— Здесь вам никто не даст такой цены, — продолжал сопротивляться Шнейдер.
— Это мои проблемы. Заметьте, я вам как честный человек назначил музейную цену. Музейную! — со значением поднял Бакс палец вверх. — У себя вы сможете продать ее гораздо дороже.
Шнейдер понимал это тоже, потому и вцепился мертвой хваткой в историческую редкость.
Сошлись на двадцати пяти тысячах евро.
— Вы меня разорили. — Довольный, Шнейдер осторожно укладывал серебряный ковш в свою сумку.
— Один момент, — остановил его Назаркин. — Лидману про эту сделку говорить не надо.
— Понял, — усмехнулся Шнейдер. — Видимо, ваш спор произошел из-за этой вещи?
Назаркин не ответил. Они расстались, вполне удовлетворенные друг другом.
На следующий день Стас, как и обещал, показал ему дачу Вершининой на Клязьме.
Няню ждать пришлось не долго.
— Она? — спросил Назаркин у приятеля.
— Она самая, зовут Оксана.
— Дальше я сам разберусь. А ты это… прокатился бы куда-нибудь отдохнуть, что ли.
— На какие шиши? — возмутился Стас.
— В Сбербанке займи, — захохотал Назаркин. — Да шучу я про Сбербанк, шучу. А про отдых нет. На дачу отцовскую поезжай. Короче, из Москвы свали на время.
Стас уехал. Бакс внимательно стал наблюдать за девушкой.
— Годится, — сделал он вывод.
Эту телку за неделю точно уболтает, и не с такими справлялся.
Глава 24
Пивоваров сидел напротив следователя Лаврова. На этот раз в прокуратуру он явился сам. Ему было что рассказать.
— Представляете, я, кажется, знаю, где надо искать убийцу моей жены! — с пафосом начал он.
Михаил Иванович нервничал и без конца сбивался.
— Вы не волнуйтесь, — пришел ему на помощь Леонид Леонидович. — Давайте начнем сначала и по порядку.
— Если сначала, то мне надо перед вами покаяться.
Лавров вопросительно поднял голову.
— А по порядку… Понимаете, после нашего разговора, когда вы спросили, не упустил ли я чего, то только об этом и думал. И так, и этак, все перебрал. Аиду убили, теперь вот приятельницу покойной жены пристрелили. Всё одно к одному. Спать перестал, ну должна же быть здесь какая-то разгадка! Конкуренты в смерти Аиды были ни при чем. Я ведь два года назад по своим каналам тоже интересовался. Когда вы меня сразу после смерти Аиды допрашивали, каюсь, злился на вас. Извините, даже жаловался.
Лавров улыбнулся.
— Вот почему дело передали другому следователю.
— Каюсь, — приложил руку к сердцу Пивоваров.
— Ладно, дело прошлое.
— Я уже потом сам пожалел. Этот следователь — Фролов — с виду человек обходительный, но такого наворотил, прости господи, что я за голову схватился. Правда, меня он не подозревал.
— Я вас подозревал лишь первое время. Работа такая — подозревать всех участников и отрабатывать все возможные версии.
— Когда дело вроде прекратилось, я сначала обрадовался — конец всем мучениям.
Лавров покачал головой.
— Убийцу не нашли, — напомнил он. — Значит, вы, как, впрочем, и другие, оставались подозреваемым.
— Вот! — повысил голос Пивоваров. — Я это лишь потом понял, в связи с выборами. Нашлись доброжелатели, — злобно сверкнули глаза Пивоварова, — подсказали. Когда шел к вам в прокуратуру несколько дней назад, думал, все, хватит мое имя полоскать. Вернусь домой и вычеркну свою кандидатуру из списков, пусть подавятся!
— Что же вам помешало?
— Я понял, что вы мне верите и что найти убийцу действительно в моих интересах. Но это все лирика. Я… Водички дайте попить, — попросил Пивоваров, — в горле от волнения пересохло.
Лавров, не скрывая интереса, смотрел на Пивоварова.
— Вчера вечером по домашнему телефону раздается звонок. Звонит знакомый, говорит, что со мной хочет поговорить некий Петрухин. Я: что случилось? Приятель отвечает, что тот сам мне все объяснит. Дело касается черного бриллианта. Я говорю, что знать не знаю ни про какой черный бриллиант и что покупать в ближайшее время никаких драгоценностей не планирую. Фамилию Петрухин я слышал, но лично с ним знаком не был. У него была фирма, потом что-то не заладилось, и он улетел в Америку. Приятель настаивает, говорит, что речь идет не о покупке и что у этого самого Петрухина ко мне серьезное дело. Ладно, говорю, можно встретиться. Пошутил еще, что сам в Америку лететь не собираюсь, пусть приезжает сегодня утром ко мне в офис. — Пивоваров опять сделал несколько глотков из стакана. — Я, может, долго рассказываю, но все это имеет значение. Короче, сегодня встретились. Оказывается, — Пивоваров в возбуждении подался вперед, — ровно два года назад, незадолго до смерти, этот самый господин Петрухин продал моей покойной жене кольцо с черным бриллиантом.
— Вы этого не знали?
— Откуда? У Аиды появились свои средства с тех пор, как она стала занимать должность вице-президента медицинской страховой компании. Драгоценности она, как и всякая женщина, обожала. Последнее время мы мало общались, у каждого была своя жизнь. Она мне о покупках не докладывала.
— Почему Петрухин продал ей перстень?
— Я же говорю, два года назад он почти разорился, не до украшений стало.
— Этот был женский перстень?
— В том-то и дело, — радостно закричал Пивоваров. — Мужской. Точнее, выполнен в виде печатки, посредине этот самый черный бриллиант. Эту вещь могли носить как мужчина, так и женщина. Перстень Петрухин Аиде продал, но среди ее вещей его не оказалось.
— Вы это точно знаете?
— Точно. Я у дочери сегодня был. — Пивоваров предвосхитил вопрос Лаврова. — Она тоже ничего не знает.
— Выходит, перстень исчез?
— Да. Я думаю, что знать о нем мог лишь один человек. Элла Ревенко, жена была с ней очень близка.
— Ревенко на следствии ничего не сказала, — задумчиво произнес следователь. — Но мы у нее этого и не спрашивали.
— Вот видите!
— А почему Петрухин вам позвонил?
— Он хотел выкупить кольцо назад. Вещь, сказал, редкая.
— Опять разбогател?
— Да вроде. Такая наша жизнь, — вздохнул Михаил Иванович.
— Аиду убили давно, почему он позвонил только сейчас?
— Не знал. Его и в России не было. Он и сейчас бы не узнал, вернее, узнал бы, но не сразу, не появись в газете эти публикации с намеками в мой адрес. Вот сволочи! — завелся с пол-оборота Пивоваров. — Доберусь я до них… Леонид Леонидович, эти новые данные вам помогут сдвинуть дело с мертвой точки?
— Думаю, что да. Скажите, а кто еще мог знать о личной жизни вашей покойной жены?
— Никто.
— Даже дочь?
Михаил Иванович покачал головой:
