Катерина смотрела на меня с некоторой надеждой. Я вздохнула:
— Нет. Я только третий день здесь живу. Не знаю никого, — и, слава богу, могла бы честно добавить.
— Вот и отлично! Пойдешь со мной завтра на праздник. Я обязана присутствовать. А ты поможешь мне, побудешь няней. Подзаработаешь. Деньги тебе, наверняка, нужны, — она оглядела придирчиво мой демократичный джинсовый сарафан. Кивнула своему выводу.
Я сделала глоток колы и согласилась.
— Это никуда не годится! — заявила на утро Катерина.
Я явилась пред ее светлые очи, как было условлено, в девять утра. Короткая юбка и топ. Балетки на ногах.
— Сейчас я тебе что-нибудь подыщу, — Катя зарылась в недра шкафа. Говорила оттуда, не оборачиваясь. — Мы идем на большой детский утренник. Будет вся местная бабская элита. Жены и подруги с детьми и собачками, нянями и гувернантками. Выставляются друг перед другом, кто во что горазд. Я веду колонку в Большом Женском журнале, поэтому следует соответствовать и выглядеть столично. Недешево, надежно и практично. Вот!
Она протянула мне белое льняное платье. На хозяйке оно, наверное, уходило в пол. Мне пришлось на середину икры. Мешок с рукавами. Удобно.
— И поясок, — Катерина подвела меня к зеркалу. Длинная белая фигура перерезанная по центру зеленым кушаком. Загорелые руки, ноги и шея вызывают в памяти чернокожих горничных с плантаций рабовладельцев южан из старых фильмов.
— Волосы оставим, как есть, — моя нанимательница обошла меня кругом. — Губы подкрась и двинули. Какая ты высокая. В модели не пробовалась?
— Нет. Я уже старая для этого, — я улыбнулась, расчесав волосы пальцами. Отросли ниже плеч, вились беспардонно в разноцветные локоны.
— Это точно. Сколько тебе? — Катя подняла с пола разряженного в матросский костюмчик сына. Протянула мне.
— Двадцать два, — усмехнулась я, припомнив запись в паспорте. Малыш легко пошел мне в руки. Привык к няням.
— Да ну? Никогда бы не дала, хотя у меня с женской атрибуцией всегда нормально было, — женщина решительно, как все, что делала по жизни, повела свою армию к лифту. Ее слишком узкий и слишком алый костюм смотрелся бы вульгарно, но яростная независимость, жестко окружавшая ее и всех, кого она брала под крыло, затыкала невидимых зрителей бесповоротно. Я с детской сумкой на плече и малышом на левом бедре пошла в арьергарде.
Газон размером с футбольное поле. Белые палатки спасают гостей от плывущего все выше солнца. Детские разноцветные увеселения. Аниматоры и неслышные официанты. Дети. Девушки от пятнадцати до ста. В красивом или элегантном, кому как повезло. Мужчины бородами и скучающими лицами светятся, как редкие животные на планете женщин. Я в сотый раз представлена очередной материнской банде как столичная заклинательница младенцев.
— Я не держу у себя нянь моложе сорока. А вы рискуете? — ухоженная брюнетка вежливо ткнула французским маникюром в ножку малыша на моих руках. Он заснул благородно в этом жарком раю. Весил он прилично. Мои привыкшие к подносам руки держали ребенка крепко. Сесть хотелось безумно.
— Мне не о чем переживать. Мужчины в моем доме — вещь преходящая, — посмеялась Катерина. — Лола, дружочек мой, вон в той палатке есть кроватки.
Снова глупая рифма. Ее манера высказываться мне определенно нравилась.
Я с облегчением пристроила ребенка на диван в тихой заводи самого дальнего шатра.
— Где здесь можно покурить? — тихонько спросила у дородной женщины в белой униформе.
— Увы. Нигде, — улыбнулась она. Посмотрела в мое грустное лицо. Поколебалась. Рабочая солидарность сообщества нянь победила. — Иди вон туда, за палатку с едой. Я присмотрю за твоим питомцем.
Между забором и полотняной стеной сновала деловитая обслуга. Пара-тройка затяжек возле белой железной бочки и стремглав обратно. Старшая дочь Катерины весело болтала с красивеньким подавальщиком в униформе. Белый цвет царил над всем, лживо уравнивая это все. Наташа. Скоро тринадцать. Мне не понравился взгляд, каким она улыбалась парню. Веселая провокация. Невинная и откровенная сразу. Я сама начала во столько же.
