Привели меня на платформу вокзала.
Ждали какого-то капитана.
Находившиеся на платформе солдаты не переставали угрожать мне саблями и ружьями, но все-таки не трогали меня.
Тут пришел капитан.
Солдат доложил:
— Вот привел вам еще одного жида.
Я начал было умолять капитана отпустить меня.
— Я не причастен к политике, — говорил я.
Показывал ему документ.
Но, не обращая внимания на мои слова, он повалил меня на землю, стал коленями мне на спину и начал бить кулаками и железными шпорами куда только попало.
Я был избит до полусмерти.
Кровь текла с меня ручьями.
Затем он приказал:
— Расстрелять!
Меня раздали до нижнего белья, талес-котена.
Но, внезапно, будто с неба свалился кто-то в военной форме, по-видимому, офицер, подошел к нам и своим вмешательством приостановил мой расстрел и спас мне жизнь.
— Ради Бога, — крикнул он капитану, — что вы делаете? Разве вы не видите, что этот человек не причастен ни к какой политике? Посмотрите, он носит талес-котен. Я ручаюсь за него, что он не имеет никакого отношения к коммунизму.
Эти слова возымели свое действие.
Жизнь моя спасена.
Раздевшие меня солдаты забрали мою одежду, документы и немного денег, бывших при мне, а тфилин они разбили вдребезги.
Я их молил:
— Не трогайте, это священная вещь.
Они на это отвечали:
— Вы тоже достаточно надругались над нашей церковью.
Мой спаситель, по фамилии Сахновский, как я узнал впоследствии, спросил меня:
— Нет ли у вас по близости знакомых?
Я назвал адрес на Кузнечной.
Он взял меня за руку и повел туда. По дороге я не мог удержаться и горько разрыдался, но мой спаситель все меня утешал и просил не плакать.
— Не сейте паники среди евреев, поменьше рассказывайте о случившемся. В чрезвычайке было куда хуже. С болью в сердце приходится признать, что и среди нас есть тоже немало рыцарей средневековья. Но уже не будет того, что было.
По всему видно было, что этот человек принимает близко к сердцу происходящие по отношению к евреям эксцессы.
По дороге нам встретился верховой офицер.
— Кого ведете, — спросил он, — коммуниста? Давайте его сюда, я его прикончу.
Сахновский ответил:
— Я сам расправлюсь.
Какой-то еврей обратился ко мне с вопросом:
— Не из членов ли вы еврейской самообороны?
— Нет, — отвечал я.
И спросил в свою очередь:
— А что за история с еврейской самообороной?
Тот рассказал, что в гостинице «Франсуа» по Жилянской арестовали многих членов еврейской самообороны.
— Ну, и что же с ними сделали?
— Расстреляли.
Сахновский вмешался в наш разговор и сказал:
— Это неправда.
Снова обратился ко мне:
— Нельзя сеять панику среди евреев.
Но еврей стал уверять, что история с самообороной сущая правда.
— Среди расстрелянных 2 моих брата, — сказал он.
Сахновский был страшно встревожен этим сообщением.
С поникшей головой пошел он со мною дальше. Так довел меня до знакомого, зашел со мною в квартиру и велел тотчас же оказать мне медицинскую помощь. Все бывшие в квартире не находили слов благодарности, просили его посидеть, но он извинился, что ему некогда, он спешит на службу.
И ушел.
14. Фастовский погром
Фастовский погром был как бы апофеозом на пути следования добрармии к Киеву. Он произошел уже тогда, как добрармия укрепилась в Киеве, и продолжался с 6-го сентября более недели. Он принял такие ужасающие формы, что даже «просвещенные» генералы растерялись и разрешили местной печати дать о нем некоторые сведения. Однако вслед за первыми сообщениями, напечатанными в местных газетах, последовало распоряжение ничего больше ни о каких погромах не писать,
Мы заимствуем сведения из «Киевского Эха»:
«В течение всей прошлой недели в Фастове происходили кровавые события. По своим необычайным размерам и исключительному зверству события эти являются небывалыми в истории еврейских погромов».
Еврейское население Фастова восторженно встретило добровольческую армию, — в лице 2-й Терской Пластунской Бригады. Но в первый же день прихода бригада эта начала погром. Грабеж был небывалый, взламывали даже полы, разворачивали печи. В первый же день было 8 случаев изнасилования женщин. Когда обратились за помощью к коменданту, он заявил еврейской депутации:
— Евреи должны платить караульным за охрану.
