— А мне казалось, что ты не хочешь нарушать чистоту линий своих стен, — решила поддразнить его Лив.
Они остановились на многолюдной улице, чтобы снова взглянуть на картину. Она до сих пор помнит, как напекло тогда солнцем спину и как взмокли от пота руки. Знойные улицы Барселоны, блики полуденного солнца в его глазах.
— Мне кажется, если что-то сильно нравится, то можно и нарушить правила.
— Значит, вы с Дэвидом были добросовестными приобретателями картины. Так? — спрашивает Кристен и тут же переключается на свою дочь подросткового возраста, залезшую без спросу в холодильник: — Нет. Никакого шоколадного мусса. Иначе ты не будешь ужинать.
— Да. Мне удалось найти расписку. — Расписка лежит у нее в сумочке: оторванный от обложки журнала потрепанный клочок бумаги. «Получено с благодарностью за портрет, вероятно носящий название „Девушка, которую ты покинул“, 200 евро. Марианна Бейкер (мисс)».
— Тогда она твоя. Ты ее купила, у тебя имеется расписка. Дело закрыто. Тасмин, передай Джорджу, что ужин через десять минут.
— Хотелось бы верить. А женщина, у которой мы купили портрет, сказала, что он чуть ли не полвека был у ее матери. И вообще она собиралась не продать его нам, а просто подарить. Дэвид настоял на том, чтобы заплатить.
— Вся эта история откровенно нелепа. — Кристен перестает мешать салат и вскидывает руки. — Я хочу сказать, что такие вещи могут завести очень далеко. Например, ты покупаешь дом на земле, которую в Средние века, во время междоусобных войн, кто-то у кого-то оттяпал. И что, в один прекрасный день кто-то предъявит права на твой дом? Или мы что, должны вернуть мое бриллиантовое кольцо, так как камень мог быть добыт не в той части Африки? Господи помилуй, ведь все произошло еще в Первую мировую! Почти сто лет назад. Нет, законодательство так далеко заходить не должно.
Лив садится на свое место. Еще не оправившись от потрясения, она прямо днем позвонила Свену, и тот пригласил ее на ужин. Свен на редкость спокойно выслушал рассказ Лив о письме, а прочитав его, только пожал плечами:
— Возможно, какая-то новая разновидность адвокатов-стервятников. Звучит крайне неправдоподобно. Я, конечно, все проверю. Но, по-моему, ты зря беспокоишься. У тебя есть расписка, ты купила картину законным путем, поэтому, как мне кажется, нет никаких оснований передавать дело в суд.
— А кто вообще этот художник? — спрашивает Кристен, поставив миску с салатом на стол. — Ты любишь оливки?
— Очевидно, его зовут Эдуард Лефевр. Но картина не подписана. И да. Спасибо.
— Я собиралась тебе сказать… после нашего последнего разговора… — Кристен строго смотрит на дочь и выпроваживает ее за дверь: — Иди, Тасмин. Мамочке тоже надо отдохнуть. — И замолкает, пока Тасмин не выходит из комнаты, по дороге успев бросить на мать сердитый взгляд. — Это Родж, — продолжает Кристен.
— Кто?
— У меня для тебя плохие новости. — Морщась, точно от боли, Кристен облокачивается на стол. Потом театрально вздыхает и говорит: — Я хотела тебе сказать на прошлой неделе, но не решилась. Понимаешь, он считает, что ты ужасно милая, но, боюсь, ты не… в общем… не совсем его тип.
— Что-что?
— На самом деле ему нужна девушка… помоложе. Прости. Просто я считаю, что ты должна знать правду. Я не могу, чтобы ты сидела и ждала его звонка.
Лив пытается придать лицу серьезное выражение, так как в комнату входит Свен. В руках у него какие-то сделанные на скорую руку записи.
— Я только что разговаривал по телефону с приятелем из «Сотбис». Итак… Из плохих новостей — это то, что КРВ вполне уважаемая организация. Они разыскивают похищенные произведения искусства, хотя в результате им приходится заниматься более сложными делами, так как речь идет о вещах, украденных во время войны. За последние годы им удалось вернуть несколько выдающихся работ, причем некоторые из национальных собраний.
— Но «Девушка» вовсе не является выдающимся произведением искусства. Всего-навсего небольшая картина маслом, которую мы купили во время медового месяца.
— Ну, ты отчасти права. Лив, когда ты получила письмо, то, случайно, не проверила, что за парень этот Лефевр?
Конечно, это было первое, что она сделала. Не самый значительный представитель школы импрессионизма начала прошлого века. В статье была еще подцвеченная сепией фотография крупного мужчины с темно-карими глазами и волосами до воротничка рубашки. Какое-то время он был учеником Матисса.
— Теперь я начинаю понимать, почему его работа — если это, конечно, его работа — стала предметом запроса о реституции.
