В Домодедово самолет был точно в девять тридцать пять. Паспортный контроль занял около сорока минут. После тяжелого скоротечного сна и от охватившего возбуждения Петра Ивановича трясло, как в лихорадке. Не очень хорошо соображая, он, тем не менее, понимал: нужно спешить, все эти процедуры на выходе страшно затянуты. Зал выдачи багажа он миновал без остановки и, пройдя мимо навязчивых таксистов, уже почти бежал по стрелкам указывающим путь к аэроэкспрессу. Интервалы отхода поездов составляли полчаса и Петр Иванович с билетом за триста двадцать рублей только помахал вслед ушедшему вагону.
* * *
Днем в начале двенадцатого позвонил Лысый:
— Привет, Михай, — голос в трубке был ровный и властный. — Как у вас там?
— Все спокойно, без происшествий. Филя вроде спит, Лена вроде тоже. У нее темно.
— Ты курьеру писал? Ему пора выезжать уже.
— Он не отвечает, спит должно быть. Сейчас у них одиннадцатый час, он, считай, сутки не спал. Как мы и договаривались — я от ее имени разрешил ему выспаться. Иначе он обратно не доедет, разобьется и…
— Ну, да, да, я помню. Хорошо. Будьте сегодня на месте часов в пять, придется вывозить ее в другое место. Все, давай.
В груди Алексея шевельнулся холодный ужас. Если Лысому все уже известно, то он приедет его казнить. Курьер не отзывается, спит конечно. После такой дороги кто хочешь будет спать как убитый. Если это действительно так, то ребята запалились на чем-то другом и черт с ними. Но если они его грохнули и их взяли, то Леше конец. Без вариантов. Возможно, конечно, что курьер закрылся в номере и заснул беспробудным сном и его никак невозможно было добудиться. В любом случае получается, если курьер не отзовется часов до двух, до часа в Одессе, то надо рвать. Забрать семью и лечь на дно.
Он спустился в гостиную и встретился там с неунывающим Филей.
— Привет, Михай, все по плану? Не передумал?
— Я никогда не передумываю, — хмуро ответил Алексей. — Пожрать есть чего?
— Что найдешь все твое. Я покушал уже. Вот тебя дожидаюсь, видишь?
Николай кивнул на небольшую сумку на диване.
— Готов к уходу на пенсию, осталось только расчет получить.
— Касса с двух работает, рассчитаю.
— Ну, я в тебе никогда не сомневался. У тебя же на лбу написано «Кристально честный человек». Новости есть?
— Нет.
— А у меня есть, — Филя улыбнулся. — К трем часам Лысый нас навестить приедет. Просил не отлучаться. Дело есть.
— К трем?
— Или к четырем я не помню. Мне теперь это не нужно. А тебе разве не звонил?
— Звонил.
— Тогда ты в курсе. Пацаны то твои едут с деньгами? Может, пораньше решим дела? Вдруг Лысый заранее явится, зачем нам эти потрясения?
— Все будет, как договорились — с двенадцати до двух. Точнее я сам не знаю. Подожди малость.
— Я жду, просто скучно. Сыграем в шахматы?
Алексей отказался. Они разошлись по разным углам и каждый занялся своим делом. Алексей звонил своим парням в Одессу и слал смски курьеру. Ни от одного из абонентов ответа не было. Филя сидел за столом и смотрел телевизор.
* * *
В одиннадцать часов Елена Викторовна проснулась. Впервые за последние двое суток она почувствовала себя отдохнувшей и полной сил. «Кажется я начинаю привыкать к своей камере, — удивилась она. — Сплю крепко и долго. Это хорошо. Хватит уже рыдать. Сегодня я должна выбраться отсюда. Почему-то я уверена, что все получится».
Она поднялась и направилась в душ, где провела около часа, приводя себя в порядок. Потом были бутерброд и кофе.
Ее бодрость носила несколько агрессивный характер. До освобождения оставалось всего около двух с половиной часов. В уме она проигрывала сценарий своего выхода из заточения. Конечно она даст себя вывезти от сюда, потом они скорее всего поедут домой на Профсоюзку. Может так случиться, что Петр Иванович окажется дома. Что тогда? Тогда она объяснит ему, почему приехала не одна, или нет, она ничего не станет пока объяснять, просто заберет свою кредитку и паспорт. Этот полубандит скорее всего захочет сопровождать ее везде. В таком случае что-то нужно будет сказать. Можно так: «Пока ты отдыхал тут, я предпринимала все возможные меры к своему освобождению, теперь я должна с этим человеком проехать в банк, у меня есть кое-какие накопления и я обещала ему рассчитаться за его помощь. Пожалуйста, ни о чем не спрашивай и не провожай меня, я сама решу свои проблемы». Лена удовлетворенно закурила и представила, как она красивая и гордая, не прощаясь, уходит из дома, а муж пристыженный и подавленный остается. «Такие вещи прощать нельзя никому, — продолжала мечтать она. — Даже любимому человеку. Почему он не вытащил меня? Где провел это время? Может быть у любовницы, у этой Юли Петровской или у кого-то еще? Просто ему было наплевать, где я и что со мной. Ну ладно, это после. Так, значит, он везет меня в «Черемушки» в отделение City Bank. Там я пишу заявление и получаю требуемую сумму, или пусть он сам заведет карточку и я по заявлению перечислю ему туда деньги. Мне без разницы».
