— То-то же, — я обреченно вздохнул. — Ладно, пройдет все. Пойду я, дел невпроворот...
— Бросаешь, да? Не люба, да? — по щекам Зарины опять побежали слезы, но при виде моего кулака она тут же улыбнулась и подтолкнула меня к двери. — Иди уже, а то опять скандалить стану...
Я прекрасно понимал, что с ней творится, даже сочувствовал, но поспешил от греха подальше свалить и приказал привести к себе Михаила, сына покойного Сигизмунда.
В комнату вошел длинный, голенастый парень с носатой мордой. Выглядел он жутковато, хотя содержался в приличных условиях, даже не в кандалах. Дело в том, что в плен его взял самолично Ипатий, при этом саданув своим крестом так, что шлем-армет Михаила пришлось вскрывать, как консервную банку. И до сих пор с правой стороны морды литвина не сошла фиолетовая опухоль. Да и настроением он не блистал, потому что, по моему приказу, на него в темнице тактично давили, убеждая что я целыми днями выбираю для него лютую казнь и вроде как остановился на четвертовании.
Извини дружище, ничего личного, просто небольшая психологическая игра, для твоей пущей сговорчивости. В самом деле, не пытают же? А остальное переживешь.
— Поздорову ли, Михаил Сигизмундович? Может в чем нужда есть? Кормят хорошо? — я встал, жестом отослал охрану, ногой подвинул к Михаилу кресло, а сам налил меда из кувшина и сунул ему в руки.
— Все хорошо, благодарю... — поспешно ответил сын покойного Жигимонта и с ужасом покосился на кубок — видимо подумал, что я его решил лично отравить.
— Пей, пей... — я забрал у него мед и сам отхлебнул. — Видишь? Нужды тебя травить у меня нет. Во-от, молодец! А теперь давай подумаем, как жить дальше будем?
— Как? — машинально повторил за мной литвин.
— Вот я и спрашиваю, как... — я ухмыльнулся. — Думаю, завтра отпущу тебя домой.
— Выкуп? — облегченно вскинулся Мишка. — Надо время, чтобы собрать.
— Без выкупа.
— Как?
— Вот так, княжь себе на здоровье дальше.
На опухшей морде проявилось дикое изумление, он хотел опять переспросить, но только хрипнул.
Пришлось срочно разъяснять задумку, дабы от изумления копыта не отбросил.
— Княжение литовское я у тебя забирать не буду, мало того, поддержу, но с русскими землями попрощайся. Остальное у тебя остается, вплоть до Киева. Вот, смотри... — я показал на карту. — Вот так, так и до сюда...
— В отца место отдаешь? — вскинулся Михаил. — Не пойду, хоть убей...
— Нет, докончание подпишем братское. А я тебя еще против Польши за Волынь поддержу.
— Зачем тебе? — не поверил литвин. — Все же сейчас в твоих руках!
— Зачем? Худой мир лучше хорошей войны. Я забрал свое, чужое мне не надо. Нет подвоха. Скверно с твоим отцом вышло, но я мог тоже оказаться на его месте. А с тобой хочу мира, верю, что вместе станем сильней. На завтра собираю Сейм... тьфу ты, Вече, а после, отправлю тебя домой. Да что ты не пьешь, пей, пей...
Говорил с ним искренне, хотя понимал, что рано или поздно он все равно даст мне повод, для того, чтобы оттяпать у него остальное. Если сейчас заберу — не удержу. Ну не получится, не готовы мы. А вот через годик-два, как окрепнем, можно вопрос решить окончательно.
Поговорил с ним и отпустил с богом назад в камеру. И наливок Васькиных отправил, чтобы психологические травмы заливал.
Дальше пришел черед пленных ляхов. Но прежде приказал привести Мартина Стшемпинского, после смерти епископа Олесницкого занявшего место главного сторонника Казимира Варенчика, несовершеннолетнего сына Ягайлы.
Чем-то похожий на Тараса Бульбу поляк стоял спокойно, смотрел прямо. Вот этим спокойствием он мне даже нравился. Умный и опасный, чертяка, но с такими и надо договариваться.
— Скажи, что вы сделали бы со мной, ежели взяли, как я вас сейчас?
— Это как Сейм решил бы, — спокойно ответил Мартин. — Скорее, как благородному, сняли голову. Лично я был бы против. Но воли бы ты уже не увидел.