— Продолжай, — закидывая оливку в рот, просит Лив. Кристен, с посудным полотенцем в руках, стоит рядом.
— Я, естественно, не стал говорить ему о предъявленном тебе требовании, а он, естественно, не видя картины, не может оценить ее, но, судя по последним торгам, где выставлялись работы Лефевра, а также по провенансу, картина может стоить от двух до трех миллионов фунтов.
— Что? — слабым голосом переспрашивает Лив.
— Да. Маленький свадебный подарок Дэвида оказался выгодным вложением денег. Два миллиона фунтов как минимум, вот что он дословно сказал. На самом деле он рекомендовал немедленно произвести оценку ее страховой стоимости. Наш Лефевр, несомненно, высоко котируется на антикварном рынке. Русские от него просто торчат, что взвинтило цену до небес.
От неожиданности Лив подавилась оливкой и теперь задыхается. Кристен колотит ее по спине и дает стакан воды. Лив пьет и одновременно прокручивает в голове слова Свена. Но их смысл до нее все равно не доходит.
— Поэтому, как мне кажется, нет ничего удивительного, что из ниоткуда возникают какие-то люди, желающие отхватить кусок пожирнее. Я попросил Ширли из офиса покопаться в аналогичных делах и послать мне информацию по электронной почте. Так вот, все эти истцы сперва копаются немножко в семейной истории, предъявляют права на картину, рассказывая трогательную историю о том, как ею дорожили бабушка и дедушка, каким ударом для них было потерять ее… Потом они получают картину обратно, и знаешь, что делают?
— Откуда мы можем знать, — говорит Кристен.
— Они ее продают. И получают такие деньги, которые им и не снились.
На кухне воцаряется мертвая тишина.
— Два-три миллиона фунтов? Но мы заплатили за нее всего двести евро.
— Надо же, прямо «Антикварное шоу»! — На лице Кристен появляется счастливая улыбка.
— В этом весь Дэвид. Он как царь Мидас. Все, к чему он прикасался, превращалось в золото, — наливает себе бокал вина Свен. — Какая жалость, что появилась та фотография с картиной в твоем доме. Думаю, не имея других свидетельств, они вряд ли смогли бы доказать, что картина у тебя. А они это точно знают?
Лив вспоминает о Поле. И у нее внутри все опускается.
— Да, — отвечает она. — Они это точно знают.
— Ну ладно, — садясь рядом с Лив, кладет ей руку на плечо Свен. — Нам надо найти тебе хорошего адвоката. Причем срочно.
Следующие несколько дней Лив ходит точно во сне, в висках стучит, сердце бьется как сумасшедшее. Она посещает дантиста, покупает молоко с хлебом, заканчивает работу к назначенному сроку, относит Фрэн кружки с чаем, а потом поднимается с ними обратно наверх, так как Фрэн жалуется, что Лив забыла положить сахар. Но все как-то не откладывается в памяти. Она вспоминает о поцелуях Пола, об их случайной встрече, о его предложении помочь. Интересно, планировал ли он все с самого начала? И, с учетом стоимости портрета, не была ли она с самого начала жертвой грандиозного обмана? Она набирает в Google «Пол Маккаферти» и читает отзывы о его работе в антикварном отделе нью-йоркской полиции, о его «таланте криминалиста», «стратегическом мышлении». И все ее прежние представления о нем исчезают как дым. Мысли вихрем крутятся в голове, мозг лихорадочно работает, причем уже в другом — опасном — направлении. Ей уже дважды становилось так плохо, что приходилось вставать из-за стола и, прислонившись лбом к холодной фарфоровой раковине, сбрызгивать лицо холодной водой.
В ноябре прошлого года КРВ помогла вернуть Сезанна еврейской семье из России. Стоимость картины составляла примерно пятнадцать миллионов фунтов. Причем, согласно информации в разделе «О компании» на ее сайте, КРВ работает за комиссионные.
Он посылает ей уже три сообщения: «Мы можем поговорить? Я знаю, что тебе тяжело, но, пожалуйста, давай все обсудим». И все это звучит вроде бы разумно. Словно он человек, заслуживающий доверия. Она спит урывками и с трудом заставляет себя есть.
Мо наблюдает за Лив, но на сей раз ничего не говорит.
Лив продолжает бегать. По утрам. Случается, что и по вечерам. Ведь когда бегаешь, то ни о чем не думаешь. И вообще, можно не есть, а иногда и не спать. Она бежит до тех пор, пока не начинают гореть икры и болеть легкие, которые, кажется, вот-вот взорвутся. Теперь она бегает по новому маршруту: по закоулкам Саутуарка, через мост и дальше в сияющие улочки Сити, — сталкиваясь на ходу с банкирами в строгих костюмах и секретаршами со стаканчиками кофе в руках.
