молодого человека, однозначно подавал большие надежды как успешный и ответственный в неотдаленной перспективе предприниматель. Он с охотой поведал о своих планах касательно дальнейшего обучения и рабочей деятельности (не преминув, однако, слегка приукрасить рассказ, поскольку в действительности пребывал на линии неопределенности, что могло огорчить столь серьезных и в немалой степени важных для него слушателей), о предварительном сборе информации, которая поможет с первого же курса двигаться в верном направлении в процессе учебы, отсеивать ненужные знания и, возможно, уже с третьего или четвертого курса начать свое дело. Поделился же и правдой о своих родителях – не по своей инициативе, а по совету Леры, «если вдруг мать поднимет этот вопрос», – что, как он надеялся, только сыграет им с Валерией на руку, ведь, как говорится, общее горе сближает.
Максим также импонировал и отчиму девушки. Тот высказал солидарность с женой в том, что юнец имеет все шансы стать достойным, надежным бизнесменом. И даже пообещал, когда придет время, познакомить с одним человеком из круга близких приятелей, который может посодействовать в быстром карьерном росте и, возможно, даже открытии собственного дела. Юноша ответил, что, конечно же, будет благодарен за это. Впервые за все время знакомства с отчимом Валерия разглядела в нем человека.
А незадолго до возвращения в Терниевск Максим попросил Леру съездить с ним на то место, где были насмерть сбиты его родители. Не задавая ненужных вопросов, она согласилась. На общественном транспорте ехать им пришлось бы до одури долго, совершая пересадки тут и там, поэтому они воспользовались услугой такси. Прибыв на место, подросток молча, почти что не моргая смотрел на отреставрированный (теперь еще и застекленный) навес со скамейкой, все крепче сжимая ладонь Леры, пока та, ощущая нарастающую боль в пальцевых суставах, не поинтересовалась – причем вопрос ей пришлось повторить, – все ли с ним в порядке. Сначала он не откликнулся, продолжая смотреть в одну точку, и в голове ее всплыла пугающая мысль: «Он как будто видит перед собой своих родителей, как будто ждет, что и его тоже собьет автомобиль, и это позволит ему воссоединиться с ними. Вернуться к ним одному, без меня». Но Максим быстро пришел в себя и, улыбнувшись, ответил, что – да, с ним все в порядке. Ему и правда стало чуточку легче, потому что в этот самый момент он осознал одну важную вещь: рано или поздно жизнь абсолютно каждого человека обрывается, но пока этого не произойдет, необходимо оправдывать возложенные на человека природой ожидания.
То лето для них двоих стало лучшим за все прожитые недолгие годы. Поскольку, во-первых, нормализовались отношения между Валерией и ее матерью с отчимом, во-вторых, в каком-то смысле Максим стал новым (пусть пока еще не полноправным) членом их семьи, к тому же – он был в этом уверен – ему удалось сбросить с себя годами вдавливающий его в землю груз скорби. Ну а в-третьих, они начали вносить разнообразие в чувственные развлечения и впервые опробовали игры со связыванием (правда, на уровне совершенно дилетантском, следуя не инструкциям, а интуиции).
Все это еще сильнее разогрело их чувства друг к другу. Они перестали быть подростками, во многом безмятежно существующими сегодняшним днем, при малейшей ошибке одного из партнеров готовыми в тот же час переключиться на любого другого. Теперь они воспринимали себя взрослыми – по-настоящему взрослыми, – считающими своим долгом нести ответственность друг за друга и строить планы на совместное будущее.
Утро первого сентября 2016 года для Валерии началось с неприятности: она случайно уронила и разбила зеркальце с прикроватной тумбочки, когда вслепую, спросонья потянулась за телефоном. С недовольной миной отключив давящий на слух и нервы электронный будильник, она подняла с пола расколотый, втиснутый в пластмассовую рамку зеркальный прямоугольник и взглянула на свое искаженное отражение. «Какая-то я сегодня разбитая», – подумала она и прыснула со смеху. Однако смеялась недолго, потому что ни с того ни с сего ее вдруг охватило дурное предчувствие и последовавший за ним необъяснимый ужас. Она вскочила с постели, подняла оставшиеся осколки, выскочила из комнаты и выбросила теперь непригодное зеркальце в мусорное ведро.
Немногим позже, уже умывшись и одевшись в домашнее, она, сидя вместе с бабушкой за кухонным столом и уплетая завтрак, гадала, что это вдруг на нее нашло. Возможно, дело было в пасмурной погоде. Или в том, что с сегодняшнего дня их класс пополнится новичками, от которых неизвестно чего ждать. «Брось ты, это все из-за разбитого зеркала, из-за каких-то там дурацких суеверий. Все будет хорошо», – старалась она успокоить себя. В приоткрытую форточку влетел поток прохладного утреннего ветерка, заставив Леру поежиться: кожа на шее и руках стала гусиной, а зашелестевшие за окном листья деревьев нагнали на нее еще большую тревогу. Ей непреодолимо захотелось все бросить, выпить снотворное и запрыгнуть обратно в постель. А еще лучше позвонить Максиму, позвать его к себе домой, чтобы они и этот день, и последующую ночь провели вместе, на сутки изолировавшись от всех и всего в четырех стенах. Ведь от этой торжественной линейки, как ей виделось, нет совершенно никакого толка.
– …порядке? – коснулся слуха девушки обрывок вопроса.
– Что?
– С тобой все в порядке? – переспросила бабушка. – О чем таком серьезном задумалась, что не сводишь взгляда с одной точки? – Опираясь руками о край столешницы, она грузно поднялась со стула, закрыла форточку и села обратно.
– Да, ба, все хорошо, – приложив некоторые усилия, улыбнулась внучка. Разумеется, она солгала и в следующую секунду выдала себя с головой: потянувшись за кружкой с кофе, опрокинула ее, и темная жидкость стремительно растеклась по узорчатой клеенке, частично пролившись и ей на ноги.
– Лера! – встревоженно воскликнула бабка, вскакивая с места. Резво (для своего возраста) подскочила к крючкам с тряпками и сняла парочку, одну из которых дала девушке, второй принялась вытирать стол.
«Да заткнись ты, старая!» – мысленно выругалась девушка, хотя злилась скорее на саму себя. Тоже поднявшись на ноги, она вытирала впитывающийся в одежду ароматный горький напиток, причем делала это так, словно стряхивала с себя хлебные крошки. Благо кофе успел остыть.
– Иди-ка ты сними и закинь эти вещи в стирку, смой с себя кофе и одевайся в школьную форму, а я сама тут приберусь.