— Хорошо, что правду сказал. А что мне сделать с тобой?
— На то воля Господня! — слегка дрогнул голосом поляк. — Хотя он оставил нас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я помолчал, смотря на потрескивающую восковую свечку в шандале, а потом тихо сказал:
— Отпущу тебя и остальных.
— Что хочешь? — быстро поинтересовался лях.
— От тебя — ничего. Я оставлю на литовском княжении Михаила, сына Сигизмунда, русские княжества ко мне отойдут. Вы все это признаете, я признаю сына Ягайло на польском троне, вступлюсь за вас пред Тевтонским орденом и подпишем тройственное мирное докончание на пять лет. Поддержишь сие, как регент при наследнике?
— Поддержу, — после недолгой паузы согласился Мартин. — Сейм будет против, но я продавлю. Нельзя нам пока воевать.
— Пока?
— Пока, — твердо ответил Стшемпинский.
— Хорошо, остальных ваших отпущу за выкуп. И все в Польше узнают, что именно ты договорился со мной освободить цвет польской шляхты. Поможет это тебя занять достойное положение среди твоих? Поможет. Но прежде пусть дадут клятву выплатить долг при католическом священнике. А ты гарантом будешь. Идет?
— Идет...
Гребанная политика...
Пока уговорился с пшеком, семь потом сошло. Вот честно, для меня легче воевать.
После Стшемпинского приказал тащить к себе остальных ляхов, договариваться о выкупе, а для клятвы приволокли местного бискупа.
бискуп — католический епископ.
Но позвал всех скопом, решил сыграть на гоноре.
— Сколько дашь за себя? — ткнул пальцем в первого. — Чего ты стоишь?
— Пятьсот дукатов! — задрал нос тот и повел по своим горделивым взглядом, мол, смотрите!
По итогу, сумма выкупа за отдельных доходила даже до тысячи, но меньше пятисот никто не дал. Гонор, мать его ети, хоть стой хоть падай со смеха. Клятвы заверил католический священник, дальше обговорили сроки и обязательства, а потом я отправил гордых ляхов опять в темницу.
Так и провозился до поздней ночи, вымотался чуть ли не до заикания. Наскоро омылся и уже стал собираться лечь отдельно от Зарины, чтобы мозги перед сном не пудрила. Наведался, быстро поговорил и пошел к себе. Только стал ложиться, как послышался топот и дверь в покои с треском выбили.
Кто и сколько напали, в полумраке так и не понял, но понял, что пришли явно не пожелать спокойной ночи.
— Твою мать! — ринулся к сабле, выхватил из ножен, отмахнулся от первых ударов, но меня тут же сбили с ног.
— Проклятый схизматик! — кто-то тучный навалился сверху и яростно хрипя начал тыкать кинжалом.
Плечо и предплечье резанула острая боль, я взревел, обхватил его за шею и резким рывком сбросил с себя.
Парировал тычок саблей, и секанул над полом, срубив еще кого-то, но тут же схлопотал еще раз — клинок с противным скрежетом скользнул по ребрам.
Спасало только то, что убийцы торопились и мешали друг-другу.
Саданул рукояткой наугад, попал, отбросил еще одного пинком и вскочил. Рубанул изо всех сил, но поскользнулся на крови и выронил саблю.
Надо мной взлетели клинки.
— Смерть, схизматику! Умри...
Я приготовился умереть, силы уходили с каждой секундой, но тут над головой что-то свистнуло и один из убийц опрокинулся со стрелой в глазнице.
Я мазнул наспех взглядом и увидел Зарину с луком в углу комнаты.
Сердце от ужаса едва не остановилось:
— Уходи!!!
Откуда силы взялись. Поймал одного в захват и одним движением сломал ему шею, второму разбил голову кулаком, но третий проскользнул к аланке и уже со стрелой в горле, умирая, успел наотмашь секануть ее саблей.
Я завыл и шагнул к последнему оставшемуся в живых.
Он попытался прикрыться, но удар у меня получился настолько сильным, что его клинок сломался, а моя сабля разрубила плечо и завязла в груди.
Растерянно оглянувшись, я покачнулся, упал и пополз к аланке. Схватил ее и понял, что она уже мертва — из перерубленной шейной артерии били алые струйки.
В коридоре послышался топот. В комнату влетел Вакула, вместе с еше парой ближников.
