— Возможно, и хочется? Она очень красивая девушка, и все бы отнеслись с пониманием… к любому другому, кроме тебя. Например, к Адальберу…
— Почему, извольте объяснить?
— Это очевидно: вас с Лизой связывает любовь, которая умрет только вместе с вами. Но у тебя есть одна слабость, мой мальчик, ты все никак не забудешь приятную холостяцкую жизнь, поэтому любое прелестное создание, оказавшись в опасности, пробуждает в тебе не только рыцаря, но и… ценителя, скажем так! Тем не менее пока это создание не поддается твоему шарму…
Она взглянула на него и приподняла брови.
— Или уже поддается?
— Да… и это меня выбивает из колеи!
— А я в восторге! Вместе с тем мне надо подумать и обсудить с План-Крепен, как достойно выйти из этого положения…
— Кстати, а где она?
— Во дворце. Этот Понан-Сен-Жермен, от которого она без ума, собирает своих почитателей в саду, где собирается произнести нечто вроде мини-лекции, кажется, даже в ее честь! Если я, конечно, сумела правильно ее понять, ведь она находилась в таком возбуждении…
Мари-Анжелин действительно очень удивилась, когда в ответ на ее просьбу о возможности посещать лекции-прогулки профессора, посвященные Марии-Антуанетте, тот назначил ей свидание в боскете «Королева», куда следовало прийти этим утром, в одиннадцать часов. Она думала, что он пригласит ее к себе, в свой старый дом у площади Гоша[63], но профессор предпочитал занятия на свежем воздухе, что показалось План-Крепен вполне разумным. Тем более в такую изумительную погоду… Надев самые удобные туфли на низком каблуке, прихватив детальный план дворца и парка, она вышла из гостиницы на целый час раньше, чтобы не торопясь пройтись пешком. Действительно, такая прогулка требовала времени, поскольку нужный ей боскет располагался напротив Малого Трианона, в конце диагональной аллеи, делившей на две части сады «Короля-Солнца».
По такому случая Мари-Анжелин облачилась в полотняное платье синего цвета «а-ля Натье»[64], который особенно любила королева, на голову водрузила соломенную шляпку-канотье с приколотыми к ней барвинками и не забыла о длинном белом зонте с рукоятью из слоновой кости, служившем ей тростью, когда солнце не слишком палило.
Войдя в сады через решетку «Дракона» — все члены комитета «Магия королевы» имели постоянный пропуск, — она не отказала себе в удовольствии пройти вдоль всего огромного дворца, потом остановилась на террасе, возведенной архитектором как некий дар солнцу, и залюбовалась великолепной перспективой: от бассейна «Латона» к горизонту устремлялась голубая лента Большого канала. Царивший здесь воистину королевский покой усиливал впечатление величия, и старая дева с горделивой радостью подумала о том, что в течение трех царствований ее предки не покидали этот дворец, эти сады, этот парк и их обувь оставила следы на этой земле. Приверженность Версалю практически разорила их, но никто — даже она! — не выразил сожаления по этому поводу, это было бы дурным тоном. На мгновение она вообразила себя одетой в атласное платье с кружевами, с прической «королевская птичка» или «дитя»; ее пышный шлейф волочился по мелкому гравию, она обмахивалась веером, расточала улыбки и кланялась этим сверкающим призракам, которые так ясно предстали ее воображению… Ей показалось, что совсем рядом прошел король — Людовик XV, а не Людовик XIV, которого она не любила, — величественный, в унизанном алмазами камзоле, в треуголке с белым плюмажем. Одной рукой он опирался на высокую трость, а другой вел смеющуюся даму в голубом переливающемся шелковом платье. Уму непостижимо, сколько ярких образов возникает в легком золотистом тумане, который поднимается от деревьев и водоемов, предвещая жаркий день…
Безлюдные в этот час лестницы «ста ступеней», уходящие вниз вдоль оранжереи, в очередной раз вызвали у нее прилив восторга, и по спине пробежала дрожь удовольствия. Сколько прославленных людей спускалось по ним! Ей чудилось, будто она слышит звук их шагов, шелест придворных платьев. Вверху огромное небо, внизу озеро Швейцарцев, где зимой катаются на коньках…
В соборе Святого Людовика пробило одиннадцать, и Мари-Анжелин очнулась от своих грез. Она заторопилась. К счастью, последние ступеньки были уже близко. Теперь надо было свернуть направо и пойти по диагональной аллее, ведущей к месту встречи. Вот и круглая лужайка, обсаженная редкими породами деревьев, такими, как тюльпанное дерево из Виргинии или ливанский кедр, в центре белая статуя Венеры… к которой прислонился профессор в желтоватом чесучовом пиджаке, в жилете горчичного цвета и с галстуком в виде черного витого шнурка. Около тридцати человек образовали полукруг перед своим руководителем. Заметив новую поклонницу, Понан-Сен-Жермен без особых церемоний прошел сквозь этот строй ей навстречу, а она сконфуженно пролепетала:
— Боюсь, я опоздала, профессор!
— Вовсе нет, вовсе нет! Напротив, вы явились точно в назначенное время. Я попросил своих друзей прийти на несколько минут пораньше, чтобы объявить им о вашем присутствии на лекции. Разумеется, мы не в полном составе: некоторые работают. Как правило, во дворце. Вы познакомитесь с ними позже. Вот, друзья мои, перед вами мадемуазель Мари-Анжелин дю План-Крепен, принадлежащая к древней пуатевинской знати. Она пожелала присоединиться к нам, чтобы принять участие в почитании культа нашей королевы-мученицы!
Он представил ей нескольких человек. Это были в большинстве своем пожилые мужчины и женщины, но на всех лицах застыло одинаковое выражение — удовлетворенное и одновременное экстатическое чувство принадлежности к особому клану людей, чьи благородные устремления намного возвышают их над другими смертными. План-Крепен обменялась рукопожатием с некоторыми из них: баронесса, виконтесса, удалившийся от дел доктор, мужчина без какой бы то ни было профессии, вдова обойных дел мастера, работавшего во дворце…
В целом она познакомилась с десятком человек, однако профессор заверил, что позднее у нее будет время узнать и всех остальных.
— Приступим! — провозгласил Понан-Сен-Жермен. — Вас это может удивить, — добавил он специально для План-Крепен, — но тех, кто хочет к нам присоединиться, мы принимаем именно здесь, а вот заседания обычно проводим у меня, хотя все зависит от погоды…
— Очень поэтичная мысль, — вкрадчиво произнесла Мари-Анжелин, допущенная отныне к таинствам. — Мы ведь находимся в боскете «Королева»?
Густые брови профессора сдвинулись, образовав седоватую поросль над запылавшими гневом глазами.
