Небольшие марокканские посёлки, рассеянные вдоль дороги от Сеуты до Феса, обычно состояли из глинобитных хижин, крытых соломой, чайной, где из уважения к мусульманскому закону, запрещающему потреблять спиртное, подавали только чай и безалкогольные напитки, общественного колодца или источника, стаи бродящих по улицам куриц, канализации и водопровода.
Деревушка, что приветствовала нас на перевале, полностью соответствовала вышеприведённому описанию, за исключением разве того, что она могла похвастать двумя чайными вместо одной. Она расположилась в самом центре узкого болотистого плато.
Эту ночь, впервые за всё путешествие, нам предстояло провести среди людей, родного языка которых — арабского — мы не знали. Прислонив велосипеды к стене одной из двух чайных, мы гадали, какими жестами воспользоваться, чтобы попросить разрешения поставить палатку в сущей хляби рядом с заведением. Мы немного волновались насчёт того, как отреагируют местные на наше появление и просьбу.
При входе в чайную, на грязном деревянном столе, покоился толстый кусок волокнистого, протухающего и изрядно обсиженного мухами мяса. Позади мясного обрубка помещались примитивные весы, состоящие из рычага, пары чашек и малого набора круглых гирек. Мясной нож был покрыт густым слоем запёкшейся крови и пыли.
Обогнув мясо, Ларри решительно двинулся в чайную, я поплелась следом. Я вряд ли представляла свою роль женщины в исламской стране, где до сих пор мне редко приходилось видеть женщин и где мужчины устраивают чисто мужские посиделки и никогда прежде не лицезрели дам в чайной.
Все столики в чайной были заняты, мужчины курили гашиш, прихлёбывая чай или потягивая лёгкие напитки. При нашем появлении беседа захлебнулась, и безмолвные лица напряжённо изучали нас, не выражая особых эмоций.
— Здравствуйте. Здесь кто-нибудь говорит по-английски? — нерешительно спросил Ларри.
Никто не проронил ни слова. Лишь один марокканец, единственный посетитель чайной, одетый не в длинный бурнус, помотал головой.
— Habla espanol? — допытывался Ларри.
— Si! — отозвался посетитель в помятом костюме, который, как оказалось, служил в министерстве юстиции и заглянул в чайную по дороге на север, в Тетуан из Мекнеса. Звали его Меруан, он говорил по-арабски, по-испански и по-французски. В Марокко образованная молодёжь знала французский в качестве второго языка, люди старшего поколения, чьи школьные годы прошли в те времена, когда Испания владела частью Марокко, ещё не забыли испанский.
Ларри объяснил Меруану, что нам нужно, а он, в свою очередь, растолковал наши намерения посетителям чайной. Когда Меруан кончил говорить, «капюшоны», похоже, крайне воодушевились, предчувствуя нечто любопытное. Меруан жестом пригласил нас следовать за ним, не отставая от нас ни на шаг, из чайной высыпали остальные. К тому времени сельские ребятишки уже «засекли» наши велосипеды у стены чайной и теперь из кожи вон лезли, разнося весть по своему «беспроволочному телеграфу». Вскоре все мужчины и детвора посёлка сгрудились вокруг нас. И снова ни единой дамы.
— Ставьте палатку где угодно,— разрешил Меруан.— Нам так хочется взглянуть.
Мы с Ларри засуетились в поисках сухого бугорка рядом с чайной и приступили к разбивке палатки. Пока мы трудились, Меруан забрасывал нас вопросами о нас самих и о велопробеге, а затем переводил наши ответы остальным. Когда же вздулся купол нашей яркой жёлто-голубой палатки, все присутствующие, и Меруан в том числе, словно приросли к месту. Самые смелые из ребятишек начали было подбираться ближе, однако их удержали взрослые, буравившие нас вопросительными взглядами. Как только Ларри жестом пригласил всех и каждого приблизиться и обследовать палатку, правоверные опустились на корточки и прилипли к окошечкам палатки, заглядывая внутрь, затем робко ощупывали нейлоновые стенки и обследовали алюминиевые стойки и колышки.
Спустя некоторое время они пристали к Меруану с каким-то вопросом.
— Хотелось бы знать, как вы попадаете внутрь,— пояснил Меруан.
Расстегнув молнию полога, Ларри вполз в палатку, через минуту он уже подмигивал нам из окошка. Это впечатлило всех; когда же я распаковала подушки и спальники, «капюшоны» мгновенно выстроились в очередь, чтобы своими руками потрогать незнакомые предметы. Меруана разобрало любопытство: есть ли у президента Картера палатка вроде нашей?
Едва мы закончили разбирать свой нехитрый скарб, посыпал мелкий дождик. Меруан торопливо простился, сел в машину и был таков. Остальные зрители натянули свои капюшоны и, ссутулившись, торопливо зашлёпали, кто остроносыми туфлями, кто босиком, под гостеприимный кров чайной либо разбрелись по домам. Мы с Ларри залезли в палатку, тогда как детвора толкалась возле окон, тараща на нас глазёнки. Дети махали ладошками, прыская от смеха.
С отъездом Меруана мы поняли, что потеряли всякую возможность речевого общения с только что освоенной деревушкой. Неожиданно в одном из окон палатки возникло озабоченное лицо хозяина чайной. На жутко ломаном испанском, отчаянно жестикулируя, он втолковал нам, что если ночью дождь разойдётся, то землю вокруг нашей палатки непременно затопит вода. У него было для нас местечко получше, и он пригласил Ларри следовать за ним. Я осталась ждать в палатке, успокаивая свои натруженные колени.
«Местечко получше» оказалось просторным помещением, сложенным из бетонных блоков, начисто лишённым окон, зато с тяжёлой рифлёной стальной дверью. Этому свежепостроенному боксу вскоре предстояло стать единственным в посёлке крытым рынком. Хозяин чайной был его гордым владельцем, его физиономия расплылась в широчайшей улыбке, когда мы принялись горячо благодарить его за предложение, согласившись провести ночь внутри «каменного пенала».
Сложив палатку, мы перетащили всё в тёмный бокс, который должен был послужить нам убежищем от дождя, шума и огней проходящего транспорта. Затем мы, подхватив плитку, утварь, рис и овощи, зашагали в чайную, где можно было приготовить и поглотить ужин при свете керосиновых ламп.
К нашему столику подсели двое молодых людей, которые свободно говорили по-французски и немного читали по-английски. Я извлекла журнал «Тайм», который купила в Сеуте, и протянула его юношам. Открыв журнал, они тыкали пальцами в фотографии Картера, Садата и Бегина и улыбались.
— Джимми Картер,— кивнул один из них.— Хорошо. Мир.
Его приятель указал на фото «атомного гриба», а затем, хмурясь, пожал плечами, желая показать, что не понимает. Взглянув на фото, его друг проронил: «Хиросима», тогда другой закивал, что понял.
Внимательно изучая журнал, они оба покуривали гашиш и тискали друг другу ручки. В исламском Марокко сельские юноши до женитьбы не имеют сексуальных контактов с женщинами, и наши «голубки», подобно многим другим юным мусульманам, с которыми нам довелось познакомиться, разделяли сексуальные желания с другими мужчинами, потому что женщины были для них табу или они просто отдавали предпочтение партнёрам-мужчинам.
