Джейк жизнерадостно рассказывает о новой электронной игре. Пол с улыбкой кивает, но при этом ловит себя на том, что думает совсем о другом, прорабатывая в уме детали предстоящего разговора. Что он должен ей сказать? И надо ли говорить правду? И сумеет ли она понять, если он ей все объяснит? А может, лучше держаться от нее подальше? Ведь, в конце концов, главное для него — это работа. Что он давным-давно усвоил.
Но он смотрит на сына, увлеченно нажимающего на кнопки и полностью поглощенного пикселизированной игрой, но мысли его далеко. Он будто снова чувствует рядом с собой мягкое, податливой тело Лив, видит, как она, словно оглушенная заставшим ее врасплох чувством, поднимает на него затуманенные глаза.
— Ну как, ты еще не купил новый дом?
— Нет. Еще не купил.
«Я все время думаю о тебе».
— Сходим вечером поесть пиццы?
— Не вопрос.
— Правда?
— Ммм… — кивает он.
Боль и обида на ее лице, когда он повернулся, чтобы уйти. Она такая же открытая, как и ее дом. Все ее чувства написаны у нее на лице, как будто она не привыкла ничего скрывать.
— И мороженого?
— Конечно.
«Мне страшно. Правда, в хорошем смысле».
А ему пришлось позорно бежать. Не потрудившись хоть что-то объяснить.
— Ты мне купишь «Супербратьев Марио» для моего «Нинтэндо»?
— Ну, хотеть не вредно.
Выходные тянутся в томительном молчании. Мо приходит и уходит. Ее новый вердикт относительно Пола: «Разведенный Ядовитый Холостяк. Худшая разновидность особей мужского рода». Она лепит миниатюрную фигурку, символизирующую Пола, и заставляет Лив втыкать туда острые предметы.
Лив приходится признать, что голова Мини-Пола вылеплена удивительно правдоподобно.
— Думаешь, у него и вправду заболит живот?
— Ничего обещать не могу, но тебе точно сразу полегчает.
Лив берет шпажку для канапе и неуверенно тыкает Мини-Пола в область пупка, но тут же в приступе раскаяния выравнивает пластилин пальцем. Она не способна соотнести эту фигурку с образом реального Пола, но ей хватает ума понять, что некоторые вещи все же не стоит делать, а потому, последовав другому совету Мо, бегает до тех пор, пока не начинают болеть икры. Она затевает генеральную уборку Стеклянного дома, вылизав его от пола до потолка. Выкидывает лодочки с бантиками. Четыре раза проверяет мобильник на предмет сообщений и, проклиная себя за слабохарактерность, выключает его.
— Слабовато. Ты даже не проткнула пальцы на ногах. Хочешь, я сделаю это за тебя? — осмотрев фигурку в понедельник утром, спрашивает Мо.
— Нет. Все прекрасно. Я серьезно.
— Тебе бы побольше твердости. Значит, так: когда я вернусь с работы, мы его скатаем в шарик и вылепим из него пепельницу.
И к тому времени как Лив снова появляется на кухне, Мо успевает воткнуть ему в голову целых пятнадцать шпажек.
А в понедельник днем Лив получает наконец деловое предложение. Каталог какой-то маркетинговой компании пестрит синтаксическими и орфографическими ошибками. К шести вечера Лив практически переписала все заново. И хотя расценки оказались неприлично низкими, Лив наплевать. Работа отвлекает от грустных мыслей, и она готова составить им забесплатно хоть новый каталог.
Неожиданно кто-то звонит в дверь. Должно быть, Мо оставила ключи на работе. Лив с трудом встает из-за письменного стола, потягивается и идет к домофону.
— Ты опять забыла ключи.
— Это Пол.
— Привет, — обмирая, произносит она.
— Мне можно подняться?
— Вовсе не обязательно. Я…
— Ну пожалуйста! Нам надо поговорить.
На то, чтобы посмотреть на себя в зеркало или причесаться, времени уже нет. Она стоит, держа палец на кнопке домофона, и ее раздирают сомнения. Потом жмет на кнопку и отшатывается, словно боится, что дверь вот-вот взорвется.
Лифт, дребезжа, ползет наверх, и по мере его приближения у нее все сильнее крутит живот. А вот и он сам. Смотрит на нее из-за решетчатой двери лифта. На нем мягкая коричневая куртка, а взгляд непривычно усталый. И вообще вид какой-то измученный.
— Привет. — Он выходит из лифта и стоит в коридоре.
— Здравствуй, — зябко скрестив руки на груди, отвечает она.
— Мне… можно войти?
— Чего-нибудь выпьешь? — попятившись, спрашивает она. — Я хочу сказать, ты останешься?
