Целую неделю я оставался дома. Долгое путешествие обратно в одиночество было только началом. Ни разу за все годы я так не напоминал себя молодого, влюбленного в Элен. Я не брился. Почти не ел. Если и удавалось заснуть, то только на диване внизу. В нашей спальне царила невыносимая пустота. Иногда мне казалось, что виноваты во всем Элен и Росс. Тогда на меня накатывала ярость, и я чувствовал, что был с ними слишком великодушен. Но порой мне казалось, что во всем виноват один я. Что я сам толкнул их на это. Тогда меня охватывало отчаяние и чувство, что это я нуждаюсь в прощении.
Элен нарушила обещание и позвонила мне на второй день. В ее голосе слышались слезы. Я молча бросил трубку, боясь тех слов, которые могу ей сказать. Больше она не пыталась звонить. Остальные – Росс, Кристофер и Фрэн – пытались поговорить со мной по телефону в разные дни недели, но ответил я только Кристоферу. Я сказал, что не упрекаю его мать или Росса в том, что произошло, но в данный момент мне тяжело видеть их и даже его.
Едва положив трубку, я понял, почему он единственный, с кем я был готов говорить: я не любил его так, как остальных. Я не способен был признаться себе в этом, когда мы еще жили одной семьей. Недостаток любви делал мои отношения с ним более легкими и приятными, тогда как слишком сильное чувство любви отравляло мои отношения с Фрэн.
Первые два дня я не был уверен, как поступлю дальше. Мне казалось, что, возможно, как я сказал Элен, все, что мне нужно, это побыть несколько недель одному, чтобы стать нормальным человеком. Однако постепенно до меня дошло, что ничего у меня не выйдет. Найти в себе силы для прощения оказалось намного трудней.
Только на третий день я отчетливо увидел направление, которое возьмет мое будущее, и, увидев, удивился тому, что собирался сделать, даже еще больше, чем тому, что уже случилось. Понадобился целый день, чтобы просто понять смысл предстоящего. После этого я битых два дня висел на телефоне.
В пятницу я должен был явиться в клинику на исследование. Нечего и говорить, что, когда я проснулся утром, боль в желудке – бывшая неизменной составляющей моей жизни всю неделю – почти совершенно исчезла. Я поднялся наверх и торжественно сбрил седую щетину, словно обряд совершал, зная, что сегодня один из важнейших.дней в моей жизни.
Побрившись, я с отвращением пошел в спальню. Там перед зеркалом платяного шкафа надел костюм, как в былые дни, когда собирался на работу. Казалось, я чую висящий в воздухе запах прошлого. Потом быстро собрал в сумку самое необходимое и вышел из спальни.
Прекрасный летний день встретил меня теплом и отдаленными звуками города. Поставив кейс и сумку на крыльцо, я. тщательно запер дверь. Перед тем как сесть в машину, я не удержался и в последний раз посмотрел на дом. Обвел взглядом окна нашей спальни справа и моего кабинета слева, безмолвных, равнодушных свидетелей прошлого. Мне хотелось попрощаться с каждым воспоминанием по очереди, но времени на это не было. Я сел в машину и выехал из ворот.
Вместо того чтобы сразу направиться в клинику, я сначала поехал в город вместе с едва ползущим в час пик потоком машин. Я приготовил маленький сюрприз Вернону.
Когда я остановился у книжного магазина, Фредди копошился в урне у дверей. Когда я подошел, он поднял голову. Хотя я уже несколько недель не был в магазине, Фредди ничуть не удивился, увидев меня.
– А! Мистер В.! – сказал он с укоризной, словно мы с ним условились о встрече, а я заставил его ждать себя. – Вот и вы!
Хотя в разгаре был июнь, на Фредди по-прежнему было два пальто. В дополнение к ним он еще обмотал руки какими-то засаленными лохмотьями. Мне пришло в голову, что, наверно, человек, вынужденный спать под открытым небом, постоянно чувствует зимний холод в костях. Затем я поразился, насколько Фредди, с его изможденным лицом и невероятно длинной бородой, напоминает пророка или древнего мудреца. Когда-то он сунул руку в зеленую пластмассовую урну и извлек оттуда клинописную табличку, которая объяснила все.
– Доброе утро, Фредди! Как улов?
– Неплох, мистер В., неплох.– Фредди казался довольным. Он снова нагнулся, словно стараясь понять, о чем там ему ласково сигналит тень трепещущей листвы, потом поднял на меня выжидательный взгляд. – Желаете, чтобы я перешел в другое место?
– Нет, Фредди. Не желаю. Не сегодня.
Лицо у Фредди разочарованно вытянулось. Он знал, что, когда его гонят, можно рассчитывать на кое-какую мелочь.
– А-а, – протянул он. – Я-то думал…
Он замолчал, увидев, что я полез в карман. Я извлек бумажник и протянул ему две бумажки.
– Получи, Фредерик, сын мой. Выпей за мое здоровье.
– Это что? – сказал Фредди, согнувшись над банкнотами и разглядывая их. Потом взглянул на меня в искреннем замешательстве. – Никогда таких не видал, нет.
Я не знал, то ли смеяться, то ли плакать.
– Это полсотни, Фред, – мягко пояснил я, – настоящие. Примут в любом нормальном магазине.
– Полсотни! Но их тут две… это значит…
– Продолжай. Удиви меня.
– Нет, нет, мистер В. Нет, нет. Так не пойдет, это чересчур много.
– Чепуха, Фред. – Дело было в том, что один из моих телефонных звонков за последние два дня открыл мне реальные размеры моего состояния, и я ощутил нечто вроде угрызений совести. – Бери, не сомневайся. Устрой себе небольшой праздник. Давай, ноги в руки и вперед.
Я пошел по солнышку к двери, небрежно помахивая кейсом. После недели страданий и самоизоляции я чувствовал себя выздоравливающим, гуляющим по берегу моря. Приятно было вновь вернуться к жизни.
– Почему так много, мистер В.? – послышался за спиной голос Фредди.
Оглянувшись через плечо, я увидел, что он стоит, как стоял, и с благоговейным ужасом глядит на деньги, зажатые в вытянутой руке. Я остановился и повернулся к нему, щурясь от слепящего солнца. К своему удивлению, я почувствовал, что впервые за то время, как Элен ушла от меня, на моих глазах выступили слезы.
– Потому что этого тебе хватит надолго, Фред, – сказал я. – Может так случиться, что мы еще не скоро увидимся.
Когда я вошел в магазин, Кэролайн протирала стекло шкафа, в котором хранились наиболее дорогие издания. Вернон с важным видом сидел за столом, проставляя цену на стопке новых поступлений. Я прекрасно представлял, как он это делает: тонким, как булавка, острием карандаша, легким, почти невидимым почерком педантичного призрака.
Я не был в магазине после возвращения из Неаполя, и Кэролайн явно была удивлена, увидев меня.
– Мистер Вулдридж! – По ее интонации я почувствовал, что она, конечно, все уже знает от Кристофера. – А мы вас не ждали.
– Надеюсь, приятный сюрприз?
Если Вернон что-то и почувствовал при моем появлении, то сумел не показать этого. На нем был довольно нарядный жилет цвета горчицы и зеленый, как трава, шелковый галстук.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
