И тут я вспоминаю чудесную лакированную древесину арок финского дворца «Калевала», где проходило первое заседание Европейского совещания по безопасности. Клееная чудесная фактура древесины, узор природных линий и невероятная прочность — вот что такое дерево. И на Урале, в городе Соликамске, уже стоят такие же клееные арки пролетом выше семидесяти метров. Только дерево может выдержать там, где бессильны перед коррозией от солей металлы и бетон. Это не парадокс, это данные современной строительной науки…
Придет и к нам дерево в новом облике, когда рачительный хозяин использует и опилки, и хвою, и кору. А пока — пока мы инстинктивно украшаем интерьеры кинотеатров теплым, сучковатым тесом, восхищаемся выжженным узором на стенных досках ресторана «Русская изба», охотно составляем из кореньев фигурки зверей и птиц… Дерево рядом с нами. Оно входит в город невиданными раньше в этих краях липами и карагачами, вязами и рябиной. Многого усердия требует красивое дерево в городе. Русский лапчатый клен насчитывает десятки экземпляров. Дубов всего семь… Разве это не упрек жителям, любующимся под осень красками охряных тонов, но так мало еще заботящихся о редких и поистине вековых великанах зеленого царства?
Уважение к дереву — признак зрелости миллионного города. Не затаптывать корни лип, а закрывать их, как в Ленинграде, красивыми чугунными решетками. Не бездумно обрывать липовый цвет в июле, а поливать каждой семьей влаголюбивое доброе дерево в засуху. Будущее надо растить умело и нежно, хотя плоды его и достанутся потомкам, как яблоки, что выводят терпеливые местные садоводы. А ведь еще четверть века назад никто и помыслить не смел о них.
Так и я верю — будут в городе и дубовые аллеи.
Металл
Слово «металл» по таинственным законам этимологии точно рифмуется с названием «Урал». Такая же неразлучная рифма, как пресловутые «розы-морозы» или «кровь-любовь». Но в этой рифме, несмотря на ее привычность, заключен глубокий и нелегкий смысл.
Вот уже три века нерасторжимы с уральским пейзажем огненные сполохи домен и горьковатый запах угольного дыма, сначала томленого, древесного, потом каменного, потом коксового происхождения. Ради металла, что сыскали в начале XVIII века вогульские и мансийские знахари, люди губили смолистые леса, изгрызали каелками рудные горы. Стонали от тяжести сплавные барки на реках. Еще бы — половина мирового чугуна XVIII века творилась на Урале и шла по воде весной в Европу. Сокрушение шведской гордыни под грохот полтавских «единорогов», рывок английской промышленной революции, неудавшаяся мечта Наполеона о континентальной блокаде — во всем этом историки немалую роль отводят чугуну и крицам Урала.
А инженеры находят в уральской горно-заводской старине свои дивные редкости: в 1725 году выкован козырек знаменитой Невьянской башни. Это первая в мире полностью металлическая несущая конструкция. А в 1757 году безвестные умельцы из Кыштыма соорудили из тонкого кованого кричного железа невиданное ранее покрытие цеха молотов, поразительно используя прочность и форму сечения отдельных элементов. Даже сейчас, если сравним вес той конструкции, мы убедимся, что она легче современных сварных, сделанных на оснащенных заводах! А ведь до тех пор люди веками строили только в дереве перекрытия — в материале, совершенно отличном по свойствам. Под ударами кузнецов горновая древняя сварка давала луковки церквей, стропила заводских крыш и даже арки речных мостов. Всего на три года отстали уральцы от англичан, соорудив чугунный мост для Царского Села в 1782 году.
В XIX веке дешевая рабочая полукрепостная сила не заставляла заводчиков искать новой техники. Появилась и осталась втуне гениальная мысль Ползунова о паровой машине, в то время как хозяева сыто икали после балыка: «Была вода-матушка, вода и подюжит». Водяные машины не успевали за английскими уаттовскими, работающими на перегретом паре. Появились во Франции пудлинговые печи, заменили англичане уголь на кокс — скептически кривились демидовские наследники: «Чепуха, наш мужик допрежь машины вытянет». И зачадила машина уральского экспорта, даже на каторжном труде не выходил барыш, в трубу летели невьянские и белорецкие, златоустовские и кыштымские заводы. Буксовала металлургия вплоть до Октябрьской революции.
Советская власть взяла дело решительно и масштабно. Нет на Урале кокса-уголька — сделаем мост «Кузбасс — Урал». Превратим этот мост в становой хребет Сибири. И новой жизнью Магнитки загорелись уже не пудлинговые, а мартеновские плавки стали в уральских краях. Тончайшая, но необходимейшая добавка к качественной стали — ферросплав — стала производиться в городе Челябинске. А сколько сил, ума и смекалки для этого потребовалось, сколько инженеров превратились на этом заводе из мастеров в командармов металлургии страны! Памятью о подвигах металлургов стоят в городе стальные памятники — то хромированный штык на черном лабрадорите, то угрюмо-зеленый танк на гранитном цоколе. Недаром Танкоградом звался город в дни войны…
Однако и сейчас, когда от демидовских печурок и кричных мастерских мы шагнули к конверторам и гигантским домнам, во внешнем облике города металл играет, на поверхностный взгляд, скромную и даже второстепенную роль. Радиомачта, похожая на мачту парусного брига, пирамидальная башня телецентра, верхушка которой частенько протыкает облака, новый автодорожный мост, подобный пряжке, застегивающей плавный пояс реки. Вот, пожалуй, и все, что попадает на глаза, если праздно бродить по городу. Но это обманчивое впечатление.
Металл сегодня в строительстве — как кость в живом теле. Он скрыт под толщей бетона, облицовок, подвесных потолков и шторочек. Спешный рост новых высотных зданий (а город перешел только на девятиэтажные и выше дома!), где посверкивает электросваркой монтажник, — это прежде всего сталь, не только втопленная в бетонную форму, но и облегающая колонны «с головы до пяток», чтобы можно было приварить к ним потолки, соединить каркасы, лестницы, стены. В этом смысле сталь — самый скромный материал, старательно избегающий в строительстве быть «выскочкой».
Конечно, можно возразить, что на любом заводе — подлинный вернисаж скульптурных изделий из стали. Тут и груши, цилиндры, шары, сваренные из гигантских лепестков. Тут паутина тросов и канатов, тянущих вагонетки по наклонным мостам с четким ритмическим узором. Тут и бесчисленные фермы покрытий, похожие на ребра грудных клеток, под которыми пульсируют горячие сердца прокатных станов. Все это так.
Но есть в Челябинске Дом книги — крупнейший в России, зримо передающий игру сил в конструкции. Есть стадион ЧТЗ, где инженеры остроумно перекинули над полем рыбообразную ферму, которую незачем прятать или маскировать, как делали это раньше строители Дворца спорта.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
