И вот мы уже у входа в до сих пор не прибранный кабинет Макса Райхенштейна — человека, свято чтившего порядок в делах.
— Это тот стол? — спросила Рут, приближаясь к массивному дубовому столу.
— Так сказал Цви.
— Я еще раз тебя спрашиваю: это тот стол, или мне позвонить на улицу Ахад а-Ам и покончить с ними?
— На твоем месте, тетя, я бы не показывала твоим бандитам, что здесь есть. Когда речь идет об этой картине, у всех вдруг разыгрывается аппетит.
Она сощурила глаза, как сексуально возбужденная жаба:
— Что это ты вдруг стала обо мне беспокоиться? Как трогательно!
— Я беспокоюсь о себе. Ты хочешь, чтобы они нас обеих зарезали?
— Ужасно смешно!
— Ладно, тогда я, как ты — забочусь о семейной ценности. Если уж ее украдут, так пусть хоть деньги останутся в семье.
— А тебе-то что с того?
— Может, когда-нибудь вспомнишь обо мне и пришлешь пару шекелей… Чтобы я смогла купить новый компьютер. Знаешь, мы смогли бы переговариваться по мессенджеру. Ты же будешь по нам скучать, тетя. Возможно, захочешь узнать обо мне и о правнуках, которых я собираюсь родить дедушке Максу…
— Ты на это не рассчитывай! — сказало семейное чудовище. — Пришлешь мне голубя с запиской, когда он умрет. А вы двое идите сюда, поможете мне, — приказала она своим головорезам.
Амбалы подошли и принялись раскачивать стол, как колыбель с плачущим младенцем. Бумаги разлетелись во все стороны, ящики повылетали на пол, толстое стекло, покрывавшее крышку стола, соскользнуло и раскололось.
— Разобрать, разобрать! — нетерпеливо крикнула тетя. — Я не велела просто ломать. Разберите его на части — ножки, доски!
Сразу же откуда-то возникли отвертка и пара ножей и эти два мордоворота начали отвинчивать от стола ножки и отдирать листы фанеры, покрывавшие его нижнюю часть. Они трудились так основательно, что через четверть часа от массивного стола осталась только груда деревяшек.
Тетя была красная и потная, будто это она разбирала стол.
— Тебе вздумалось нас дурить? Захотелось поиграть? — грозно спросила она.
— Может быть, есть еще один стол, — попыталась я оттянуть решительный момент, мысленно умоляя о чуде…
— При-вееет! — послышался радостный голос, и на пороге возникла рослая и расфранченная женская фигура. — Габи, золотко! Что у вас тут творится?! Какой бардааак?
Хуанита, дай ей бог счастья! Женщина-сумка.
— Выметайся отсюда, потаскуха, — процедила Рут. — Здесь частное владение.
— Хуанита, познакомься — это моя тетя Рут. Рут — это Хуанита… — я попыталась культурно представить их друг другу, но Хуанита впала в ярость.
— Кто это здесь назвал меня потаскухой? Кто посмел назвать меня потаскухой? — взъярилась она и начала лупить Рут и пинать ее ногами. Двое гангстеров изумленно взирали на это.
— Вышвырните ее вон! — заверещала Рут, выводя их из ступора.
И в ту же самую минуту в комнату ворвались полицейские. Как выяснилось, Хуанита была всего лишь передовым отрядом, разведчицей, которую послали разузнать, сколько в доме преступников, и сумеют ли Шамир и Джейми Раанана справиться своими силами с вражеской армией.
Гангстеры сдались без боя. Очевидно, на них произвели впечатление дула револьверов, направленные на этот раз в их сторону. Рут оказала достойное сопротивление. Она лягалась, щипалась и кусалась, но кончилось тем, что она тоже сидела со сложенными вместе руками, и не потому что собиралась сыграть «Pour Еlise», а потому что на них надели наручники.
— Спасибо, дорогая, — порывисто обняла я Хуаниту, благоухающую, как целый дьюти-фри.
— Всегда пожалуйста, — она уселась, с сожалением разглядывая свой шикарный маникюр, который пострадал во время битвы.
— И вам спасибо, дорогой Шамир. Как вы узнали?
— Якоб сообщил. Он пришел в отделение полиции, поднял руки вверх и закричал: «Сдаюсь, сдаюсь, только быстрее ехать на Эхад а_Ам, там беда». Мы так и сделали. Там мы обнаружили верзилу, двух мужчин без сознания, и еще — ваших родителей…
— Как они?
— Не беспокойтесь, с ними всё в порядке, — взгляд его мог растопить гораздо более твердый камень, чем мое сердце.
— А дедушка?
— Он в больнице. Завтра ему будут делать катетеризацию сердца.
— Какую катетеризацию?! Это была инсценировка. Он притворялся!