Елена Викторовна приготовила себе еще кофе и посмотрела на часы. Стрелки ползли предельно медленно. Время было 13–00.
«Или так, — продолжала планировать она. — Сдам его охране и все дела. Пусть отправляется в тюрьму, там ему самое место. Хотя, я, конечно, дала слово, пообещала отдать ему деньги. Можно сказать, поклялась. Могу ли я теперь нарушить данное слово только потому, что дала его преступнику под давлением обстоятельств? Сто тысяч долларов — огромные деньги и жаль отдавать их первому встречному жулику. Пусть бы попробовал заработать такую сумму. Это бесчестные и беспринципные люди, готовые обмануть и обокрасть любого. Их воровские законы распространяются только на их сообщество, простые обыкновенные люди, которых они называют «лохи», созданы только для того, чтобы их обирать. Мы — это бараны, а ворье — пастухи, которые доят молоко и стригут шерсть. Так почему же, скажите на милость, я должна держать свое слово? Перед кем? Они нас за людей не считают, могут давать слово сколько угодно и тут же обманывать. Это соответствует их понятиям. А я обязана оставаться всегда честной. Это, по меньшей мере, глупо. Да пошел он, скотина! Кто он такой, в самом деле? Пугать еще вздумал. Я его не боюсь, он получит такой срок, после которого не выходят, а если и выходят, то найти меня в другой стране невозможно».
Лена задохнулась от злости и ненависти к этим людям. Они практически разрушили ее отношения с Петром Ивановичем, убили Сергея, теперь пытаются ограбить, а она должна оставаться порядочной перед ними и сама перед собой. Так действительно может поступать только баран!
«Получается, что честность имеет границы и условия, — заговорила она с собой голосом Петра Ивановича. — Честность понятие относительное, но не абсолютное. Честность не во мне, а во внешнем мире? Или честность внутри меня? То есть, будучи совершенно честным, человек не должен обманывать никого. Ни хорошего человека, ни плохого, ни порядочного, ни вора, ни ребенка, ни старика. Никого и никогда. Иначе он не может себя назвать истинно честным. Получается, что никаких дополнительных поправок это качество не требует. Вернее не допускает. Но не бывает совершенно не обманывающих людей. Так просто не проживешь в нашем мире. Иногда это ложь во спасение, иногда жалость. Любому хочется сказать «я никогда не вру», но тот, кто скажет это и есть самый настоящий лжец. Он или святой или сумасшедший. Делать надо то, что считаешь полезным для себя или для своих близких. Только так! Иначе можно превратиться в интеллигента, вступить в крайнюю фазу человеческого идиотизма. Петя называл это иллюзорным сознанием. Он говорил, что именно интеллигенция виновата в победе коммунистов в России. Большевики считали честность классовым понятием и залили кровью всю страну. Ни в одной стране этого понятия не существует. Рефлексирующие интеллигенты рассуждали о возможности пролить слезу ребенка ради построения храма всеобщего счастья, а их в это время резали люди с неотягощенной лишним образованием и путанными размышлениями совестью. Ну, да, ладно. Это все пустые досужие идеи. Денег я этой свинье не отдам!»
Елена Викторовна ходила по комнате из угла в угол. Постепенно стрелки доползли до трех часов, но никто не пришел. Сама она боялась напоминать о себе и объясняла отсутствие визави его внезапными делами. В конце концов у него могут измениться обстоятельства. Из-за двери время от времени доносились звуки какой-то жизни. Звон посуды, шаги по потолку. Раньше такого оживления не замечалось. Это и могло спутать планы кашляющего человека. Возможно, он просто хочет переждать этот бедлам и потом выведет ее. Не оставалось ничего другого, как только ждать.
* * *
Следующий поезд должен был уходить только в одиннадцать часов. Басов вернулся в здание вокзала и купил себе воды. Его слегка качало, сигарета, которую он выкурил на платформе, казалось, свалит его с ног. Через двадцать минут бесцельного хождения по перрону он наконец зашел в поезд и сел у окна. Народу было мало, но на всякий случай он крепко примотал сумку к своей руке. Все время пути Петр Иванович провел в полудреме, раскачиваясь вместе с вагоном на стыках рельс.
