Я долго молчал. Смотрел в сад. Смерть, даже когда неизлечимо болен, всегда страшный удар. Впрочем, я был меньше потрясен, чем должен был бы. Где-то в глубине души я знал, что у нее кто-то есть и этот кто-то – Росс, натура страстная, которого трудно не полюбить.
– Клод, пожалуйста, поговори со мной.
– Хорошо, поговорим. Ты трахалась с ним?
– Пожалуйста, не говори таких слов, милый.
– Меня от тебя тошнит. Слово тебе не нравится, а дело ничего, да? Просто скажи, да или нет.
– Нет. Никогда.
Снова повисло молчание. Близящаяся ночь уже укутала деревья на горизонте. Сжавшись под тяжестью неба, они походили на кочаны цветной капусты, которые обмакнули в тушь. Это напомнило мне о всех тех вечерах, когда я сидел на ступеньках, куря последнюю сигарету и глядя на парк. Та жизнь подошла к концу.
– Что Фрэн скажет, когда узнает? Или это не приходило тебе в голову?
– Клод… – Я слышал, как Элен шевельнулась у меня за спиной. – С того скандала, какой ты устроил, застав ее с сигаретой, она никак не может прийти в себя. Ей было тяжело жить с тобой, – а может, и с нами обоими, – готовиться к экзаменам и все такое. Она чувствовала себя как в тюрьме. Постарайся понять.
– Понять что?
– Я сказала ей. Она уже знает.
Теперь я наконец повернулся к ней. Элен сидела на своем обычном месте за столом. Ее лицо все было в слезах. Она улыбалась, словно в печальной попытке подбодрить меня. Когда я увидел эту улыбку, то понял главное в наших отношениях: Элен – чужой, незнакомый человек. Я увидел это, словно ее лицо физически изменилось. Она была более чужой, чем любой прохожий на улице, потому что по крайней мере существовала возможность однажды познакомиться с прохожим, узнать поближе. Улыбка Элен сказала мне, что я никогда не знал ее. Она была более чужой, чем женщина, которую я встретил нашу совместную жизнь тому назад.
Ободренная тем, что я повернулся к ней, Элен подошла и присела на корточки у моего стула, хотя по-прежнему не осмеливалась прикоснуться ко мне.
– Ты сказала ей, – повторил я, не веря своим ушам. – Моя дочь раньше меня узнала, что ты собираешься уйти от меня.
Элен залепетала, умоляя понять ее и простить, но у меня в голове не укладывалось, что можно было так поступить.
– И что Фрэн сказала на это? – перебил я ее.
– Она, конечно, огорчилась, ужасно огорчилась, ты и представить не можешь как. Но потом согласилась, что больше ничего не остается. Эти постоянные ссоры и полное непонимание между нами. Она собирается какое-то время жить с нами. То есть со мной и Россом.
Вдруг мне показалось, что все это время я спал. С момента моего возвращения из Италии. Я воспринял смерть нашей совместной с ней жизни с какой-то непонятной апатией. И лишь известие о намерении Фрэн по-настоящему разбудило меня. Я понял, что отныне мне предстоит жить с болью, которой никогда не избыть. Боль была настолько острой, что я едва не задохнулся.
– Обо всем договорились у меня за спиной!
Элен опять что-то залепетала. Я смотрел на нее как зачарованный. Только лицо, знакомое до мельчайшей черточки, может стать вдруг таким чужим. Оживи какой-нибудь из предметов мебели и заговори со мной, и то я меньше бы изумился.
– Ты мне чужая.
– Нет, Клод, нет! – Элен дотронулась до моего колена. По ее лицу бежали слезы. – О, дорогой, не надо так. Я только и надеялась, что мы сохраним добрые отношения, останемся друзьями и…
– Убирайся!
– Мой бедняжка, знаю, тебе будет трудно первое время примириться…
Она продолжала говорить, и тут я ударил ее. Ударил сильно и прямо по лицу, отчего она упала на пол. Лежа, она смотрела на меня с удивлением и обидой, как ребенок или собака, которых никогда не били со злостью.
– Клод!
– Убирайся! – Голос у меня дрожал. Я был ошеломлен своим поступком. – Немедленно! Или я снова ударю.
Я встал и пнул ее ногой, она взвизгнула.
– Убирайся. Иди к нему, – крикнул я, и на сей раз она ушла.
Оставшись один, я снова сел и, глядя в сад, задумался. Все мы одиноки, билась мысль в голове. Живем в чуждом мире. Чужаки один другому. Просто надо прожить с людьми долгое время в тесном общении, чтобы по-настоящему это понять. Теперь я один. Теперь никому нет никакого дела, что у меня рак. Та жизнь кончилась. Под прошлым подведена черта. Никаких фальшивых дружеских или любовных отношений на долгие годы. Все всегда кончается одним: доказательством, что все мы чужаки в чуждом мире.
После того как она ушла, я долго сидел у двери в сад и курил. Я был во власти сомнений, которые зародились во время поисков мемуаров и теперь вновь возвратились. Было бы безумием поверить утверждению Элен, что она не спала с Россом. Конечно спала. В конце концов, наши с ней супружеские отношения давным-давно прекратились. А Росса Элен знала почти столько же лет, сколько меня. Их связь могла начаться в любое время.
В конце концов мои сомнения простерлись до первых лет нашего с Элен брака. Я понял, что мои дети могли оказаться не моими. Вслед за этим прошлое нахлынуло на меня, словно только ждало этого знака. Я увидел Элен, входящую в мой первый антикварный магазин в тот день, когда мы с ней познакомились,– тоненькая, стройная женщина, очень хорошенькая и постоянно улыбавшаяся. Потом был родильный дом в день, когда на свет появился Кристофер. Потом тот же родильный дом и я, на сей раз с Кристофером на коленях, ожидавший рождения Фрэн. Росс, мрачно стоявший у купели и похожий в своем костюме на угрюмого незнакомца, клянущий дьявола и его козни. Фрэн, бегущая ко мне через комнату после первого своего дня в школе, оставив Элен, забыв о ней, раз я оказался дома, и обнимающая меня со словами, как она соскучилась по мне. И потом хохочущая и визжащая, когда я кружу ее по комнате.
Все это теперь было отравлено подозрениями. В сомнениях, охвативших меня утром, все представлялось обманом. Мои дети были не мои дети, та жизнь – не моя жизнь. А каким-то образом чья-то еще. Росс никогда не был настоящим другом, Элен – настоящей женой. Возможно, переживать все так живо меня заставил собственный грех профессионального лжеца. Все представлялось неразрешимой шарадой. Жизнью не моей, а другого человека.
Однако в итоге я понял, что, реальное или фальшивое, мое прошлое можно назвать не иначе как счастливым. Потом, наверно окончательно измученный, я начал тихо биться головой о застекленную дверь. Перестав наконец, я задремал и увидел болезненно короткий сон. Фрэн и я сидим за столом и завтракаем. Элен бросается в залитый солнцем сад спасать воробья. Каким-то образом я знаю, что, если поспешу за ней и мы подбежим к воробью одновременно, птичка останется жива. Чтобы спасти ее, мы должны вместе коснуться ее и поднять в наших ладонях. Я выскакиваю в сад. Когда я подбегаю, Элен поворачивается ко мне. К своему отчаянию, вижу, что она уже прижимает воробья к ночной рубашке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