— Не совсем. Это началось, как представление, но потом перешло в нечто более серьезное. К счастью, ваш друг понял, что дело плохо, и вызвал «скорую», иначе всё было бы еще хуже.
Прекрасный Душка, подумала я, и мое сердце сделало пируэт. Я напрасно его подозревала. Им двигала любовь и искренность, и может быть, немного наивность и почти детское любопытство. Как же я ошибалась в этом милом человеке! Как ошибалась…
Шамир оглядел троих преступников, увядших, как розы в хамсин. В лабораторию вошли пятеро полицейских и подняли их на ноги. Рут истерично рыдала.
Я вышла на веранду и стала смотреть на темный двор. Мелкий дождик выбивал дробь по жестяной крыше, свежий аромат земли пьянил и успокаивал.
Вышел Шамир и облокотился о перила.
— Мы едем в Рамат а-Шарон на проводы трех австрийских девушек. Хотите с нами? Ваши родители уже там.
— А что с Якобом?
— Его привезут. Наши ребята о нем заботятся. — Он вынул из кармана пачку сигарет и протянул мне.
— Когда ваш рейс?
— Завтра вечером. Мы отлично уложились! — и он посмотрел на меня с нежностью. — Скажите, Габи, вы свободны завтра утром? Я думал, мы могли бы…
— Что вы такое задумали?
— Мы могли бы провести день вместе — что-то вроде заключительной беседы. Как вы на это смотрите?
Я улыбнулась.
— Отправляйтесь в Лондон, капитан, сходите в галерею Тэйт — там есть несколько картин нашего Зуциуса. Вы ведь уже специалист…
Он понял. Он был очень мил, этот капитан Шамир, и вполне достоин поощрения. Возможно, при других обстоятельствах, это сработало бы, но в эту минуту я чувствовала себя очень занятой женщиной, женщиной, которая решила, не боясь ничего, урвать кусочек счастья.
27
Все вместе мы поехали в Рамат а-Шарон на последний акт пьесы. Совсем скоро четвертую стену украсит недостающая картина!
Дождь весело плясал на крыше машины, и я подумала, что нужно позаботиться о появлении в заключительном акте моего героя.
— Шамир, могу я попросить ваш телефон? Мой остался на кладбище.
Он молча протянул мне мобильник. Я набрала Душкин номер.
— Это я.
— Знаю.
— Сокрушительная победа, — прошептала я. — Всё в порядке. Это закончилось.
— Рад за тебя, — и снова тишина.
— Я должна принести тебе массу извинений…
— Верно, — я представила себе его дрожащие от смеха кудри. — И я намерен взыскать их в полном объеме.
— Хорошо, ты получишь всё, что тебе причитается, — засмеялась я. — Если хочешь, приезжай на премьеру наших обнаженных фройляйн. В доме моего папы через четверть часа.
— Йес, босс! — засмеялся он, и у меня в душе расцвела радуга.
Мориц и Бой встретили нас хоровым лаем. Тут были все. Мама, бледная и прозрачная, со спокойным умиротворенным лицом, опирающаяся на папину руку. Якоб-Газета, Шамир Нана и Джейми Ранана. Последними появились мокрые от дождя кудри Душки.
— Ты ела что-нибудь? — спросил он, моментально возвращаясь в роль моего ангела-хранителя, и вложил мне в руку ароматный сабих[28] в промасленной бумаге.
— Я ждала тебя, Душка, — сказала я с набитым ртом, оголодавшая после суток без крошки во рту. — Это нельзя делать без тебя. Сейчас мы спустимся в подвал, — значительно произнесла я. У меня не было сомнений, что мы вот-вот станем участниками прекрасной сцены, в которой я представлю публике пресловутую картину и навсегда покончу с этой нелепой кровавой историей.
Я точно знала, где стоит шахматный столик. Время от времени я спускалась в подвал за какими-то вещами Лиора и видела столик, стоящий у северной стены впритык к запыленному клетчатому дивану. В ящиках столика лежали деревянные пешки, кони и ладьи, любовно вырезанные руками Газеты. Рядом папа сложил мешки с маминой старой одеждой.
Вся компания спустилась вслед за мной. Я зажгла свет и уверенно направилась в сторону столика.
Вот только столика там не было.
Я изумленно посмотрела на папу.
— Что ты ищешь, Габи?
Не отвечая, я начала отодвигать картонные ящики. Столика не было ни в правой части подвала, ни в левой. И за старым кондиционером тоже не было, и под ящиками с книгами…
Все вопрошающе смотрели на меня и молчали. Я взбежала на верхний этаж и ворвалась в пустую холодную комнату Лиора. Но проклятого столика и там не было. И в кабинете не было. Не было нигде. Может быть, папа вынес его во двор? Я выбежала из дома. Дождь усилился. Крупные капли намочили мне лицо. Холодный ветер раскачивал старые качели, и они скрипели, как от боли. Пекан швырнул на землю мокрые орехи. Столика не было.
