Он задумчиво на нее посмотрел, потом принялся снова есть. Попросил еще щей, потом принялся за мясо с огурцами, отодвинув тарелку, попросил стакан воды: «Уберите вашу водку, вы что думаете? я — такой пьяница как ваш Губер? нет, дорогая, я пью редко, но зато метко, как, помните, тогда!»
Закурив папиросу, он долго смотрел в угол пока она убирала, думал, наверное, о чем то неприятном, отчего его лицо нехорошо исказилось болезненной гримасой, спросил внезапно: «Послушайте, а как же вы пойдете домой? уже ведь поздно и хождение по городу для русских запрещается». — «Не беспокойтесь, у меня есть пропуск от Губера».
— «Пропуск! покажите!» Галанин долго смотрел на потертую бумажку, посмотрел на Веру внимательно, вдруг вспомнил как Губер расхваливал ее ноги и ему почему то сделалось неприятно: «Я вам выпишу завтра другой, напомните мне, пожалуйста. К сожалению для вас, Губер ушел в прошлое». Вера покраснела: «Я не понимаю, что вы хотите сказать, да, впрочем, мне все равно. Но тут совсем другое, о чем я хочу вас поставить в известность. Что после всего, что между нами было, я не могу у вас работать. Я не хотела вообще приходить, несмотря на ваши угрозы, тетя Маня уговорила. Хотела с вами сразу поговорить как только пришла, но вы были заняты, пришлось подчиниться на сегодня, но завтра я уже не приду, ищите себе другую батрачку, с меня довольно».
Галанин смотрел в потолок, кивал головой: «Да ведь между нами ничего и не было, немного поспорили, вы меня ударили по физиономии и все… Ничего страшного. Но вы правы. Конечно, если бы я знал, кто эта Мария Луиза, я бы не настаивал. Я ведь понимаю вас: немцу вам было легко батрачить, ну а своему русскому, видите ли гордость не позволяет. Ну и ладно и не надо! Вы что думаете, я без вас сдохну? Не делайте себе иллюзий, мне довольно пальцем шевельнуть, и на ваше место прибежит сразу двадцать или сто, могу даже гарем себе занести, если захочу! Ну довольно, уберите посуду, помойте ее и можете идти на все четыре стороны, рас-читаюсь с вами завтра… я вас не держу, хотя ваши капризы совершенно напрасны: я ведь русский и понимаю вас, чего вам это стоит немцам служить прислугой, вам, учительнице. Понимаю и, честное слово, мне за вас больно. Я бы постарался облегчить ваше положение, для меня вы не были бы прислугой, а… ну да черт с вами, идите на кухню и не мешайте мне». Он снова по- грузился в разглядыванье карты и, как будто, совершенно забыл о ее существовании.
Вера ушла на кухню, вымыла посуду, подмела пол, потом пришла в столовую, чтобы и там убрать. Удивленная, остановилась на пороге: Галанин лежал, как был, одетый, в сапогах на диване и спал мертвым сном! Он спал не шевелясь и так тихо, что она испугалась, прислушалась, ловя его дыханье, подошла ближе и посмотрела на него внимательно: его лицо с синяками под глазами, с плотно сжатым скорбным ртом было бледно и жалко.
Осторожно, стараясь его не разбудить, она подмела пол. Свернула скатерть и выбросила крошки на двор, снова вернулась в столовую и остановилась около спящего, прислушиваясь к его тихому дыханию, вздрогнула, когда Галанин, вдруг застонал и что-то громко, но неразборчиво, сказал, продолжая спать. На стуле около дивана лежал пояс с револьвером в кобуре. Вера колебалась, он был в ее власти, можно было его убить и уйти к партизанам, ее пропустят из города с пропуском Губера. Посмотрела на печку, огонь догорал, она подложила в нее несколько березовых полениц, сняла с вешалки его тулуп, осторожно накрыла Галанина, с улыбкой смотрела как он продолжал спать, тихо как ребенок! Повернула выключатель, вышла на двор, заперла входную дверь, ключ от которой у нее был.
Шла по тихим пустынным улицам, торопилась домой, сердилась на Галанина и на себя, старалась понять себя и его, вспомнила как он говорил, что он ее понимает и ему за нее было больно! Не могла же она после этого оставить его мерзнуть на диване, при таком морозе можно очень легко простудиться!
***
Дома долго и подробно рассказывала о своей встрече с Галаниным, о недоразумении с Марией Луизой и над выдумками Аверьяна. Тетя Маня качала головой: «Вот такой всегда, сколько раз закаивалась слушать его брехню, и опять слушаю! Конечно, Галанин не мог так, вдруг, измениться. Ну, слава Богу, все хорошо кончилось! И пусть он себе поищет другую кухарку, у нас не так плохо теперь: корова дома. Ну и ест же она, только подваливай сенца!»
Легли спать скоро, ввиду морозов экономили дрова и Вера спала вместе с тетей Маней на ее кровати, в то время как дядя Прохор устроился на кухне, на самодельном диване! В постели продолжали разговаривать и советоваться, куда устраиваться Вере. Тетя Маня сразу нашла выход: «Можно в Райзо, если попросить Галанина, он тебя туда в два счета устроит, бояться Исаева нечего, чует мое сердце, что конец подходит его царству!»
Вера долго молчала, лежала тихо, как будто спала, потом, вдруг, решила так, что сама удивилась: «Нет, в Райзо мне что-то не хочется! Я, знаете, тетя Маня, что думаю… выхода нет… наверное придется мне все таки вернуться к Галанину!» Тетя Маня села на кровати, при свете ночника смотрела на закрытые глаза Веры, на ее покрасневшее лицо и удивлялась: «Значит передумала. И чего это ты так вдруг!» — «Да так… я подумала, что он будет все таки не хуже Губера! Он, как меня узнал, был очень вежливым и мои щи похвалил. Он, знаешь, три тарелки съел, неразборчивый, мне с ним не будет трудно. И потом все таки там выгоднее, он, наверное, будет мне давать продуктов не меньше чем Губер, а в Райзо что? все отходы да отсевы… нет, я все таки вернусь, если не понравится всегда успею бросить».
Тетя Маня не соглашалась и сердилась: «Не выдумывай, не уговаривай! Ты забываешь одно, самое главное: Губер был старый и больной. А этот? сплетни пойдут». Вера краснела и рада была, что ночник светил тускло и это не было так заметно внимательным глазам тети Мани: «Но и Галанин тоже очень старый, на висках седина!» — «Седина в бороду, а бес в ребро, не говори неправды, Вера, сама знаешь, что врешь! Какой он там старый, человек как раз в летах, для нас, баб, такие самые опасные. Вспомни Нину! А как он ее вспоминал?»
«Нет все только карту рассматривал, я видала, там Озерное два раза подчеркнуто. Может и думал, но ничего не спросил. Странный такой стал, черный, Аверьян это верно подметил. Все в угол смотрит и рот кривит, вижу, что думал все что-то невеселое». Тетя Маня вздохнула: «Да накрутил он тут вот и стал темный! Ведь он виноват сам во всем, если бы ее не тронул, ничего и не было бы. Была бы и досе живая. Упокой, Господи, ее душу! Ох, грехи, грехи! Сколько горя, крови и слез война понаделала. Да, вот приехал… а что у него за думки, ты думаешь он простит так просто. Ни за что!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
