— Совсем забыл про тот дурацкий указ. Царь бы его отменил, если бы хотел заставить собственную жену пропалывать грядки. Хотя нет, для нас оставил бы в силе, а сам нарушил бы. Он никогда не трудится выполнять свои законы.
— Что верно, то верно, — посерьёзнела Сабина. — Единственное, что было честного в похищении, это то, что ваш царь велел брать только девушек. Для нас это, по крайней мере, не рабство, а достойный брак. Но одну замужнюю женщину всё-таки похитил. Её зовут Герсилия, её муж — Гостилий. Она приглянулась царю, и он велел своим бандитам-целерам схватить её и привести к нему в постель.
— Не знал, но это меня не удивляет. И всё-таки он, должно быть, стыдится этой истории, раз никому не сказал.
— Все женщины в Риме об этом знают; мы встречаемся у родника и на реке, где стираем. Герсилия довольна. Гостилий ей не нравился, а этот римский скот, по-моему, привёл её в полный восторг.
— Если знают жёны, дойдёт и до мужей, — задумчиво проговорил Марк. — Что же делать? Когда меня выгнал отец, я ушёл в разбойники, думал награбить у этрусков несметные сокровища и явиться домой на зависть соседям. И вот у меня царь почище любого разбойничьего атамана, но при этом требует, чтобы я пахал землю, точно как брат в родной деревне. В более предприимчивую шайку с женой не уйдёшь, да и Рим бросать жалко. Земля здесь неплохая, палисад мы построили на славу, а в сокровищнице лежат настоящие святыни, про них Ромул не наврал. Потом, кровавая голова, которую вырыли на Капитолии, тоже что-нибудь да значит, если, конечно, это правда. Но главное, я не хочу признавать, что загубил впустую четыре года молодости. Наверное, стоит остаться и подождать, что из этого выйдет.
— Что из этого выйдет, милый, мы давно знаем: мои родичи снесут ваш палисад, сломают хижины и сокровищницу и засеют холм солью в знак вечного проклятия. Разве не помнишь? Мы решили в брачную ночь, что таков будет конец Рима.
— И ты обещала, когда я попаду в рабство, проследить, чтобы со мной хорошо обращались, не забывай, это было самое главное. Ну что ж, нечего думать о будущем. Всё равно, пока война, я должен оставаться со своим вождём; бросить Рим сейчас было бы похоже на бегство. А пока что надо приготовить ужин, а потом в постель. Кстати, враги сразу побежали, я никого не проткнул копьём и не осквернён убийством. Шлем неплохой, но его обронил какой-то беглец, а я подобрал.
— Я не из Ценины, но всё равно хорошо, что ты никого не убил. Сходи наруби дров, и будем ужинать.
За несколько дней Ромул разбил ополчения Крустумерия и Антемны, захватив оба маленьких войска врасплох. Это опять были почти бескровные битвы, римляне нападали внезапно превосходящими силами и рассеивали слабые колонны. Ромул без сомнения показывал себя достойным сыном Марса.
Самые могучие противники, сабиняне, всё ещё не появлялись. Как положено земледельцам, они в первую очередь думали о полях и, похоже, отложили месть до конца осенней пахоты.
После трёх побед римское ополчение распустили. В Народном собрании какие-то горячие головы кричали, чтобы их вели на Ценину: её жители понесли такие потери, что не смогут защищать стены. Но Ромул, взиравший на толпу с почётного возвышения, куда нельзя было подниматься простым римлянам, не согласился.
— Не слишком полагайтесь на сабинскую медлительность, друзья. Ещё неизвестно, правда ли они будут так копаться, что за это время можно захватить город. Выйдет глупо, если они возьмут Рим, пока мы будем осаждать жалкую Ценину. Давайте останемся дома готовиться к великой битве, которой не избежать, когда нападут сабиняне. Но не думайте, что наши завоевания пропали даром. Я поддерживаю связь с правителями побеждённых городов; награда может оказаться больше любой добычи, которую мы бы там захватили.
Слушатели недоумевали. Не предлагает же царь взять выкуп! Дикари и даже некоторые крестьяне иногда платят победителям, чтобы те не трогали полей, но ни один свободный город на такое не согласится. А если согласится, что получит взамен? Обещание Ромула оставить его в покое, а слово такого человека недорого стоит. Тем не менее воины, как всегда, поддержали царское предложение — трудно было голосовать иначе, когда Ромул не давал противникам толком высказаться.
Дома Марк рассказал обо всём жене и узнал, какие слухи ходят среди женщин. Сабина объяснила, что Ромул, как обычно, скрывает свои замыслы от подданных. Он добивается не выкупа, а мира. Герсилия, у которой в Ценине родичи, выступает посредником и всё рассказала другим сабинянкам.
