– Кстати, – продолжал Максимыч, разом отодвинув, будто ему мешали, или собирается заняться армреслингом, бланки, телефон, календарь, брелок... – Меня лишить жизни у вас бы не получилось. Меня убить столь же трудно, как и Черного Колдуна.
– Простите, кого? – Света непонимающе навострила ушки. Вот-вот: Черный Колдун, гоблины, орки, нежити плюгавые и уроды всех мастей ей только и попадаются в этой инкарнации. Все, дает слово, если выкарабкается, с профессией ликвидатора завяжет. Пойдет в зоопарк и будет выкармливать малышей, от которых отказались мамы-львицы.
– Это его аукало в инфернальном мире. Другой у него к вам был интерес, сестричка.
На очищенное пространство стола из вороха бумаг выполз, тяжело перебирая лапками, будто возвращается из пешего паломничества в Иерусалим, здоровенный таракан. Поводил усами, будто хотел крикнуть: «Анафема на ваши головы, ироды!», и издох. Света вздохнула:
– Вы не представляете, как я от всего этого устала, – и тут же мысленно шлепнула себя по губам. Потому что по наклюнутой роли далее должна бы следовать пошлейшая фраза: «Никто не защитит бедную сиротку!». Позор! Следовало скоренько сменить амплуа, и Света пока прикусила язык, в уме примеряя тот или иной типаж. Кошечка с коготками? Пионерка Настя? Королева хулиганов?..
Максимыч, сметая труп насекомого на пол визиткой вице-президента фонда «Алфавиль», пропустил лирику мимо ушей:
– Вы – профессионал. Небось сегодня являлись, чтобы просчитать отход после покушения. То есть Передерий не сомневался, что вам удастся соскочить невредимой. А дальше? А дальше против вас весь город. И где вы сможете схорониться? Только у Передерия...
Света не стала притворяться, будто выводы Максимыча ее не пронимают до донышка. Вот почему Передерий настаивал на снайперской винтовке. Но зачем тогда Магниев сунул ей «беретту»? Когда Светлана, сменив профессию, выкормит львенка, она натравит хищника на Магниева.
– То есть это...
– Зачем-то хотел вас покрепче к себе привязать господин Передерий. Очень уж вы ему нужны ЗАЧЕМ-ТО, – подчеркнул Максимыч и ловко метнул визитку в мусорное ведро, как несущественную улику. – Скажите, сестричка, а вы самого Черного Колдуна допреж шпокнуть не пытались?
Петя опомнился: оказывается, он уже минуту грыз колпачок авторучки, виновато сложил руки на коленях. Внешне Светлана на каверзный вопрос никак не отреагировала. А Максимыч, знай себе, продолжал размышления вслух:
– А как его можно убить? Только так, как и меня. Но мне теперь мало изничтожить Передерия. Мне теперь проведать обязательно надо, что за суету этот фрукт поднял в городе...
– Когда мы с ним были в Эрмитаже... – робко начала Светлана, невинно улыбаясь, как Красная Шапочка.
ФРАГМЕНТ 15
ГЕКСАГРАММА ЦЗЕ
«РАЗРЕШЕНИЕ»
НА ОХОТЕ ДОБУДЕШЬ ТРЕХ ЛИСИЦ
Вторник. Праздник Иконы Божьей Матери, именуемой «Всех скорбящих Радость». День постный. Луна в последней четверти. Восходящий узел Луны. Вечером нужно быть готовым к резкому спаду настроения и самочувствия. Тельцам рекомендуется уделить больше внимания анализу последствий предпринимаемых действий. Ракам и Козерогам рекомендуется осторожней относиться к выбору новых целей. При открытии неожиданных возможностей Скорпиону рекомендуется не спешить с их реализацией. Во вторник язык прикусишь – кто-то бранит.
– Уважаемые пассажиры, – на весь нижний вестибюль шумели динамики. – В последнее время в метрополитене участились случаи попадания одежды между движущимися частями эскалатора. – Усиленный динамиками женский голос был знаком и неприятен. – Убедительная просьба при перемещении по эскалатору, особенно работающему на спуск, не прислоняться к движущимся частям и приподнимать длиннополую одежду... – усиленный динамиками женский голос был знаком и неприятен, словно ты болен неизлечимой, но не смертельной болезнью, и ходишь на прием к одному и тому же врачу. И название у этой болезни : «Метрополитен».
Ботинки и кроссовки, сапоги и демисезонные туфли перетирали принесенный снаружи песок в пыль. Пыль оседала на полукруглом декорированном простой геометрической мозаикой своде, на плафонах стилизованных под факелы светильников и в легких пассажиров, вызывая чахоточный кашель. Герасим Варламович смотрел не в глаза Стасу, а куда-то ему за спину, словно выискивал знакомых в толпе. А пауза тянулась и тянулась.
