смотря на повторный отказ, -— Вскоре, вы передумаете.
Лиза лишь удивленно смотрела в спину удаляющегося студента, который перед тем как пойти прочь, самодовольно улыбнулся.
-— Что с ним такое? Его как будто подменили. — размышляла она вслух.
-— Ты тоже это заметила? — Мария, которая вышла из общежития, спросила ее.
-— Да. Еще и эти, кукловоды…
-— Они пугают тебя?
-— Нет. Меня ничто не пугает, -— Елизавета сменила растерянное выражение лица, на привычное. Гордое, -— Я дочь самого Петра Великого, нет мне по силе равного врага.
-— А что они хотели от тебя?
-— Общения, видимо, я же принцесса — а они гости страны. Связи, помощь, поддержка, -— соврала Елизавета, понимая, что на самом деле, их интересовало совершенно другое.
-— Пускай всегда будет так, принцесса, -— Мария добродушно кивнул ей, и, подняв над головой зонтик, куда-то побежала, огибая лужи на дорожке из тусклого-желтого кирпича. — Увидимся позже!
«Еще и эти кукловоды… — она невольно поерзала плечами, вспоминая заморских гостей, которые попытались поговорить с ней после приема пищи, -— Может быть, уничтожить их? Поговорить с отцом… Нет, -— она обернулась на дверь, и потянулась рукой к дверной ручке, -— Отец не согласится. Слишком ярко выраженное недовольство со стороны Римско-Германской империи будет, -— дверь отворилась, и она зависла на пороге общежития, -— И как назло, печать жжется… Зря они здесь… Миром это не закончится.»
Эпизод 20
Звук дождя, который своими каплями лупил по окну, разбудил меня. Глянув на магические часы, которые не имели цифр и стрелок, как часы моего мира, а лишь ровную полосу от солнца до луны, я прикинул, что сейчас, примерно часа три ночи.
Недовольно поежившись в постели, и пытаясь вернуть в тот комфорт, который закинет меня обратно в сон, я недовольно буркнул:
-— Надо же было, твою мать, проснуться а…
Скинул одеяло, и резко сел на кровать, разминая шею.
Увы, но больше я не усну, а до подъёма чуть больше трех часов.
На койке противоположной стены, похрапывал Ваня, которого, я стал, почему-то реже замечать рядом с собой. То ли он отдалялся непонятно почему, то ли я слишком глубоко уходил в свои мысли.
Накинув на плечи халат, я на цыпочках подошел к двери, очень осторожно отворил дверь, и также тихо — закрыл ее, оказавшись в темном прохладном коридоре. Немного вслепую, на ощупь, добрался до ванной комнаты, и с некоторым удовольствием опрокинул лицо в холодную воду.
Окончательно прогнав остатки сна, я уставился на собственное отражение в зеркале.
«Черные волосы мне определенно идут… — с некоторой грустью подумал я, вспоминая свое прежнее тело. — Интересно, а прошлый я пугал бы местных? Или наоборот?»
Отгоняя от себя мрачные мысли, в мою голову влетела картинка прошлого вечера. Руки и губы Маргариты, и отвращение к ней, которое пропало.
Нет, я не влюбился, не захотел ее или еще что-то. Я помню, кто она и что она. Но откуда же такое желание вновь окунуться в ее объятия?
Благо, что я все же смог остановиться…
Ее теплые и нежные руки, которые расстегивали мою рубашку, оставили своими когтями неглубокие царапины на груди, которые я сейчас и рассматривал в зеркале.
-— Боевые шрамы, -— ухмыльнулся я.
Дальше, процесс, не пошел. Я вовремя одумался и остановил ее на том моменте, когда ее брюки лежали на полу, а она, сидя на коленях в одних красных кружевных трусиках, завязала волосы в хвост и расстегивала пуговицу брюк, со страстными искорками в глазах.
Не сказать, что она очень сильно расстроилась, но некоторая злоба, когда она надевала бюстгальтер, пряча от моих глаз синяки на груди, которые оставили мои губы, все же чувствовалась. И уж больно резко она вставляла ноги в штанины.
Поцелуй, которым я «одарил» ее на прощание, немного разгладил мой отказ.
Все-таки, я желал ее. Я понимал, что это нужно как мне — для защиты, так и ей, чтобы почувствовать себя живой.
Помотав головой, я прогнал воспоминания, и «остыл». Во всех смыслах этого слова.
Отпрянув от раковины, я принял почти утренний душ, осушился, даже, подбрил юношеский пух на лице, и вышел из ванной комнаты.
Делать в такое время было нечего, поэтому, единственным местом куда можно было пойти в общежитие кроме своей комнаты и ванной, это чайная. Находилась эта комната там же, на втором этаже мужского общежития, и там всегда было то, чем можно было набить свой желудок.
Магия этого мира — не сказочно радовала меня. Большим открытием еще в первый день — были блюда из золота, на которых еда никогда не заканчивалась. Ну как, никогда, пока президент не скомандует об окончании приема пищи, и тогда остатки, или целые продукты — вмиг — исчезали с тарелки и рук.
Спасибо, что не из желудка.
В это время, в чайной было пусто. Весь этаж спал, и я, как истинный любитель пожрать после шести, открыл сервант, где на маленьких блюдцах лежали скромные бутерброды.
Самовар на небольшом деревянном столе всегда был горячим, и налив себе кипятка, я уселся в одно из трех кресел у окна, за котором было темно и холодно.
Горячий, дымящийся напиток, обжог горло, но подарил насыщенный вкус, и довольное урчание желудка, в который полетели бублики, которые я уминал за пару укусов.
-— Не спится? — прозвучал басистый голос с легким акцентом.
Я машинально обернулся в сторону дверного проема, в котором увидел одного из кукловодов, который пялился на меня с несколько заспанной мордой.
-— Че те надо? — спросил я с полным ртом еды, -— У вас не принято жрать по ночам?
-— При чем здесь «у нас»?
-— Притом. Что за вопросы такие? Как там тебя… — я сделал искренне вспоминающее лицо.
-— Генрих, -— сухо добавил он, -— Самый обычный вопрос. Не вижу в нем ничего оскорбительного.
«И вправду, чего это я?!»
-— Я Леха, -— я встал из кресла, и дружелюбно протянул ему руку, -— Будем знакомы, -— и заметив, что ладонь в крошках, деликатно вытер ее о скатерть.
-— Будем, -— коротко ответил тот, с некоторой брезгливостью протягивая ладонь в ответ, -— Ты изменился.
«А то. Через такие ласки прошел, чтобы ты — упырь, не унюхал во мне врага.»
-— Разве? — я по клоунски осмотрел себя, -— Вроде тот же.
-— Запах твой изменился.
-— А
