— Стаську, дочуру князя Вяземского опять взяли. Переоделась в отрока, хотела к тебе проскользнуть. Вот же неугомонная. Что прикажешь? Сдать отцу, али как?
Я озадаченно потер бороду. Действительно, что делать с этой егозой? Вяземский с семьей прибыл всего неделю назад и это уже вторая попытка неугомонной девчонки: девка решительная и упорная, ничего не скажешь.
— Тащите ко мне егозу. К отцу евоному не посылать пока.
Притащили девчонку в драном овечьем полушубке и облезлой заячьей шапчонке. Я жестом отослал Вакулу и грозно нахмурился.
— Чево смотришь? — Стаська смутилась. — Так и скажи, что не люба тебе.
Я чуть не расхохотался.
— А когда я говорил, что ты мне люба?
— В очах твоих тогда поняла! — задиристо ответила девушка, а потом вдруг невпопад брякнула. — А мне уже шестнадцать... — но сразу смутилась и покраснела.
— Вот ужо обдерет тебе батя гузно вожжами! — я погрозил ей пальцем. — Совсем ополоумела? Что люди скажут?
— Ой!!! — перепугано пискнула Станислава и шарахнулась от меня. — Не говори ему, а? Не надобно...
Шапчонка с ее головы свалилась и на грудь упала толстенная коса, отчего Стаська вдруг стала очень миленькой и симпатичной.
У меня в сердце что-то шевельнулось, очень захотелось как можно дольше не отпускать эту пигалицу от себя.
— Иди сюда... — я поманил ее к себе.
— А зачем? — нахмурилась девчонка.
— Сама же приперлась, а теперь спрашиваешь.
— Ну... — замялась Анастасия.
— Экая ты... — я сам подошел к ней. — Влюбилась, что ли?
— Надо больно? — насупилась Стаська, но тут же прыснула. — Хотела спросить, когда сватов засылать будешь.
— Замуж хочешь?
— За тебя — да! — строго ответила девушка.
Я вздохнул. Жениться мне рано или поздно придется, уже народ поговаривает, мол, что-то князюшка не спешит, можыть что неладно с ним. Опять же, династические заморочки, пора и о наследниках задуматься. Сейчас стараются плодить детишек как можно раньше и быстрей, чтобы хоть кто-нибудь выжил.
Но я постоянно эту мысль от себя гнал: какая нахрен жена в нынешних обстоятельствах? Хотя Анастасия на диво подходящая партия. Род от Рюриковичей, а самим браком я привяжу к себе Вяземского навсегда.
Думал, думал и ничего не придумал. Достал свой мольберт и показал Стаське на кресло.
— Садись. Рисовать тебя буду.
— Зачем? Икону, что ле? — Анастасия вытаращила на меня глаза.
— Икону, икону... — я выбрал уголек. — Да не вертись ты, заноза...
Увидев рисунок, она закрыла рот ладошкой.
— Ой, как живая... даже боязно...
— Чего боязно?
— Ну... а еще! Еще рисуй...
Я впервые за долгое время улыбнулся. Стаська мне нравилась еще тем, что совершенно меня не боялась и даже пыталась командовать.
— Ишь ты...
Пока болтал с девчонкой, ее дома хватились, примчался отец, видимо догадался куда она рванула.
И сходу принялся падать на колени.
— Прости, княже!!! — Вяземский от злости даже покраснел. — Позорище-то какое. Отдам в постриг занозу, ей-ей отдам! А прежде выдеру так, что седмицу на гузно не сядет. Ты уж не гневайся. Ох ти... стыдобушка мне на седую бороду...
— Не спеши, — я его поднял с колен. — Прежде о делах поговорим. Что там у тебя в Смоленске?
Разговаривали долго, а потом я неожиданно для себя брякнул:
— Готовь Стаську под венец.
— О!!! — князь ткнул пальцем в потолок. — Это ты дело придумал, милостивец! Отдать замуж — а там пусть с ней муж мучается. Никак придумал за кого? Но ты учти, абы за кого не отдам, урона роду не допущу!
Я помолчал и через силу выдавил из себя.
— А со мной породниться урону твоему роду не будет?
— Господи! — ахнул Вяземский и опять повалился на колени. — Милостивец...
Ночью я долго думал над тем, что вытворил.
И понял, что просто устал от одиночества.
Глава 23
— Кто? — тихо поинтересовался Вяземский.
— Сам... — надрывно завыл растянутый на дыбе мужик. — Хучь режьте, сам надумал...