– Я принес, – решился напомнить о своем присутствии Стас. Если бы этот страшный человек – дремучий нефтяник – не проследил бы звонок на мобильник от мамы, если бы этот человек не добрался бы до мамы, черта с два антиквар явился бы на встречу.
Мимо них, чуть не толкнув, протопала преклонных лет гражданка кавказской национальности в запахнутой и перевязанной поясом-кошельком мохеровой кофте. Гражданка перла на тележке три одуряюще пахнущие копченой салакой картонные коробки. Притормозила и долго, шевеля губами, разбирала надпись «Держитесь левой стороны. Выход в город».
– Это хорошо, – думающий о чем-то постороннем Герасим Варламович продолжал смотреть мимо. – Это ты правильно поступил, – провожал и провожал кого-то глазами за спиной Стаса дремучий нефтяник. И наконец вроде бы проводил. – Значит, говоришь, принес?
– Вот! – Стас протянул вперед разжатую ладонь с серебряной подковкой. И та вяло отразила больничный свет стилизованных под факелы светильников. Свет, который делает лица грязными.
А вдалеке сквозняк чудил с прическами девушек на эскалаторе. И завивал, и развивал, и дергал за косички.
Герасим Варламович задумчиво пошевелил губами под нависшими копной усищами и, выдержав очередную паузу, выдал:
– Можешь называть меня Герасимом Варламовичем, – подкову он опять брать не поспешил.
Тут и Стас спохватился, что отдавать серебряную подделку просто так не собирался, что ведет себя как пацан, не способный отличить китайский фарфор от Гжели. Сперва требовалось кое в чем убедиться...
– Итак, выходит, принес? – опять переспросил дремучий нефтяник. И глаза его сузились и стали похожи на две запаянные ампулы, то ли с чудодейственным лекарством, то ли с мгновенным ядом. И что-то в ситуации было явно наперекосяк. Но Стас поклялся бы, что заказчик даже на миг не глянул на серебряную штуковину, а значит – не имеет оснований сомневаться в подлинности.
– Вот, – Стас опять против своего плана протянул руку со злополучным предметом. Слишком уж горячо было желание избавиться от заклятого металла.
Тут вдруг заказчик просто повернулся к Стасу спиной и пошел, словно медицинское светило, уже озвучившее диагноз. Просто взял и пошел.
– Эй, а как же мама?! – безрезультатно попытался остановить человека-гору взвинченным окриком Стас. И пришлось двинуться вдогонку.
Сделав восемь тяжелых шагов по серым клеткам пола, тот, кто назвал себя Герасимом Варламовичем, остановился у висящего на грязно-белой мраморной стене телефона-автомата. Телефон был занят. Чересчур легко для осени одетый парень, тряся длинными хайрами, убеждал телефонную трубку:
– Ну, Виталик, ну е-мое! В нашем возрасте трудно найти новых друзей, дающих в долг, – серьга в ухе парня при разговоре тряслась, будто стрелка компаса в магнитной аномалии. Свободной рукой парень держал зонт-трость, как кремлевский часовой. – Что?.. Чем меньше во рту зубов, тем мы больше знаем о зубной боли!
Герасим Варламович мягко коснулся плеча парня и пробормотал что-то в самое ухо. И парень покорно повесил трубку на рычаг. И как бы в уме договаривая с Виталиком и не убирая с плеча зонт, отрешенно погреб ногами к эскалатору. Туда, где сквозняк задирал девичьи прически.
Перрон задрожал, подкатили синие вагоны, лейкоцитами туда-сюда заметались пассажиры.
Телефон-автомат оказался не карточный, а жетонный, но у нефтяника нашелся и жетон. И Стас узнал номер, набираемый Герасимом Варламовичем. А набрав номер, тот трубкой подманил антиквара, и всучил ее Стасу.
После трех очень долгих гудков в трубке раздался знакомый голос:
– Алло?
– Мама? Ты в порядке?! – сориентировался задать самый правильный вопрос Стас то ли сквозь надрывный вой убывающего поезда, то ли сквозь грохот пульса в висках.
– Разве я могу быть в порядке?! Ты не отвечаешь по телефонам, ты как сквозь землю провалился!..
– Я позже перезвоню и все объясню, – еле ворочая сухим шершавым языком, поспешил Стас перенести на будущее оправдания. И повесил трубку. И повернулся к Герасиму Варламовичу. И в который раз протянул руку, обжигаемую примерзшей намертво злополучной ненавистной ненастоящей гривной. Светильники над его головой горели как жертвенники.
– А ты – молодцом, выкрутился, – проскочила в голосе Герасима Варламовича странная неидентифицируемая интонация. Но гривну он опять не взял. За его спиной прошкандыбал на костылях негр с по-собачьи поджатой ногой. За негром просеменил мужчина в надвинутой на глаза шляпе, укутавший лицо, словно бинтами – шарфом, как раненный в голову.
