Возня продолжалась, крики и шум! Галанин прошел в комнату где за своим столом сидел и писал что-то сердитый Еременко, открыл дверь в переднюю: «Что здесь такое, что за шум?» Он увидел как Жердецкий прикладом осаждал назад наседающих баб: «Вы кто здесь? кто вас сюда поставил?» Жердецкий поставил винтовку на пол, смотрел в сторону: «Я здесь по приказу г. Исаева, смотреть за порядком. г. Губер даже очень мною доволен остались… народ, знаете, темный и необразованный, сами не знают чего им надо! каждый хотит первым, беспорядки».
Галанин нахмурился: «Ну, а я вами совсем недоволен. Вот что, братец, вы мне больше не нужны, скажите Исаеву, что мне полиция только мешает, уходите!» Жер-децкий колебался: «Да как же так, приказ…» — «Приказ? я здесь приказываю, понял? вон! Чтобы духу твоего здесь не было, вон, иначе». Жердецкий моментально скрылся за дверью на улицу, толпа с испугом слушала Галанина: «Все здесь? Ладно! Чтобы я не слышал здесь ни одного слова. Молчать. Соблюдайте очередь сами, заходите к переводчику, да двери за собой не закрывайте, будет теплее. А будете шуметь — выгоню всех! За этим дураком Жердецким. Ясно?»
Он вернулся к себе в кабинет, снова уселся за стол и закрыв глаза прислушался. Но говорили за стеной неразборчиво, что-то гудел Еременко, ему отвечали плачущие бабьи голоса, ничего нельзя было понять кроме одного, постоянно повторяющегося слова: корова!
Галанин закурил папиросу и посмотрел на площадь, на германский военный флаг, на неподвижного часового, на липы, на могилы убитых солдат, на серые тучи и жалел, что приехал сюда, где люди играли в карты, спали и говорили о коровах, ему хотелось спать, он не спал всю ночь, вспомнил снова свой могилевский сон, который так страшно походил на явь и внутренне задрожал, звери! И это были русские люди, которых он так любил и защищал.
Вспоминал все то, о чем ему рассказал Онисим. Криво улыбался. Здесь были евреи, этот Красников. А этот папаша ведь русский и он допустил, а другие русские помогали евреям. Звери… волки лютые! Нет он не жалел, что приехал сюда, он с ними со всеми расправится… Нина говорила им, что он их перевешает! И он перевешает! И опять сверлила назойливая мысль: «Ты виноват, не поверил, не приехал, не защитил». Очнулся от забытья, смотрел тупо на Еременко, который, стоя на вытяжку, ему докладывал: «Г. комендант, они все говорят одно и тоже, просят вернуть им коров, говорят, что умирают с голоду». — «Умирают с голоду? А сколько всего у них реквизировано коров?» — «120». — «120… да знаю, вспоминаю, очередная поставка для армии. Ну и что же вы им сказали, что решили?»
Еременко развел руками: «Я переводчик и не мне решать, г. Губер решил и г. Шубер с ним согласился, что выхода нет. В районе мы брать не можем, боимся партизанов, значит нужно брать где близко и безопасно, в городе». Он замолчал и Галанину показалось, что в его глазах была насмешка: «Да… понятно, а что в самом деле это их последние коровы, в самом деле с голоду умирают?» — «Да, умирают».
Галанин стукнул кулаком по столу: «Так черт вас побери совсем с обоими вашими комендантами! Это ведь бесчеловечно! Что вы мне ерунду несете? вы боитесь партизанов! Да кто же мы здесь, солдаты или трусливые бабы? Мы, дорогой мой, пришли сюда чтобы воевать, а не спать и в карты играть! Нужно в район идти и там брать этих проклятых коров. Ясно?» Еременко улыбался: «Ясно!» — «Ну, а если ясно, то чего же вы здесь стоите и каких чудес ждете? Почему не проявляете инициативу? Вы ведь в прошлом белый офицер, а что вы теперь? Тряпка вы, вот что! партизанов испугался, несчастный. Где эти бабы?» Еременко дергнулся, побледнел: «Г. комендант, я не трус, ведь я только переводчик здесь, другие решают, немцы, а я только исполняю их приказания!» — «И очень жаль! Ну да что мне с вами говорить? Где коровы… т. е. где эти бабы?» — «Там в передней ждут вашего решения». — «Почему в передней? почему не в вашей приемной, пусть войдут к вам и греются. А где коровы?» — «На базе заготскота». — «Кто заведует базой? Котов! Подать сюда Котова, а бабы пусть ждут в приемной. Я вам покажу всем… живее поворачивайтесь!»
Через несколько минут испуганный Котов, толстый, красный, с плутовскими маленькими, бегающими глазами, стоял перед Галаниным, который кричал на него, стуча кулаком по столу: «Я вам приказываю немедленно раздать скот их владельцам. Сами говорите, что сена нет и кормить коров нечем. Так вы что? Саботаж здесь разводите! Сдавать к 15-му, а сегодня только седьмое. Исаев приказал? Я еще с ним поразговариваю. Ни слова больше. Никаких оправданий. Живо поворачивайтесь, а то я вам помогу. Вон!»
Смотря в окно, как по площади промчался как сумасшедший Котов, Галанин пробурчал Еременко: «Пусть бабы идут на базу и разбирают своих коров, пока те еще не передохли с голоду. Да сами идите и смотрите за Котовым, чтобы он точно исполнял мои приказания, будет ломаться, запорю эту толстую свинью». Когда Еременко уже взялся за ручку поломанной двери, внезапно его остановил: «Подождите… вот что, вы на меня не сердитесь, у меня сегодня скверное настроение. Люди едят кору с деревьев, убивают и мучают женщин и детей!.. не сердитесь и поймите меня, если можете, а теперь идите, торопитесь… бегом!»
Когда Еременко вернулся с базы, Галанин оставил его в канцелярии, сам отправился к себе на квартиру. Это был небольшой деревянный домик из трех комнат, отделенный от комендатуры большим двором в сугробах снега. Была маленькая кухня с большой печью и столом, столовая с диваном и, наконец, спальня с большой двухспальной кроватью, шкафом и ночным столиком. Было холодно, грязно и неуютно.
Галанин побрился на кухне, помылся до пояса холодной водой около маленького тусклою зеркала, почувствовал себя бодрее и одновременно ему захотелось есть. Но напрасно он шарил по всем кухонным полкам и в столе, не было крошки хлеба, холодно и пусто. По двору вернулся в комендатуру, после недолгих поисков нашел дверь в кухню. Кухарка, высокая полная женщина, с пышной грудью, с головой повязанной белой косынкой возилась у плиты, оживленно разговаривая с маленьким хромым и косым человечком. Было тепло и вкусный пар поднимался из больших кастрюль, кипящих на плите. Галанин поднял крышку одной кастрюли, посмотрел; «Это что вы варите?» Красные щеки кухарки стали багровыми: «Суп а ля Наполеон!» Галанин улыбнулся: «Браво!»
Он подошел к столу, взял вилку и тарелку, вытащил из кастрюли большой кусок курицы, положил на тарелку, уселся за стол: «Соли, хлеба и нож!» Кухарка бросилась к шкафу, накрыла на стол, Галанин отрезал кусок курицы, пожевал, сердито отодвинул тарелку: «Твердая как камень». Кухарка смутилась: «Ну да твердая! Она еще не готова курица. Обед ведь только в два, а сейчас только одиннадцать»:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