Евреи внесли 10.000 рублей.
Кроме того, в виде пожертвования добрармии доставили еще 25.000.
После этого начальник гарнизона, он же командир бригады, позвал раввина Клигмана и предложил ему внести к вечеру того же дня 200.000.
— На угощение казакам, — сказал он.
В следующие дни погром принял еще более ожесточенный характер. Одного из зажиточных евреев, Фельдмана, казаки несколько раз подвешивали, пока он не отдал им все свои деньги. Месиожек ранен смертельно в живот, другой, неизвестный, штыком в грудь.
«Врывались толпами в еврейские дома, грабя, убивая, насилуя женщин и подростков. Местное крестьянское население пыталось всячески защитить своих соседей-евреев, с которыми живут в большой дружбе, но громилы пригрозили им той же зверской расправой, и убийства, истязания и насилия продолжались с усиливающейся свирепостью.
Убитых насчитывается около 2000.
Они валяются на улицах неубранными, ибо убрать их некому. Среди пострадавших есть и тяжелораненые, корчащееся в предсмертных конвульсиях.
Киев наводнен беженцами из Фастова.
Они передают кошмарные подробности.
Убитых и раненых грызут на улицах собаки и свиньи. Насилия творились большею частью над подростками-детьми на глазах родителей. На ночь погром прекращался и с восходом солнца начинался вновь. Все жестокости и животные насилия совершались днем при ярком свети солнца. Особенно кошмарны были события на синагогальном дворе, где евреи пытались укрыться.
Весь двор усеян трупами.
…старики… женщины… дети…
…растленные подростки…
Многие сошли с ума.
Некоторые укрылись во дворе церкви.
Их было человек 60.
Громилы захватили их всех.
И убили.
Погром закончился поджогами.
Сгорело свыше 200 домов.
К концу 5-го дня погрома, когда пожар начал угрожать и христианским домам, местный ксендз посетил коменданта местечка и обратился к нему с увещеванием приостановить убийства и пожар, указав, что это противно христианскому разуму и чувству… особенно на 5-й день погрома, когда…
— Пожар, во всяком случае, необходимо локализовать, — сказал ксендз, — так как огонь не разбирает национальности и подбирается уже к домам и неевреев.
Комендант обещал принять меры.
Тоже обещало депутациям и киевское начальство…
…Вчера еще цветущее местечко Фастов, — заканчивает «Киевское Эхо», — представляет теперь собою кладбище…»
Глава II История киевского погрома
Со вступлением добровольческой армии в Киев, весь сентябрь месяц происходил в Киеве и его окрестностях «тихий погром». Таким именем можно назвать непрекращающиеся каждодневные эксцессы, ставшие обычным хроническим явлением и большею частью происходящее незаметно, хотя во всей своей совокупности они представляют собою потрясающую картину бесчеловечности и бесправия, как бы возведенных в систему.
Особенно многочисленны были нападения, разграбления и даже убийства в пригородах Пуща-Водица, Соломенке, Слободке и Демиевке. В пределах центральной части города также не прекращались эксцессы со стороны солдат по отношению к прохожим евреям, главным образом, в районе Дуловой улицы, Большой Васильковской, Жилянской и Тарасовской.
За время только с 1-го по 10-е сентября на Киевском еврейском кладбище похоронено:
146 убитых евреев.
Из них около 40 погибло в первый день от руки украинских солдат.
Остальные — от руки добровольцев.
Среди убитых много людей пожилых, даже стариков 70—72-летнего возраста.
…Вот показание одного из пострадавших:
«В воскресенье 21-го сентября я с братом своим Кацом отправился из Печерска в город. На Собачьей Тропе мы встретили 2-х солдат.
Они нас остановили:
— Документы!
К брату моему, купцу первой гильдии, придрались:
— Наверное, был комиссаром!
— Но вы же видите документ…
— Убил кого-нибудь и забрал документ убитого. Знаем мы вас, жидов…
Грубо приказали:
— Идем.
Меня отпустили, а брата забрали с собою.
Я страшно растерялся и не проследил, в какую сторону они его увели. Я был уверен, что он находится в одном из участков. Начал искать по всем участкам, но нигде его не оказалось. Лишь на 3-й день найден его труп в Печерске, возле одной из казарм. Он был совершенно раздет, в одних кальсонах и чулках. Рядом с ним лежал еще один неопознанный труп еврея.