— Ой! — Ната выбросила сигарету в урну, заметив меня. Глянула притворно-испуганно и убежала прочь. Ее кавалер обернулся и рассматривал меня с известным интересом.
— Ты няня? — он чиркнул зажигалкой. Растянул красивые губы в улыбке.
А кто же еще, кретин? Первая статс-дама? Я отвернулась.
— Игорь, — он подошел вплотную.
— Отвали. Увижу еще раз возле девчонки, вылетишь с работы на раз-два, — я не стала оборачиваться.
— Пф! Не очень-то хотелось. Я малолетками не интересуюсь. Приходи вечером сюда, пообщаемся, — он попытался дотронуться до меня.
Я передернула плечами. Нет. Выбросила окурок в ведро с водой и пошла обратно.
Дальний шатер вдруг вспыхнул, как факел. Бешено красиво и страшно. Боже! Я понеслась туда. Внезапный ветер раздувал яркое пламя огромным безумным пузырем, сжирая полотно палатки с яростной скоростью. Ор поднялся мгновенной истерикой. Я споткнулась о низкий бортик фонтана и упала в неглубокую воду. Вперед! Ни о чем я не думала. Только бы успеть. Знакомая толстуха в униформе выла у кромки огня, как пожарная сирена. Наплевав на все, я натянула на голову мокрый подол и метнулась в горячую прореху. Малыш не шевелился в клубах сизого дыма. Пластик душил невозможной вонью. Умер? Схватила и вылетела назад. Рухнувшая палатка выдохнула жарко в спину.
Он даже не проснулся. Дышал у моего загнанного сердца ровно. Тук-тук-тук. Какой-то мужчина резко спросил:
— Еще там люди есть?
— Нет-нет. Только этот, — тетка пришла в себя. Размазывала черную сажу по мне сухим бесполезным полотенцем. Охрана уродовала все вокруг пеной огнетушителей. Остальные участники праздника проверяли себя и знакомых.
— Как ты могла оставить ребенка? — брюнетка с маникюром подобралась ко мне сзади. — Ты преступница!
— Я? — я, наконец, пришла в себя и огляделась. Тут проснулся малыш. Заорал во всю глотку, требуя маму и еду. Пах, как не прожаренный шашлык.
— Тебе доверили ребенка! Ты бросила его в опасности! — не отступала дама.
— Я? — повторила я растерянно, как дура. Местное население собралось вокруг нас тяжело пыхтящим животным. Сообразило: вот же оно! Виновный в жутких событиях нашелся. Спустило себя с поводка. Сожрать! Содрать кожу заживо! В костер!
Мальчишка орал. Бабы всех возрастов подхватили его голодный вой. Вспомнили все слова, что учили в детстве. Поперли. Кольцо вокруг меня сжималось. Бледные, испуганные до ненависти морды с яркими губами. Я трясла ребенка, как грушу и пятилась к сгоревшей палатке.
— Дамы! Успокойтесь. Возгорание ликвидировано! Все хорошо, что хорошо кончается. Мы во всем разберемся. Все хорошо, — высокий мужчина прорвался ко мне сквозь осатаневшую толпу. Загородил собой. Приятный баритон с непонятным акцентом. За ним влезла сердитая Катерина.
— Так! Что за крик? Вы испугали моего сына. У него стресс! Это моя няня и я сама решу, что с ней делать! — чеканила она резким хриплым голосом, забирая у меня ребенка и тут же, без всякого стеснения, расстегнула жакет, прикладывая орущего младенца к груди. Тот заткнулся и зачмокал. Воцарилась долгожданная отрезвляющая пауза. Кошмар вокруг завис. Застыл на одной ноге.
Меня вдруг крупно затрясло. Я вспомнила. Черные точки парящей копоти. Схлопывающийся, жирно-красный потолок шатра за спиной. Жар и вонь. Удар в лицо травы газона. Больно! Все.
— Ну, что прикажешь теперь с тобой делать? — смеялась Катя. Смотрела, как я любуюсь в отражении синяком на лбу. Приложилась, свалившись в обморок. Ожогов вроде нет. Я распахнула полотенце на себе и попыталась оглядеть спину в большой зеркальной двери шкафа-купе. Мы вернулись в гостиницу.
— Медаль придется выдать. За спасение на пожаре, — прикололась я. Спина белела нетронутой кожей.
