Ты
После работы я выхожу из метро на станции «Вуд-Грин», чтобы встретиться с Кейтлин О'Коннелл — в первый раз за пятнадцать лет. Открываю калитку, поднимаюсь на крыльцо, звоню. Через несколько секунд за стеклянной дверью вырисовывается смутная фигура. Я затаиваю дыхание. Дверь открывается: передо мной — Кейтлин. Не гремит гром, не сверкает молния, хор ангелов не запевает торжественный гимн, и даже аплодисментов не слышится. Мы просто стоим и смотрим друг на друга, не понимая, как это возможно: мы ничего друг о друге не знаем, и все же существование Николы связало нас воедино непостижимой нитью. Ночь, проведенная вместе, — одна из многих тысяч ночей — соединила наши судьбы навечно. Я не знаю даже, как с ней поздороваться. Рукопожатие чересчур формально, поцелуй чересчур интимен, даже простое «привет» кажется нелепым. Ничто в путеводителях по человеческим отношениям не подготовило нас к такой встрече, и мы просто стоим, молча, с опасливым любопытством друг друга разглядывая. Вид Кейтлин во плоти отмыкает дверь в подсознание и пробуждает воспоминания, которые я считал давно потерянными. Кудрявые черные волосы ее собраны в хвост: на ней маленькие очки с овальными стеклами, губы чуть подкрашены. Лицо ее изменилось за пятнадцать лет, но в чем именно — сказать не берусь. На ней темно-синие джинсы, спортивная куртка на молнии, полосатые шерстяные носки. Туфель нет. Я спрашиваю себя, похожа ли она на маму тринадцатилетней девочки. Нет, совсем не похожа. Выглядит она скорее, как Иззи, Стелла и Дженни — еще способная дурачиться, как девчонка, но достаточно зрелая, чтобы понимать, когда без этого лучше обойтись. Инстинктивно я спрашиваю себя, привлекательна ли она, и немедленно себе отвечаю: да, очень. Только об этом думать не стоит.
— Входи, — говорит она.
Я киваю и улыбаюсь; она отступает, пропуская меня в дом. Я иду за ней. Посреди холла она спрашивает, не хочу ли я выпить. Я отвечаю: спасибо, не надо. Тогда она открывает левую дверь и ведет меня в гостиную в задней части дома. Телевизор выключен; в доме царит тишина. Я спрашиваю себя, где Никола; Кейтлин, словно прочтя мои мысли, показывает на потолок.
— Никола у себя, — объясняет она. — Думаю, лучше нам сначала все обсудить наедине.
Кейтлин предлагает мне присесть на диванчик, а сама садится в кресло напротив.
— Ну, — говорит она, — с чего начнем?
Розыск
Сегодня в девять утра Кейтлин решила сделать Николе сюрприз — отправиться вместе с ней в универмаг «Блюуотер-центр». Она позвонила родителям Кейши и, выяснив, что у них дома ни та, ни другая не появлялись, поняла, что ее обманули. Звонок родителям Эмили помог установить, что: а) Эмили сегодня тоже должна была «ночевать у Кейши»; б) но вернулась оттуда рано, потому что поссорилась с Николой. Родители Эмили допросили дочь как следует, и выяснилось, что все трое были на вечеринке. Кейтлин получила номер телефона дома, где проходила вечеринка, и, позвонив туда, наткнулась на миссис Феличио — мать юного Марио, накануне принимавшего гостей. Миссис Феличио была зла, как черт, и разговаривала не слишком любезно, ибо гости Марио разгромили весь дом. Однако она сказала, что на ночь никто не оставался. Тут Кейтлин всерьез забеспокоилась, даже позвонила в полицию — а через десять минут увидала, что Никола поднимается на крыльцо.
Поначалу Никола придерживалась задуманной версии; когда Кейтлин объяснила ей, что разговаривала с матерью Кейши, та признала, что была на вечеринке, но, боясь меня выдать, отказывалась объяснить, где провела ночь. Постепенно, однако, Кейтлин вытянула из нее всю историю. Никола рассказала, что ночевала в одной квартире в Брикстоне. Чьей квартире? Подруги. Какой еще подруги? Моей подруги Фрэн. А где были ее родители? Она живет одна. Откуда ты ее знаешь? От другого друга. И сколько лет этой Фрэн? Двадцать пять. Тут Кейтлин взорвалась. Она снова стала спрашивать, откуда Никола знает эту Фрэн, и тогда Никола, плача, призналась: «От папы».
Ее история
Кейтлин мне все это рассказывает, и по щекам ее текут слезы. Я чувствую себя последним из негодяев. Не могу поверить, что это из-за меня она так расстроена.
— Прости, — говорит она, вытирая слезы. — Такой ужасный день. Когда я поняла, что Никки пропала, была уверена, что случилось что-то ужасное! Удивительный день… пожалуй, второго такого у меня в жизни не было.
Она закусывает губу и улыбается кривоватой полуулыбкой — совсем как Никола.
— Знаешь, — продолжает она, — сегодня я проснулась у себя в постели и подумала: какой чудесный день, надо бы чем-нибудь порадовать Никки. Например, сходить в магазин, а потом, может быть, в кино. И хорошенько отдохнуть. И вот, здравствуйте… двенадцати часов не прошло, а передо мной сидишь ты… ее отец.
Вот я и получил ответ на вопрос, что все это время не давал мне покоя. Впрочем, не стоит лукавить: скажи она мне сейчас, что я не отец Николы, для меня ничего бы не изменилось.
— Послушай, — говорю я ей, — я знаю, что очень перед тобой виноват. Это все моя вина.
— Нет, — отвечает она, глядя мне в глаза. — Виноват не ты и не я. Виноваты мы оба. Мы создали эту путаницу, значит, мы оба за нее в ответе. Я киваю, хоть и не вполне с ней соглашаюсь.
— Это случилось через неделю после того, как мы вернулись с Корфу, — начинает она рассказ. — Месячные не пришли в срок. Я старалась об этом не думать, твердила себе, что у меня паранойя — ведь и переспали-то мы всего один раз! Но две недели спустя все-таки пришлось пойти в поликлинику и провериться. Помню, как я сидела в коридоре и ждала результатов теста, — помню так ясно, словно это было вчера. Всеми силами души я надеялась, что результат будет отрицательным. Говорила себе, что совершила страшную глупость, клялась, что никогда больше этой глупости не повторю — лишь бы все обошлось, лишь бы ко мне вернулось будущее… А потом вышел врач и сказал: «Результат положительный». Боже, как я ревела! Я была в ужасе. В панике. Думала только об одном: что сама загубила свою жизнь.
Я представляю себе, как семнадцатилетняя Кейтлин рыдает в больничном коридоре — и меня охватывает ужас, сострадание и тяжелая, всепоглощающая печаль. В школе я знал девочек, беременевших и в шестнадцать, и в пятнадцать лет — но о них никто особенно не задумывался, ибо от них все и ждали чего-то подобного. Никто не сомневался, что эти крутые, рано созревшие девицы не пропадут и сумеют за себя постоять. Потрясали нас те девочки, что походили на Кейтлин: когда по школе разносился слух, что такая-то беременна, никто не смеялся, ибо все понимали — на ее месте могла оказаться любая.
