В четвертом примере строка И казна моя немалая есть построена по модели фольклорных (былинных) конструкций, где реликтовая связка выполняет ритмическую функцию. Однако в контексте стихотворения функция формы есть не сводится ни к ритмической, ни к стилизационной. Окружающий эту строку контекст не стилизован «под фольклор», и на фоне авторского словоупотребления строка И казна моя немалая есть легко может быть подвержена такой смысловой интерпретации: И казна у меня есть немалая. Однако строка Цветаевой отличается от предложенной интерпретации добавочными смыслами. Во-первых, притяжательное местоимение моя вместо предложно-падежного сочетания !/ меня указывает на принадлежность неотторжимую, природную (казна здесь понимается как духовное богатство). Во-вторых, постпозиция (одновременно и рифменная позиция) глагола есть актуализирует акцентным выделением именно экзистенциальное значение глагола, а присущее ему посессивное значение передается притяжательному местоимению; гипотетическое сочетание у меня может рассматриваться как исходное для тех языковых сдвигов, которые превращают связку в знаменательный глагол. Смысл же сочетания у меня есть является исходным в мировоззренческом противопоставлении понятий иметь и быть, важным для Цветаевой. Один из друзей М. Цветаевой — С. М. Волконский — пишет в предисловии книги «Быт и бытие», посвященной М. Цветаевой: «Помню, вы как-то сказали, что сочинили себе девиз: „Mieux vaut etre qu'avoir“[3]. Вы правы. „Avoir“[4] — это быт, „Etre“[5] — это бытие» (Волконский 1924, XIV). Поэтому в контексте стихотворения «В седину — висок» со строкой «И казна моя немалая есть» казна М. Цветаевой — не та казна, которую «имеют», а та, которая «есть» как сущность; та, которая осуществляет свое бытие.
Экзистенциальная функция глагола быть в настоящем времени в отличие от функции связочного есть обычна для русского языка и стилистически нейтральна (ср. у него есть брат). Поэтому употребление экзистенциального есть, смысл которого принципиально важен для Цветаевой, в большинстве случаев связано с активным стремлением поэта вывести это слово из речевого автоматизма. Актуализирующие приемы многочисленны и разнообразны: начертательное выделение (в рукописях — подчеркивание или сильный нажим, в изданиях — курсив) и др. Ниже приводятся примеры таких приемов: 1 — начертательное выделение; 2, 6 — тире; 3, 4, 6 — ненормативное двоеточие перед глаголом или после него; 1, 3 — помещение слова в позицию переноса; 5 — многократный повтор в конструкциях параллелизма; 6 — повтор на стыке строк; 2, 7 — употребление наречий и наречных сочетаний при сказуемом есть; 8 — семантизированное противопоставление форм настоящего времени формам другого времени; 2, 7, 9 — противопоставление экзистенциальных есть и нет, несть:
1) И если где-нибудь ты есть —Так — в нас. И лучшая вам честь,Ушедшие — презреть раскол:Совсем ушел. Со всем — ушел. (И., 311);
2) Учивший, что нету — завтра,Что только сегодня — есть (И., 299);
3) Древа вешая весть!Лес, вещающий: ЕстьЗдесь, над сбродом кривизн —Совершенная жизнь:Где ни рабств, ни уродств,Там, где все во весь рост,Там, где правда видней:По ту сторону дней… (И., 204);
4) Без извилистыхТроп, клятв приторных —Все кормилицаЯ, все выкормыш —Ты! Ведь мать тебе, ведь дочь мне!Кроме кровного — молочныйГолос — млеку покоримся! —Есть: второе материнство.Два над жизнью человекаРока: крови голос, млекаГолос. Бьющее из сердцаМатеринство, уст дочерствоПьющих. Яд течет по жилам —Я — в ответе, я — вскормила.Как могила сильнаСвязь. — Дни-то где ж? (С., 445);
5) В мире горы есть и долины есть,В мире хоры есть и низины есть,В мире моры есть и лавины есть.В мире боги есть и богини есть.Ипполитовы кони и Федрин сук —Не старухины козни, а старый стукРока. Горы сдвигать — людям ли?Те орудуют. Ты? Орудие (С., 482);
6) Есть на карте — место:Взглянешь — кровь в лицо!Бьется в муке крестной Каждое сельцо.(…)Жир, Иуду — чествуй!Мы ж — в ком сердце — есть:Есть на карте местоПусто: наша честь (И., 328);
7) Ровно в срок подгниют перильца.Нет — «нечаянно застрелился».Огнестрельная воля бдит.Есть — намеренно был убитВещью, в негодованье стойкой (И., 547),
8) Федра(…)Но под брачным покрываломСна с тобой мне было б мало.Кратка ночка, вставай-ежься!Что за сон, когда проснешьсяЗавтра ж, и опять день-буден.О другом, о непробудномСне — уж постлано, где лечь нам —Грежу, не ночном, а вечном,Нескончаемом, — пусть плачут! —Где ни пасынков, ни мачех,Ни грехов, живущих в детях,Ни мужей седых ни третьих Жен…Лишь раз один! Ждав — обуглилась!Пока руки есть! Пока губы есть!Будет — молчано! будет — глядено!Слово! Слово одно лишь!ИпполитГадина (С., 465–466);
9) АриаднаНо твоих воспаленных бредомУст — заране ответ мне ведом:«Божества над мужами естьВласть безжалостнейшая».Тезей (преклоняясь)Несть (И., 655).
