Марина ставит передо мной чашку кофе с молоком спустя десять минут. Я не успеваю кинуть сахар. Она делает это сама. Кидает две ложки, как я и люблю, а после поднимает голову и встречается со мной взглядом.
Ее рука замирает.
Я улыбаюсь, потому что она помнит.
— Какой кофе пьет Миша?
— Ты пытаешься понять, насколько хорошо я его знаю? — теперь улыбается она. — Очень хорошо, потому что мы с Мишей больше двух лет.
— А он тебя? — вопрос сам срывается с губ, но я и не собираюсь его сворачивать. Вместо этого спрашиваю: — Он знает, какую музыку ты слушаешь, какие фильмы смотришь, что любишь кушать на ночь или когда тебе плохо? Он что-то, мать твою, из этого знает? Потому что то, что я видел в кинотеатре… ощущение, что он был в шоке, поняв, что фильм выбирала ты.
— Ты пришел поговорить об этом?
Она не отвечает ни на один из вопросов, а мне почему-то не становится легче.
Наоборот.
Я понимаю, что все эти годы у нее, как и у меня, была иллюзия счастья. Иллюзия отношений, любящего парня, который всегда будет рядом, и семьи, которую они смогут создать. Все это неправда. Фальшивка. Я ее понимаю, потому что и сам так жил. Думал, что вот оно — все хорошо. Вот она — жизнь. Никем не связанный, без обязательств, никакой любви, все прекрасно.
Я был идиотом.
Лохом.
Подбирать эпитеты можно бессчетное количество раз. Просто я не понимал, что это все фикция, а она понимает. Гораздо раньше, чем совершила бы ужасную ошибку.
— Он многого не знает, — она кивает, — и я о нем тоже не знаю. — Марина пожимает плечами. — Знаешь, после тебя мне казалось, что это и неважно. Я знала о тебе практически все. С кем ты гулял, где подрабатывал, куда шел, когда тебе было плохо. Все, Глеб! И что? Что из этого получилось? Осмотрись вокруг! Нас больше нет. Есть сожженное дотла сердце и чувства, которые никак не хотят уходить, но нас… Нас нет!
— Мы есть! — Я резко встаю со стула и подхожу к ней. — Мы еще все можем исправить. Не сразу! Я докажу тебе, что могу быть другим. Не идиотом, который поверил другому. Это ведь Миша, Миша все подстроил. Сказал, что ты с другим, и фотки прислал.
— И ты поверил! — Она права, черт ее дери, права!
— Да, поверил! Потому что дурак, потому что боялся. Я любил тебя уже тогда сильнее, чем кого-либо в своей жизни. — Мои руки будто сами ложатся на ее плечи. — Любил и боялся, что мне сделают больно.
— Поэтому ты сделал больно мне!
Я отпускаю ее и отхожу на несколько шагов. Такое близкое расстояние между нами чревато тем, что я не сдержусь. Буду брать напором, который ей не нужен. Она не позволит напором. Ей, как и ее матери, нужно показать, что она может мне довериться. Я плохо знаю об отношениях отца и мамы Марины, но… почему-то мне кажется, что она сдалась не так быстро и совсем не просто.
Я хочу признаться ей, что Софи беременна, и не знаю, как это теперь сказать. Разговор ушел совершенно в другое русло, и сказать просто: “Марина, Софи беременна, но я прошу шанс” — было бы глупо.
— Ты об этом пришел поговорить? — она дает мне шанс сказать ей, и я им пользуюсь.
— Нет. Вчера я узнал, что Софи беременна. Возможно, не от меня, но…
— Чего? — Она ошарашено смотрит на меня. — И ты стоишь тут, что-то говоришь об отношениях, когда твоя девушка ждет ребенка?!
Глава 38
Марина
Я ожидала услышать что угодно, но только не то, что говорит Глеб. Софи беременна? И он говорит это мне после того, как сказал, что мы еще можем быть? И кто он после этого? Неужели он действительно думает, что я с радостью прыгну ему на шею и махну рукой на то, что его девушка беременна? Позволю ребенку расти без отца?
Внутри предательски щемит от воспоминаний.
Я вдруг вспоминаю редкие кадры из детства, когда мне удавалось подслушать разговор матери или зайти не вовремя. Я не понимала, что папа делает маме больно, что ему плевать на меня, довольно долго. Я поняла это только тогда, когда мама сошлась с Давидом. Я до сих пор помню шок, который испытала, когда увидела интервью папы.
— Да, говорю! — Глеб резко вырывает меня из воспоминаний. — Потому что мы все еще есть. Есть я. Ты. Мы, понимаешь? Я люблю тебя. — Он вдруг хватает мою руку и прижимает ее к своей груди. — Слышишь? Чувствуешь, как бьется сердце? Так только с тобой, только когда ты рядом!
Я хочу ему верить.
Может, уже верю, но не могу.
Не могу просто взять и перешагнуть через то, что узнала. Да, я на своем примере знаю, что не будет хорошей семьи там, где мужчина не ценит и не любит женщину. Знаю, но хочу дать Глебу и Софи шанс. Почему нет? У нее будет ребенок, он станет отцом, потеплеет, а то первое чувство, что он испытывает ко мне, растворится, как снег в туманный день.
— Я чувствую, — странно, но даже голос звучит как-то отстраненно. — Но ты должен понять, что Софи — твоя ответственность. Мы в ответе за тех, кого приручили, верно? — знаю, что несу полную ахинею, но хочу, чтобы он понял. — Ты привез Софи сюда, вырвал ее из привычного мира. У нее нет ни гражданства, ничего, и она, возможно, носит твоего ребенка. Ты правда думаешь, что я смогу закрыть на это глаза? А ты сам?
— Я и не собираюсь игнорировать это. Я буду ей помогать, находиться рядом, когда нужно, да и денег…
Договорить я ему
