— Так-то оно так, но и времени уйдет больше.
— Пробьем два ряда ремонтин, — твердо сказал Михеичев, и с ним молча согласились.
Витька работал как одержимый. Куда-то ушел страх, притупилось чувство опасности, и только перла изнутри неутомимая энергия, будто во всем его теле сидела туго сжатая пружина, которой он дал волю, — и она разжималась. Мир его мыслей сузился, сосредоточился на работе, он уже не докапывался, как обычно, до сути вещей, она, эта суть, заслонилась чем-то большим, тем, что надо было вот сейчас, немедленно, не теряя ни секунды, сделать. А то, что было позади, уже не имело значения, загораживалось тем, что может случиться в следующее мгновение, если им не удастся его опередить.
Рядом шумно дышал Михеичев, в пересекающихся лучах ослепительно поблескивало лезвие его топора. Дутов работал без куртки, в заношенной до дыр, неопределенного цвета, сорочке, и, когда он замахивался топором, на правом боку его, в дыре, обнажалось белое потное тело с выступающими ребрами.
«Когда-то рубаха была новой, форсил в ней на-гора́», — мельком подумал Витька.
Но мысли об изношенной рубашке не задержались, а перед глазами все маячило незащищенное человеческое тело, показавшееся ему таким жалким в этом грубом каменном окружении.
Толстый, массивный верхняк, под который наметили забить ряд ремонтин, плохо прилегал к кровле, упирался концами в бока выработки, а делать углубления в потрескавшемся монолите было опасно. Шахтеры спешили. Тесали, подпиливали упрямое бревно, примеряли, вновь тюкали топорами, подрубывали массивные ремонтины, подгоняли под верхняк. Важно сделать этот первый оборонительный рубеж, потом станет спокойнее, а главное — безопаснее работать.
Время будто взбунтовалось и неудержимо мчалось в непонятно опасную даль. Порой из дыры обвала падали камни, и тогда секунды замирали и, казалось, пятились назад, к жуткому рубежу.
Дутов не вытирал пот и злобно материл то ли непослушную ремонтину, то ли самого себя, а скорее, эти скачущие над самой головой пугливые секунды, над которыми невозможно было держать контроль, сладить с ними. Кошкарев молчал, и только Михеичев строгим голосом отдавал распоряжения, просил сделать то, поднести это.
Метрах в трех от крепильщиков опять упал кусок породы, ударился о конец рельса, сверкнул искрами и обдал шахтеров мелкими, колючими осколками. Они успели забить три стояка, когда вверху оглушительным выстрелом треснула крепь. Михеичев резко отпрянул назад и присел.
— Ремонтину по центру! Живо! — гаркнул он, рванулся к стойке, схватил ее за конец, поволок к завалу.
К нему на помощь кинулись Дутов и Витька. С режущим слух хрустом верхняк медленно оседал, давил на ремонтины, и те, дрожа от напряжения, погружались концами в почву. По каскам шахтеров дробью стукнули куски породы.
— Ваня, бей справа, наискосок! — Бригадир подводил стойку под центр верхняка. — Виктор, тяни другую! Живо, Ваня, живо!
По плечу Дутова секанул острый камень, разорвал сорочку, из раны потекла кровь. Иван поморщился и еще отчаянней застучал обухом топора по концу стойки, вбивая ее под спасительный верхняк.
— Вторую, живо вторую! — хрипел Михеичев. — Что вы, как сонные! Бей под правый конец! Живо, под правый!
Хруст ломающегося дерева переходил в тонкое завывание, будто скулило в предсмертной муке живое существо.
— Задавит… — ровным голосом сказал Кошкарев, и в этом слове не было ни страха, ни удивления, словно речь шла не о них, вступивших в единоборство с подземной стихией, а о ком-то другом, из иного мира, безразличного для него и окончательно обреченного.
Витьке вдруг стало страшно. До этого мгновения он просто не думал об опасности. Некогда думать. Опасность была где-то там, за ними, в неопределенном месте, и, казалось, чем скорее он, они, все вместе будут работать, тем дальше отстанет, рассеется эта опасность. А она оказалась прямо над головой, в этих скрежещущих, воющих звуках, в этом тихом, жутковатом слове «задавит».
— Цыц! Сволочь!.. Бей ремонтину!..
И от грубого слова, такого непривычного в устах бригадира, и от темного следа крови на рваной рубашке Дутова, и от того далекого, что было неизвестно где и так мгновенно очутилось над самой каской, с Виктором сделалось что-то непонятное. Он обмяк, мгновенно выступивший пот застлал ему глаза, к горлу, муторно клубя, подступала тошнота. Неудержимо захотелось бросить все и убежать отсюда, убежать немедленно, куда глаза глядят, хоть в самый завал, лишь бы не видеть и не слышать всего этого.
Кошкарев заторопился, стойка вертелась в его руках, он никак не мог подвести ее под верхняк.
«Задавит, — думал Витька, — надо бежать! Чего они медлят? Ведь задавит!»
Мысли неслись вихрем, и будто бы не его, а совсем чужие. Но этот «чужой» разрывал Витьку надвое.
Гаврила споткнулся, упал, каска слетела с головы, он ловко цапнул ее обеими руками, бросил на голову, вскочил, зло зыркнул на Витьку.
— Чего стоишь, паршивец, помоги!
Виктор вздрогнул, бросил топор, метнулся к стойке.
— Я сейчас, я сейчас!.. — частил он, унимая противную дрожь в теле.
Они утихомирили взыгравший камень. Вбитые за считанные минуты дополнительные ремонтины не дали разыграться завалу. Первый надежный заслон был поставлен. И очень вовремя.
Изнуренные, обессиленные шахтеры сидели прямо на каменной почве бремсберга, недалеко от места недавнего сражения, и молчали. В ремонтинах шуршала струя свежего воздуха, черный провал выработки уже не казался таким страшным и загадочным.
— Здорово мы ее подхватили! — сказал Дутов.
— Вовремя, — согласился Михеичев.
— Покурить бы… — не то сказал, не то попросил Кошкарев.
— А ты ныл: «задавит, задавит», — передразнил бригадир.
— Да я не ныл, я посомневался.
— Сомневаться будешь, знаешь, где?.. — хохотнул Иван. — В постели с бабой. И то не очень долго.
Витька не слышал разговора товарищей. Как навязчивый мотив в ушах стояли невесть когда прочитанные строки незапомнившегося автора: «Когда на бой идут — поют, а перед этим можно плакать».
«А перед этим можно плакать», — рефреном звучали слова, и Тропинин никак не мог понять, почему можно плакать только перед боем. Почему не во время боя? Почему не после?
— Ты чего притих, Витек? — спросил Петр Васильевич. — Устал?
— Немного, — тихо ответил тот.
— Работал что надо… — сказал Кошкарев, непонятно для чего — то ли похвалил, то ли отозвался просто так, для порядка.
— Он у нас молодец. — Михеичев наставил луч, внимательно вгляделся в лицо Виктора.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