Он чувствует надрыв в ее голосе и поспешно говорит:
— Было бы здорово. Спасибо.
На негнущихся ногах она идет на кухню, он проходит за ней. Она заваривает чай, чувствуя на себе его взгляд. Поворачивается к нему, чтобы отдать кружку, и видит, что он задумчиво трет виски. Поймав ее удивленный взгляд, он говорит почти извиняющимся тоном:
— Голова просто раскалывается.
Лив смотрит на пластилиновую фигурку на холодильнике и виновато краснеет. И, проходя мимо, как бы ненароком смахивает ее на пол.
Пол ставит кружку на стол:
— Ну ладно. Мне действительно сейчас тяжело. Я, конечно, должен был прийти раньше, но у меня сейчас гостит сын, и вообще хотелось обдумать, как быть дальше. Послушай, я не собираюсь темнить и все тебе расскажу. Но думаю, тебе лучше сесть.
— Боже мой! Ты женат! — ахает она.
— Нет, я не женат. Хотя так было бы… даже проще. Лив, пожалуйста. Присядь и выслушай меня.
Но она остается стоять. Тогда он вынимает из кармана куртки конверт и протягивает ей.
— Что это?
— Прочти. А я постараюсь тебе объяснить.
КРВ
Лондон W1,
Грантем-стрит, 115, кв. 6
15 октября 2006 г.
Дорогая миссис Халстон!
Мы действуем от лица организации, носящей название «Компания по розыску и возврату», созданной с целью возвращения частным лицам произведений искусства, перемещенных в годы войны.
Насколько нам известно, Вы являетесь обладателем картины французского художника Эдуарда Лефевра «Девушка, которую ты покинул». Наследники мистера Лефевра представили нам письменное свидетельство того, что картина была в собственности жены художника и стала предметом вынужденной или сомнительной сделки. Истцы, которые являются гражданами Франции, требуют возвращения картины в семью художника, согласно Женевской конвенции и положениям Гаагской конвенции о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта. Таким образом, мы хотели бы Вам сообщить, что отныне будем действовать от их имени.
В ряде случаев произведения искусства могут быть возвращены законным владельцам в досудебном порядке. В этой связи мы хотели бы пригласить Вас на встречу с участием представителей семьи Лефевр с целью урегулирования данного вопроса.
Мы отдаем себе отчет в том, что подобная новость может Вас неприятно удивить. Но хотим Вам напомнить, что имеются многочисленные прецеденты, возвращения произведений искусства, перемещенных в военное время, а также добавить, что Вам может быть выплачена в счет компенсации определенная сумма.
По нашему мнению, осознание того факта, что работа возвращена законным владельцам, должно принести некоторое удовлетворение всем заинтересованным лицам.
За дополнительной информацией вы можете обращаться к нам в любое время.
Пол Маккаферти, Джейн Дикинсон, директора КРВ
Она смотрит на имя внизу письма, и комната вдруг плывет перед глазами. Она снова перечитывает последние слова, надеясь, что письмо — просто дурацкий розыгрыш. Нет, это какой-то другой Пол Маккаферти, совершенно другой. Да, их в стране, должно быть, не меньше сотни. Очень распространенное имя. Но потом она вспоминает, как он смотрел на картину три дня назад и как старательно прятал глаза. Она обессиленно опускается на стул.
— Это что, шутка такая?
— Если бы так!
— Что, черт возьми, означает КРВ?
— Мы разыскиваем пропавшие произведения искусства и возвращаем их законным владельцам.
— Мы?! — Она непонимающе смотрит на письмо. — Ну а я-то… здесь при чем?
— Картина «Девушка, которую ты покинул» — предмет запроса по реституции. Портрет принадлежит кисти художника Эдуарда Лефевра. Его семья хочет вернуть картину.
— Но… это нелепо. Она у меня уже много лет. Чуть ли не десять.
Тогда он снова лезет в карман и достает уже другое письмо, с фотокопией статьи из журнала.
— Это пришло в наш офис несколько недель назад. Поступило ко мне с входящими документами. Однако я тогда занимался другими делами и не смог сложить два и два. И когда ты той ночью пригласила меня к себе, я сразу узнал работу.
Она внимательно изучает фотокопию. Ее картина смотрит на нее с цветной страницы, хотя цвета несколько смазаны.
— «Архитектурный дайджест».
— Да, полагаю, тот самый журнал.
— Он пришли, чтобы написать статью о Стеклянном доме, когда мы еще только поженились, — в отчаянии прижимает она руку ко рту. — Дэвид решил, что публикация станет для него хорошей рекламой.