Я вздохнул и незаметно покосился на стоявших у стены Якова Беспалого и Степана Оковитого, глав Купеческой гильдии и Княжьего торгового приказа.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вчера в очередной раз попытались спалить склады в Смоленске, в которых хранился товар немецких купцов, но одного из диверсантов взяли на горячем. Поджигатель пока молчал, но уже было ясно, что он просто пешка в чужой игре, а Якова и Степана я пригласил специально, хотел посмотреть на реакцию, потому что кто-то из них мог быть причастен к поджогу. Во всяком случае, Никифор Вяземский отрабатывал и эту версию, а я привык ему доверить. Беспалый, уважаемый смоленский купец, стоял спокойно, широко расставив ноги, красная рожа словно окаменела, а Оковитый, совсем наоборот, обильно потел и все норовил отвернуть физиономию от дыбы с поджигателем.
«Неужто он? — зло подумал я. — Вроде мужик с соображением, толковый и расторопный, боярского роду, должен понимать, что если попытается обмануть меня, то отправится прямым ходом на плаху, а его все его родные в вечную ссылку в Вятку. А может им кто-то играет? Хотя на Степане своих грехов уже собралось, как у дворняги блох, может оттого и нервничает?»
Палач взялся за кнут, но я жестом остановил его.
— Зачем полез жечь? Ну, говори, пес!
— Сдуру, сам не знаю... — диверсант замотал башкой, со слипшихся, мокрых волос во все стороны полетели капельки кровавого пота. — Помилу-у-ууй...
Пришлось кивнуть хозяину пытошной. Ну не понимают люди человеческого языка. Все равно ведь признается, не бывает по-другому, ан нет, надо муки терпеть. Тьфу, блядь!
Бодя бережно взял в руки кнут и не примериваясь, небрежно щелкнул им. Гулко свистнуло, кожа на тощих ребрах поджигателя с треском лопнула, тот бешено забился на дыбе и заверещал словно раненый заяц.
— Кто? Говори!
— Са-аам...
— Зачем?
— Сдуру, обида на немцев, мово племяша убили...
Еще щелчок, еще дикий вопль и голова поджигателя бессильно упала на грудь.
— Счас враз опамятуется... — виновато прогудел Бодя. По его знаку один из подмастерьев окатил диверсанта из ведра соленой водой.
Пытошную пронзил очередной звериный стон, диверсант снова задергался и открыл глаза.
Присутствие на пытках я почти никогда не практиковал, не княжеское это дело, но попытка поджога случилась как раз во время моего визита в Смоленск, поэтому решил сам проконтролировать дознание. И уже успел пожалеть, потому что чужие страдания не приносят мне душевного равновесия. Понимаю, что без этого сейчас никак, но не люблю.
В дело пошли раскаленные клещи. Бодя свое дело знал крепко и уже через несколько минут в дознании наметился явный сдвиг.
— Приказчик купца Щегловатого уговорил, он собака, попутал... — пуская слюни сбивчиво частил поджигатель. — Грит раньше сами без всяких приказов торговали, а сейчас отодвинули, другие вперед вышли, уговорились за десять грошей. А у меня детки, кормить-то надоть, как-нить. Помилуйте-е-е, Христа ради...
Я в очередной раз вздохнул. Ну что за люди? Только о своей мошне заботятся. Сейчас объемы торговли выросли в три раза, сами в Ригу ездят торговать, гильдию специально создал для них, по примеру Новгородской, представительства немецких купцов открыл, торговые привилегии ввел и разрешения от объявленного капитала, с которого беру совсем немного, всего один процент помимо остальных сборов. Богатеть стали люди! Тот же Щегловатый по деньгам ничего не потерял, даже выиграл, а видишь, чужой доход глаз колет. Твою мать, хоть поголовно плетьми прояснения в головах наводи. Так уже свиреп дальше некуда и все равно мало помогает...
— Ирод, Аспид, кривая рожа!.. — бурно возбудился Оковитый, потрясая кулаком. — На дыбу татя, я ему сам бороду вырву...
— Сам говоришь? — я встал и подошел к Степану. — Ну что же, назначу тебя катом. Но прежде скажи мил человек, как мы торгуем с немцами?
— Как? — осекся боярин. — Знамо, как. К торговле допущены токмо те купцы из особой кумпании, кто свою казну объявил, кто с нее подать платит, а немчины сдают товар токмо большими партиями, акцу... — он запнулся, силясь выговорить иноземное слово. — Укцыоунно, прости Господи, на немецкий манер...
