорила с выражением безумного восторга на лице, с детской лаской в голосе:
— Ты изгнал меня из своего сердца, Иоанн, но вот ты вернул меня теперь снова в твой дворец, царственный сын!
По лицам окружающих пробежала усмешка, смешанная с ужасом. Ян, с остановившимся взором, жадно прислушивался к словам матери. Она продолжала.
— Да будешь ты благословен, сын мой! Ты достиг предначертанного тебе Господом. Ты властвуешь, и великолепен твой новый храм! Как роскошна твоя горностаевая мантия, о царь! Как мягко это ложе! Склони голову перед твоей крепостной, жестокий властитель! Ты не дал ей камня с твоего поля, вместо подарка, теперь же она покоится под сенью короны сына своего — мать царя.
— Подумай о Небе и вечной жизни несчастная! — сказал ей Ротгер.
Она наморщила желтую кожу на лбу и презрительно возразила:
— Молчи ты, чьи уста изрекают одно поношение! Кто сказал тебе, что я умираю? Нет, я хочу жить и буду долго еще жить потому что сын мой любит меня. Ян, не правда ли, ты любишь меня? Ты никогда не переставал меня любить?
Эти раздирающие сердце слова заставили Яна опуститься на колени; крупные капли слез выступили у него на ресницах.
— Осанна в вышних королю! — воскликнула умирающая. — Я родила его для того, чтобы он уничтожил зло на земле! Чтите Господа на небесах и наместника Его на земле.
Она снова впала в прежнее забытье. Видя это Ян наклонился к ее уху и воскликнул с отчаянием:
— Если вы в самом деле пророчица, мать, дайте мне знак! Скажите, что я должен делать?
С тяжелым усилием она приподнялась и ответила:
— Они придут за тобой… возьмут тебя… следуй за ними и судьба твоя исполнится… Золотой трон ждет тебя… Христос увенчает тебя… Поцелуй меня, владыка мира!
И она уснула навеки в то время, как холодный поцелуй сына коснулся ее щеки. Он закрыл ей глаза и встал с земли.
— Да не скажет никто, — проговорил он с лицемерным достоинством, — что пророчество — пустой звук. Отец Небесный показал близорукому этот труп в видении, и близорукий человек не понял Отца своего. Но теперь, когда здесь лежит мертвой та, что родила и вскормила меня своей грудью, та, которую я всегда нежно любил как она меня, — теперь я понял указание свыше и верю тому, что предсказала умершая: ведь устами умирающего глаголет Господь Бог!
Он ясным взором осмотрелся вокруг, и внимание его остановило на себе мрачное лицо Маттисена. И, угадывая, что должно таиться в гордой душе пекаря, он поднял глаза к небу с выражением кроткого смирения и глубоко вздохнул, как бы с трудом сдерживая рыдания.
— Она предсказала мне венец, — проговорил он. — Но, как зрелый муж, я не мечтаю о себе; мой дух просветлен, и я знаю, что не царская корона и не земное величие ждут меня. Нет, мне суждено нести прекраснейший венец — венец мученический. Кровью моей я должен запечатлеть истину проповедуемую пророками, и святость Нового Союза. Да свершится же воля Господня!
— Наконец! — воскликнул Ринальд в крайнем возбуждении. — Наконец! О, избранник Божий, ты не должен более колебаться: иди, и пусть твоя речь напоит жаждущих и наставит ищущих пути. Мы последуем за тобой, потому что ты призван возродить наш народ. Ты, если захочешь распространишь всюду бесконечную благодать, а я буду защищать твою жизнь моим собственным телом.
Ян поднял руки к небу. Дивара взяла его за руку и повела к двери.
— А ваша мать? — спросил Ротгер сурово. — Кто отдаст ей последний долг на земле?
Ян вздрогнул, но быстро овладел собой и ответил:
— Кто похоронил Моисея на горе, при грохоте грома и блеске молний?
Гелькюпер между тем громко воскликнул:
— Горожане из Мюнстера! Они идут сюда… Смотрите! Они идут толпами, точно процессия, с оружием, знаменами и посохами. Они поют псалмы. И цесфельдцы с ними… Гром и молния! Ваш отец, Ротгер, впереди всех, рука об руку с каким-то странным человеком… О, да! Ведь тут можно умереть со смеху!
— Отец! Наконец-то я нахожу вас после долгой разлуки! — восклицал Ротгер, бросаясь на грудь старого золотых дел мастера из Верендорпа. Но тот оттолкнул его со словами:
— День этот принадлежит Господу. Мирские дела потом. Прежде обратимся к благочестивым людям, к этим странникам — предтечам тысячелетнего царства.
