Паттон ума не выдал, в США он был такой же политик, как у нас С. М. Буденный, разве американский рубака не имел громадных усов. Парад 7 сентября 1945 года оказался лебединой песней прежних межсоюзнических отношений, хотя мы прилагали отчаянные усилия не только сохранить, но и укрепить и развить их.
А. Б.: Я видел попытки Жукова действовать в этом направлении даже в мелочах. В здании Контрольного совета кормили по очереди всех, имевших к нему отношение, - месяц американцы, затем англичане, французы и мы. Когда наступала наша очередь, количество питавшихся удваивалось. "Это объяснялось широким русским гостеприимством, хорошо зарекомендовавшей себя русской кухней и, разумеется, знаменитой русской икрой и водкой", -восторгается в мемуарах Г. К. Жуков. Конечно, не тощие бутерброды, предлагавшиеся в американский месяц.
Идеализм высшей пробы отмечал работу маршала Жукова как в отношении союзников, так и местного населения. Идеализм, отвечавший сущности нашего государства в его представлении. Читайте, например, на странице 360 третьего тома "Воспоминаний и размышлений": "По просьбе Коммунистической партии и лично В. Ульбрихта Советское правительство установило для берлинцев повышенные нормы продовольствия".
Н. Я.: Эти гуманные меры, несомненно, отвечали уму и сердцу Георгия Константиновича. Профессиональный военный, привыкший к стремительным решениям, маршал, видимо, стремился двинуть демократизацию Германии гигантскими шагами. Он рвался творить добро. Но маршал оказался в центре клубка резких противоречий как межгосударственных (игнорирование главкомами западных держав парада 7 сентября хоть и пустяковый, но тревожный сигнал), так и наших внутренних. Недавно опубликованные документы наших самых секретных архивов пролили свет на положение военного Жукова в системе партийного сталинского государства. Ему не было суждено стать в Восточной Германии тем, кем стали американские военные лидеры в Западной Германии и особенно в Японии (Макартур). За этим внимательно приглядывали советские спецслужбы, и только склока между ними - МВД (Серов) и МГБ (Абакумов) - позволила измерить глубину недоброжелательства к маршалу там, где таилась подлинная власть, - в карательных и партийных структурах.
"В Германии ко мне обратился из ЦК компартии Ульбрихт, - докладывал Серов Сталину, - и рассказал, что в трех районах Берлина англичане и американцы назначили районных судей из немцев, которые выявляют и арестовывают функционеров ЦК Компартии Германии, поэтому там невозможно организовать партийную работу. В конце беседы попросил помощь ЦК в этом деле. Я дал указание негласно посадить трех судей в лагерь.
Когда англичане и американцы узнали о пропаже трех судей в их секторах Берлина, то на Контрольном совете сделали заявление с просьбой расследовать, кто арестовал судей.
Жуков позвонил мне и в резкой форме потребовал их освобождения. Я не считал нужным их освобождать и ответил ему, что мы их не арестовывали. Он возмущался и всем говорил, что Серов неправильно работает. Затем Межсоюзная комиссия расследовала, не подтвердила факта, что судьи арестованы нами. ЦК компартии развернул свою работу в этих районах... Абакумов начал мне говорить, что он установил точно, что немецкие судьи мной арестованы, и знает, где они содержатся. Я подтвердил это, так как перед чекистом не считал нужным скрывать. Тогда Абакумов спросил меня, а почему я скрыл это от Жукова. Я ответил, что не все нужно Жукову говорить. Абакумов было попытался прочесть мне лекцию, что "Жукову надо все рассказывать", что "Жуков первый заместитель Верховного" и т. д. Я оборвал его вопросом, почему он так усердно выслуживается перед Жуковым. На это мне Абакумов заявил, что он Жукову рассказал об аресте судей и что мне будет неприятность. Я за это Абакумова обозвал дураком, и мы разошлись. А сейчас позволительно спросить Абакумова, чем вызвано такое желание выслужиться перед Жуковым".
Серов со слезой и дрожью пера заклинал вождя: "Сейчас для того, чтобы очернить меня, Абакумов всеми силами старается приплести меня к Жукову. Я этих стараний не боюсь, так как, кроме Абакумова, есть ЦК, который может объективно разобраться. Однако Абакумов о себе молчит, как он расхваливал Жукова и выслуживался перед ним как мальчик. Приведу факты, товарищ Сталин. Когда немцы подошли к Ленинграду и там создалось тяжелое положение, то ведь не кто иной, как всезнающий Абакумов, распространял слухи, что "Жданов в Ленинграде растерялся, боится там оставаться, что Ворошилов не сумел организовать оборону, а вот приехал Жуков и все дело повернул, теперь Ленинград не сдадут". Теперь Абакумов, несомненно, откажется от своих слов, но я ему сумею напомнить" и т. д.
Откуда такой накал злобы у Серова к Абакумову, попытки забить его до смерти увесистыми политическими обвинениями, главное из которых - мнимая связь с Жуковым? Частично, наверное, потому, что Серов платил той же монетой Абакумову, а главное - Серов стремился вывернуться из неприглядного положения. Докладная Сталину ушла в самом начале февраля 1948 года и посвящалась делам минувшим по той причине, что абакумовское МГБ, в ведение которого была передана оперативная работа в Германии, первым делом кинулось разбираться с соперниками - органами МВД, трудившимися под руководством Серова в Германии. Обращение Серова к Сталину последовало буквально по пятам за представлением Абакумова Сталину соответствующих материалов. Абакумов переслал вождю протокол допроса арестованного генерал-майора А. М. Сиднева, в 1944 году заместителя начальника Управления СМЕРШа 1-го Украинского фронта, где его высмотрел Серов и вытянул в 1945-1947 годах на пост начальника оперативного сектора МВД Берлина. Прекрасный был человек Сиднев, по собственному признанию: из военных инженеров, "по партийной линии был мобилизован в органы НКВД и направлен на руководящую работу. На этой работе я был всем обеспечен, честно, с любовью относился к труду". При обыске у прекрасного чекиста изъяли "около сотни золотых и платиновых изделий, тысячи метров шерстяной и шелковой ткани, около 50 дорогостоящих ковров, большое количество хрусталя, фарфора и другого добра". Озадаченные следователи допытывались, зачем ему "гобелены, место которым в музее", или "вы очищали не только немецкие хранилища, но и грабили арестованных, как разбойник с большой дороги", или "шестьсот серебряных ложек, вилок и других столовых предметов вы также украли... Можно подумать, что к вам ходили сотни гостей. Зачем же вы наворовали столько столовых приборов?" Сиднев мямлил: "Затрудняюсь ответить".
Он распелся канарейкой, когда зашла речь о воровстве других. "Надо мной стоял Серов, - патетически декламировал генерал-вор, - который, являясь моим начальником, не только не одернул меня, а, наоборот, поощрял этот грабеж и наживался в значительно большей степени, чем я. Вряд ли найдется такой человек, который был в Германии и не знал бы, что Серов являлся, по сути дела, главным воротилой по части присвоения награбленного. Самолет Серова постоянно курсировал между Берлином и Москвой, доставляя без досмотра на границе всякое ценное имущество, меха, ковры, картины и драгоценности для Серова. С таким же грузом в Москву Серов отправлял вагоны и автомашины... Жена Серова и его секретарь Тужлов неоднократно приезжали на склад берлинского оперативного сектора, где отбирали в большом количестве ковры, гобелены, лучшее белье, серебряную посуду и столовые приборы, а также другие вещи и увозили с собой".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
