днем все больше прибавляла в росте. Бейлис писал мне, что хоть и не стал «до конца богом», но все же перерос «так называемого “запретного человека” – священное, опасное существо, занимающее промежуточное положение между живыми и мертвыми». В случае с обоготворяемыми антропологами, головокружительные божественные высоты, на которые их возносят, зачастую представляют собой разительный контраст с подлинной реальностью экспедиций, таящих в себе множество опасностей. Такие этнографы, как Миклухо-Маклай, не раз жаловались на свои тревоги и страх, на бессонницу и хроническое недосыпание, на невероятную скуку, когда им днями приходилось смотреть на неподвижное тропическое море, на беззащитность перед насекомыми. Докторант Чикагского университета Роберт Персон, учившийся вместе с научным руководителем Тарна Робертом Редфилдом, умер от малярии в возрасте двадцати девяти лет, изучая в Белуджистане народ марри в начале 1950-х годов. Сообщалось, что его могила превратилась в храм, к которому туземцы совершали паломничества, принося жертвы, так что этот антрополог продолжил исследования даже после смерти.
В самой глухомани на западе Бразилии бывший преподаватель Тарна Леви-Стросс чувствовал себя невероятно одиноко и впал в жесточайшую депрессию, когда жил среди народа намбиквара, отнюдь не выражавшего восторгов по поводу его присутствия. Когда смертная скука экспедиции, помноженная на бремя научных ожиданий и амбиций, чуть не свела его с ума, он решил посвятить себя обоготворению императора Августа – стал писать пьесу «Апофеоз Августа» (15) на обратной стороне своих путевых заметок, в 1955 году вышедших в виде его «Печальных тропиков», ставших классикой жанра. В одной из сцен Август оказывается один на один со свирепым орлом – птицей, которая, выпустив когти, возносила на своей спине на небеса римских императоров:
Недоверчивому Августу орел объяснил, что божественная натура, которую он вот-вот собирался приобрести, ровно в том и заключается, чтобы больше никогда не испытывать чувства отвращения, переполняющего его в ипостаси человека. И понять, что ему довелось стать богом, Августу помогло не лучезарное ощущение могущества творить чудеса, но способность терпеть близкое присутствие творения дикой природы, не испытывая при этом неприязни, мириться с его вонью и экскрементами, которыми оно его облепило. Гниль, разложение и органические выделения показались ему хорошо знакомыми.
Как пишет Леви-Стросс, это озаряло божественное начало лучом надежды: теперь Август мог спать на голой земле, не обращая внимания на совокуплявшихся у него на шее бабочек. Предполагалось, что божественная натура создает некий буфер, ограждающий от окружающего мира, что-то вроде костюма биологической защиты. Но для Натаниэля сама мысль о том, что он может воплощать в себе то или иное божество, входила в противоречие с жизненным опытом повседневных трудов в этом мире с его царапинами, тумаками и постоянными ссорами. Когда мы однажды завтракали в Фесе, он посыпал сваренное вкрутую яйцо сахаром, спутав его с солью. У него садилось зрение и немели пальцы рук и ног. Мы завели разговор об Ином, когда Иной – это кто угодно, но только не ты сам. Порой щит между собой и неизмеримостью окружающего мира с лавиной его деталей и бед бывает крепче, чем в другие разы. Что может значить обретение божественности для человека, склонного к депрессиям и подавленному настроению? Да и может ли вообще этот путь привести к трансцендентности как таковой?
Натаниэль всю жизнь хотел провести антропологическое исследование самого себя (16), проявив тот же подход, что и к изучению незнакомого племени. Главную трудность на этом пути, по его собственным словам, он видел в том, что общество всегда стремится вписать личность в определенную человеческую идентичность, включая национальную, расовую и религиозную принадлежность, равно как и род занятий, назвав его одним-единственным именем. Он рассказывал мне, как посвященная ему страница в «Википедии» стала для него настоящим тираном. Но факт неожиданного превращения в бога лишь подтверждает догадку Тарна о том, что «я» никогда нельзя полностью связать, запихнуть в аккуратную оболочку и превратить в единую сущность, которой оно, по нашему мнению, является. Своего божественного двойника обоготворенный антрополог может встретить на улице, в поле, на бумажной или электронной странице. В 1970 году Тарн опубликовал стихотворение об ангелах Созидания и Летописи (12), описав в нем поле, на котором они сошлись в бою. Оно состояло из фрагментов молитв, которые Николас Чивилью возносил самому Натаниэлю в Атитлане. Он просто перевел слова Чивилью, но звучали они как его собственные, в которые он включил рефрен о том, как непреднамеренно стал богом.
Я один, я человек, человек, который живет едой и питьем,
Я не бог (17) и не ангел пред ликом мира и земли,
Наверное, это вы, ангелы божьи, держите меня в этих долинах и горах,
Не выпуская из рук у своих ног…
Когда я позже просматривала собственные путевые заметки о наших поездках, мне тоже пришлось примирять этих ангелов.
В Атитлане царило убеждение, что Мам переправлял умерших в загробную жизнь, направляясь на восток к солнцу, хотя и не приближаясь к нему на расстояние христианских небес – чрезмерная близость к дневному светилу представлялась абсурдной, потому как «души поджарились бы». Хотя назвать точную дату рождения этого бога не представляется возможным, многие считают, что в своем нынешнем виде Мам появился на свет в 1524 году, когда после испанского вторжения в Атитлан земля умерла. Наряду с другими формами Мам выступал и в ипостаси Дона Педро (18), вознесенного в ранг бога Педро де Альварадо, командовавшего испанскими войсками в Гватемале. Этого белокурого, рыжебородого офицера, приобретшего дурную славу из-за горячего нрава и необузданной жестокости по отношению к коренному населению Мексики на посту заместителя главнокомандующего Эрнана Кортеса, ацтеки прозвали именем своего солнечного бога Тонатиу. В Атитлане этот конкистадор объединился с врагами цутухили, живущим по соседству народом какчикели, и принудил цутухили сдаться. Легенда гласила, что в эпоху этих завоеваний Франциско Сохель еще жил и вполне мог помнить древние царства народа майя. Переняв жестокость Альварадо, Мам превратился в вихрь силы завоевателей. Свое разрушительное могущество бог направлял на восстановление порядка перед лицом неописуемых потерь, чтобы затем отстроить все заново. В окрестностях озера Атитлан были убиты тысячи крестьян майя, их древние столицы сравняли с землей, стали быстро распространяться болезни. Однако в целом народ цутухили избежал тех жутких опустошений, которые постигли его соседей. После завоевательного похода пришел черед католических миссионеров, монахов нищенствующих орденов, которым дай только поспорить. К ним относился и Диего де Ланда, упоминавший Мама в своем докладе в 1566 году. Одна из легенд гласит, что сразу по прибытии священники сообщили старым каменным идолам, что теперь им придется сменить работу и стать santos, иными словами, святыми, приобретя с этой целью новый