Ротгер с изумлением отошел. Спутник Дузенштуера, странный человек в необычайно желтой одежде, с суровым, окаменелым лицом, указал на Яна, который охотно спрятался бы от него, и произнес нараспев:
— Вот он — избранник Отца Небесного!
— Аллилуйя!.. — запели мюнстерцы и цесфальдцы. — Мы недаром оставили дома свои и не напрасно раскинули сети!
— В чем дело? Чего вы ищете? — спрашивал Маттисен строго и торжественно.
Ротгер и Ринальд не могли объяснить себе присутствия Петра Блуста в этой толпе.
Петер Блуст между тем склонился перед Маттисеном и сказал, растягивая слова:
— Как сказано, должно совершиться паломничество, но не в Рим и не ко Святому Гробу Старого Иерусалима, а к яслям Нового Сиона. Идут верующие из Гельдерна, Брабанта, Тюрингена и Дании… Эти ясли язычники зовут Мюнстером. И я также был в числе тех странников и сидел на берегу Вифезды[36].
— И ангел Господен возмутил воду, — ревностно прервал его Дузентшуер. — Тогда язычники были побеждены, и отныне царствие Христово и истинное крещение будут возвещаемы без помехи!
— И апостол Роттман, благословленный Господом, — продолжал Блуст, — говорил вчера с кафедры: «Пусть выйдут верующие из всех городских ворот и очистят дороги от епископских слуг; в знамении Союза встретят они пророков Илью и Еноха; и они последуют, за ними и будут проповедовать в Мюнстере, и возродят народ к новой вере».
— И мы прогнали епископских слуг, — кричали в толпе, — и дошли до Цесфельда, и Божий человек Дузентшуер пошел с нами навстречу пророкам.
— Илья и Энох! — воскликнул вдруг золотых дел мастер и упал к ногам пророков.
Блуст, в свою очередь, склонился перед Яном, который не верил глазам и ушам своим. Толпа, потрясая оружием и посохами, тоже восклицала:
— Илья и Энох, восставшие от смерти пророки и апостолы.
Бокельсон спросил Блуста:
— Скажи, брат мой, что ты замышляешь против меня? Вспомни последний наш разговор и скажи, могу ли я верить твоей дружбе?
На это Блуст, не глядя на него, ответил:
— Не судите да не судимы будете. Разве я могу знать; вправе ли я был упрекать тебя? Быть может, ангел Господен говорил тогда твоими устами для того, чтобы испытать меня. Или, может быть, и то, что дьявол тогда овладел языком твоим против твоей воли, чтобы завлечь меня в свои сети и обнаружить мое малодушие. Не слишком ли коротко время нашей жизни, и должно ли терять его в пререканиях? Ты — светоч на земле, я только искра, а малое должно покоряться великому. Если ты погрешил в чем в жизни, ты искупишь это многократно, когда водворишь в Мюнстере новое царство Израиля и просветишь народ. Там средоточие мира, села[37].
— Чего вы кричите — Илья и Энох! — с жаром воскликнул Ринальд, ставший открытым приверженцем голландских крестителей. — Этот зовется Иоанном, и он есть Креститель, предтеча Господа!..
— И меня тоже зовут Иоанном, — сказал Маттисен косо взглянув на Ринальда.
Но граждане ответили:
— У нас существует предание, что в тяжелые времена придут Илья и Энох и уничтожат зло и притеснения, и мы будем так называть вас, потому что на вас указал Роттман как на пророков, пришедших спасти нас.
— В Мюнстер! В Мюнстер! — восклицала фанатичная толпа.
Ян и Маттисен обменялись значительными взглядами. Но пекарь шепнул, ему:
— Будем единодушны и воспользуемся благоприятной минутой. За наши лишения и жертвы народ вознаградит нас.
— Там, на дороге, ждут телеги и лошади, — говорили мюнстерцы.
— Нет, мы пойдем пешком, в прахе, как подобает нам, — возражали пророки.
Гелькюпер лукаво подстрекнул горожан:
— Глупцы! — сказал он. — Вы забываете, что ведь кумиров носят на плечах.
Петер Блуст и двое мюнстерцев в самом деле подняли Боксльсона на плечи. Другие понесли также Маттисена. Ринальд последовал за ними, сопровождая Дивару.
Дузентшуер, затянув псалом, снова пошел впереди воющей толпы. Гелькюпер, узнав о столь благоприятном для него обороте дел в Мюнстере, бросил ключи от дома «На Виппере» на стол, воскликнув:
— Пусть хозяйничает здесь, кто хочет! Я же не намерен прозевать интересное представление в Мюнстере. Едем же, Ротгер, не стоит вам очень огорчаться холодным приемом вашего отца: у него в голове не все в порядке… Но что делать! Глупые люди тоже нужны на свете, хотя бы для того, чтобы знать, кто не дурак.