— Ромул с Герсилией придумали очень странную вещь, — сказала Сабина. — Они хотят, чтобы побеждённые города стали частью Рима, а их войска вошли в римское ополчение.
— Что за нелепость, — ответил Марк, — город не может быть сразу в двух местах. Как тогда гражданам приходить на собрание? Половине придётся в придачу к дневной пахоте прошагать немалый путь. Войну не останавливают на середине. Либо мы разрушим Ценину и возьмём жителей в рабство, либо она останется независимым городом.
— Неужели врагов надо непременно убивать и нельзя хоть раз помириться? Побеждённые должны что-то потерять, но незачем отнимать у них жизнь, свободу или всё имущество. По новому плану они останутся жить в своих домах, но будут воевать по приказу Рима и слушаться решений римского собрания. А если их что-нибудь всерьёз заинтересует, я думаю, они доберутся сюда проголосовать. Со временем, когда привыкнут, они даже могут стать верными римлянами; это лучше, чем лишиться головы, так что они ещё будут благодарны за милость.
— Вот-вот, милость меня и удивляет. Это не похоже на Ромула, отец у него жестокий бог. И никогда бы не подумал, что у него хватит ума изобрести новый вид мира.
— А это не он изобрёл, всё придумала Герсилия. Ей был нужен предлог, чтобы пощадили её родных.
— Да, никогда не слыхал ничего подобного. Но, может, и выйдет.
— Выйдет, не сомневайся. Герсилия приказала Ромулу, а тот прикажет римлянам.
— Ромул правит нами, а им, значит, правит жена? Не знал, но я тебе верю.
Сабина была права. На следующем собрании царь изложил свой план. Ему пришлось долго говорить, прежде чем до слушателей дошло диковинное изобретение: диктовать свою волю свободным людям. С чужим городом можно заключить союз, который, скорее всего, развалится в трудную минуту, но обычно считалось, что вопросы войны и мира каждый народ решает сам — войско, которое не хочет сражаться, непременно будет разбито. А тут жители трёх городов (Крустумерий и Антемны тоже попали в этот план) должны будут исполнять решения римского собрания, хотя сами живут так далеко, что не смогут голосовать.
— Не думайте, что всё останется как было, — продолжал Ромул. — Стены и святыни никто не тронет, город — это хорошо. Я сам основал город и хочу, чтобы меня помнили за это, а не за то, что опустошил половину Италии. Так что пускай постройки стоят, но половина жителей переселится в Рим, а на их место отправится столько же римлян. Тогда наши новые сограждане никогда не составят большинства ни в Риме, ни в колониях. В собрании перевес будет у вас, исконных поселенцев. Довольны? Заметьте, наша военная мощь почти удвоится. С колонистами в римском ополчении восемь тысяч человек, а когда надо ждать сабинян, дорог каждый воин. В конце концов мы разобьём сабинян, непременно разобьём, не забывайте знамения, особенно кровавую голову на Капитолии. Риму суждено повелевать. А ваш долг — делать всё, чтобы город исполнил своё предназначение. Помните о долге, а то боги вас покарают; я сын бога, уж я-то знаю.
Собрание утвердило царские решения. По жребию выбрали, кому переселиться в колонии, и переселенцы отправились туда почти охотно, потому что в чужих городах жилось богаче. Но Марк был рад, что не попал в их число. Ему полюбилась хижина, где Сабина хлопотала у очага, а брёвна палисада, которые он сам в своё время ставил, охраняли его сон, словно старые друзья. Он тосковал бы по ним, если бы пришлось оставить Рим.
— Хорошо бы царь поменьше говорил о своём божественном происхождении, — сказал он жене. — У него всегда есть решающий довод, когда надо нам что-нибудь навязать: «Я сын бога и знаю волю богов». Не так-то просто в это поверить, хотя мне начинает казаться, что доля правды тут есть. Наверно, все его злодейства остаются безнаказанными именно поэтому, боги не хотят быть слишком строги с беспутным племянничком. И, конечно, именно такой и должен быть сын Марса: сильный, храбрый, способный на всё, а теперь оказалось, что он у нас ещё и милосердный. Хотя по мне лучше бы он, как в добрые старые времена, убеждал нас, а не запугивал дружбой с богами.
На празднике середины зимы Сабина сказала Марку, что ждёт ребёнка.
— Родичи слишком затянули с местью, — она развела руками. — Теперь не знаю, что им говорить, когда они наконец ворвутся за ваш палисад: чтобы не трогали сабинского малыша или чтобы прикончили римское отродье.
