между собой приколоть столичную звезду. В пьесе есть момент, когда один из клиентов (его играл Табаков) начинает рассказ, но буквально на первых же словах входит старшина милиции, прерывает его и требует на выход. Рассказ так и остается незавершенным.
Табаков начинает. Старшина входит и молчит. Табаков замолкает в ожидании его реплики. А вместо этого один из партнеров говорит: «Ну что замолчал? Рассказывай дальше». И Табаков, ни секунды не колеблясь, продолжил, да так интересно, да с таким юмором, что его и остановить полчаса было невозможно. Зал стонал от смеха.
«Тогда мы все поняли, — рассказывал Алексей, — что такое настоящий мастер, не нам чета».
Авторская редакция
Эту историю рассказал мне мой знакомый, ныне уже покойный, Вячеслав Гринченко. Наверное, вам это имя ничего не говорит. Но в музыкальных кругах он был очень известен — прекрасный бас, между прочим, обладатель высшего в стране звания Народный артист СССР. Он был довольно значительно, на 9 лет, старше меня, поэтому история, которую он мне рассказал, произошла, когда я еще был юным студентом, а Вячеслав — хотя и молодым, но уже довольно известным оперным певцом.
Слава был великолепным Борисом Годуновым в опере Мусоргского. В конце 1960-х или начале 1970-х его услышал в этой партии один дирижер из Англии. В это время в Лондоне задумывали постановку «Бориса», и Гринченко ему очень приглянулся. Скоро он получил официальное приглашение, даже без проб. Но было поставлено одно условие.
Дело в том, что «Борис Годунов» был написан Мусоргским довольно необычно в смысле вокальной интонации, гармонии, оркестровки и т. п. Поэтому его близкий друг, гораздо более сведущий в области музыкальной науки, Римский-Корсаков, уже после его смерти осуществил редакцию оперы: сгладил наиболее острые гармонии, улучшил со своей точки зрения вокальные интонации, убрал на его взгляд лишние сцены — словом, привел оперу к европейскому образцу. На основе его редакции позднее Шостакович и музыковед Ламм осуществили более серьезную редакцию, и именно в этом виде опера шла на отечественных сценах.
Но за рубежом оперу ставили в оригинальном виде (к чему сейчас и у нас пришли — поняли, что все это не несообразности, а глубоко оригинальный авторский стиль). Так вот, Гринченко было поставлено условие: петь в авторской редакции.
Он с ней не был даже знаком. Учить это — все равно, что учить новую оперу. Но, ладно, он не отказывался, но, добывая ноты, узнал, что в СССР редакция Мусоргского не издавалась никогда. Единственный рукописный авторский экземпляр хранился в Публичной библиотеке тогда еще Ленинграда.
Слава ринулся туда, и ему удалось заполучить эту рукопись. Но, видимо, это было как-то не особенно законно, поэтому Гринченко запретили делать ксерокопии, а предложили переписать от руки. И он сидел и переписывал — а что еще делать? Домой, естественно, тоже не давали.
Слава поинтересовался, почему так? И ему рассказали, что наше государство не присоединилось к Международной конвенции по охране авторских прав (произошло это, если не ошибаюсь, лишь в 1974). Приехал какой-то ушлый американец, заполучил ноты, сфотографировал их на мини-фотоаппарат, после чего издал в США под своим копирайтом. И теперь, чтобы их напечатать в СССР, требуется его разрешение и очень большие деньги.
Глава 18. Совсем уж разное
Еще о Ландау
В разговоре с коллегой по АТ Л.Федограновым, с которым я поддерживаю тесные творческие и, виртуально, человеческие отношения, зашла речь о Льве Ландау.
Я вспомнил, что некоторое время назад рассказал в своем посте одну байку о великом ученом. Я пересказал ее Людмилу, она ему понравилась, и в ответ он рассказал мне свою. Мне она также понравилась, и мне захотелось поделиться ею с коллегами по нашему сайту.
Какой-то семинар Ландау. Вещь популярная, туча народу. Он пишет что-то на доске, объясняет. Спрашивает у аудитории, понятно ли.
Все: "Да, все понятно". Вдруг слышит: "У вас ошибка".
— Какой говнюк это сказал?
Все трясутся, поднимается мальчик на галерке.
— Покажи ошибку!
Тот спускается, показывает. Ландау резко:
— Вы все говнюки. Ступайте отсюда. А с тобой мы будем разговаривать.
Говорят, этот мальчик в 25 лет стал академиком.
По следам байки
Неожиданно байка про Ландау получила большое количество интересных комментариев.
Во-первых, моя публикация вызвала критику некоторых комментаторов, главным образом имеющих отношение к точным наукам. Мне указывалось на то, что в высшей математике ошибки не находятся так быстро, что самые молодые академики в истории были все же старше указанного мной возраста. Словом, что эта байка неправдоподобна.
Я защищался тем, что байка и не претендует на особенную правдивость. Чаще всего (но не всегда) в ее основе лежит реальное событие. Но в процессе передачи байки из уст в уста она обрастает все новыми «подробностями», нередко уже далекими от действительно случившегося.
Но в любом случае байка многое говорит о личности ее героя.
Все же более интересным для меня стал возникший в связи с этим постом разговор на две темы. Часть этих диалогов я привожу здесь.
Первая тема (речь шла о непростом характере Ландау и о гениях вообще) позволит мне вспомнить добрым словом мою наставницу А.С.Барон.
БАРОН, Анна Семёновна (1911–1988) — пианистка, педагог. Окончила аспирантуру Московской государственной консерватории под руководством Г.Г.Нейгауза. Доцент (1944), профессор (1963).
С 1929 выступала с ежегодными сольными концертами в Ленинграде, Москве (1935–1937). Принимала участие в концертах с симфоническим оркестром под управлением дирижеров: Н. П. Аносова, Ниязи, А. Каца и других, в ансамбле с М. Р. Бреннером. Выступала в радиоконцертах.
Осуществила запись фортепианного концерта Г. И. Сальникова под управлением К. Ю. Элиасберга. Провела цикл из шести «Исторических концертов» (1961), выступала с концертами, целиком посвященными фортепианной музыке В. А. Моцарта (сонаты, 1966), Ф. Шопена (вальсы, мазурки, экосезы, полонезы, 1981), А. Н. Скрябина и др. Исполняла музыку композиторов-современников. Среди ее учеников — Белла Давидович.
Gali-ana
Главное — сталкиваться с гениями лишь по работе, но никак не в личной жизни.
Игорь Резников
Гений — это комплекс. Моя консерваторский профессор Анна Семеновна Барон как-то сказала мне чрезвычайно умную вещь. "Вы все ребята талантливые, — сказала она. Немало среди вас даже очень талантливых. Но имей в виду, между талантом и гением гораздо большая дистанция, чем между талантом и бездарностью".
Поэтому гении и в жизни часто неуживчивы, резки, странны с обычной точки зрения. Так что вы правы.
Корнелий Шнапс
Мой консерваторский