Такая многообразная и настойчивая актуализация гиперболизирует существующее в языке экзистенциальное значение глагола. Если в обычном языке логически не выделенное экзистенциальное есть представляет значение бытия как пресуппозицию высказывания (Гак 1981, 122; ср. другое мнение — о пресуппозиции значения бытия только для связочного быть — Чвани 1977, 59), а в актуальном членении предложений типа у него есть брат содержанием высказывания (ремой) является сочетание есть брат, то в приведенных контекстах ремой становится именно глагол. Поэтический язык осуществляет важную языковую тенденцию к превращению бытийного глагола в центр высказывания: в обиходной речи «высказывания с логически выделенными глаголами встречаются, и довольно часто. Говорящий прибегает к ним то в целях полемики с чуждой для него концепцией мира, то пользуется ими в качестве напоминания или „установки на поведение“» (Арутюнова, Ширяев 1983, 61). В произведениях М. Цветаевой почти все примеры с актуализацией бытийного глагола отражают либо полемику с чуждой концепцией мира — с концепцией обыденного сознания, либо полемику лирического «я» на новой стадии развития с лирическим «я» предшествующей стадии. Примеры 1, 4, 6, 7, 9 имеют эксплицитно выраженное полемическое содержание, а аргументом в полемике становится художественно мотивированная и гиперболизированная бытийность формы есть.
При такой функциональной нагруженности глагола быть ясно, что активное использование архаической формы 1-го лица есмь мотивировано внутренней логикой лирического «я» М. Цветаевой. По данным словоуказателя О. Г. Ревзиной и И. П. Оловянниковой (1985), форма есмь встречается в поэзии Цветаевой 18 раз. Форма эта употребляется и в функции связки, и в экзистенциальном значении далеко не только в стилизованных текстах, но и прежде всего в лирических стихотворениях, где она непосредственно обозначает бытие лирического «я»:
1) Не возьмешь моего румянца —Сильного — как разливы рек!Ты охотник, но я не дамся,Ты погоня, но я есмь бег (И., 269);
2) Я — есмь. Ты — будешь.Между нами — бездна. Я пью. Ты жаждешь.Сговориться — тщетно.Нас десять лет, нас сто тысячелетийРазъединяют. — Бог мостов не строит.Будь! — это заповедь моя. Дай — мимоПройти, дыханьем не нарушив роста.Я — есмь. Ты — будешь. Через десять вёсенТы скажешь: — есмь! — а я скажу: — когда-то… (С., 112).
Первый контекст со связкой есмь прямо указывает на понимание М. Цветаевой своей сущности как движения, изменчивости. И если здесь бытие понимается как интенсивная жизнь, то во втором стихотворении, посвященном молодому поэту, экзистенциальное есмь указывает на то, что значение бытия приобретает абсолютный характер в смысле полной реализации личности и относительный характер в смысле временных границ. Абсолютизация бытийного значения определяется несколькими факторами: а) отсутствием каких-либо локализаторов, представляющих область бытия (см.: Арутюнова, Ширяев 1983, 15) или других зависимых от глагола слов; б) знаками тире, актуализирующими рему, полностью сосредоточенную в глаголе; в) семантическими параллелями в антитезе есмь / пью — будешь / жаждешь; г) изолированным императивом будь. Относительность бытийного значения выражена: а) переменой субъекта я — > ты; б) переменой предиката будешь — > есмь (однако при этом утверждается и тождество предикатов: Я — есмь — > Ты скажешь: — есмь! чем косвенно утверждается и тождество субъектов как постоянство жизни в ее изменчивости; относительное представлено одновременно и абсолютным); в) противопоставлением настоящего — будущего — прошедшего времени при эвфемистическом обозначении прошедшего — когда-то. Бытие в настоящем, будущем и прошедшем дано в стихотворении как относительное при дизъюнкции временной локализации и как абсолютное при ее конъюнкции.