— Ходу, ходу!
Он летел прямо на нас, невысоко над озером, поверхность которого покрылась крупной рябью. Мы метнулись вдоль берега к роще. Вертолет накренился, поворачивая.
— Почему он не стреляет? — крикнул я, и тут же раздались выстрелы.
Но не пулемета — массивная фигура, высунувшись в пролом на месте двери, начала короткими очередями палить из автомата. Должно быть, Лесник был в ярости, лишившись половины уха, и ярость эта была направлена конкретно на нас двоих. Я упал, прокатившись по земле, вскочил. Прыгнул в сторону, когда пули ударили в землю под самыми ногами, потом еще раз, вперед, — и оказался под прикрытием деревьев. Через мгновение рядом, ломая сучья, пронесся Пригоршня. Автомат вновь затарахтел, вверху затрещали, затряслись ветки, и я побежал за напарником.
Если бы Лесник стрелял из пулемета, то выкосил бы всю рощу и нас в том числе. Однако то ли оружие сломалось, то ли патроны закончились, автомат же не мог настолько проредить густые кроны, чтобы сверху стало видно нас. Тем более что наступала ночь.
Еще минуту они кружили над нами, а затем рокот винта начал стихать. Мы пересекли рощу и выглянули в направлении склона. Почти стемнело, на козырьке и под ним было пусто. Со стороны колхозного поселка в пепельное небо поднимался дым.
— Все, улетел он, — сказал Пригоршня, тяжело дыша. Мы стянули куртки и рубахи, отжав воду, надели вновь.
— Может, они химеру завалили, а может, и нет, — добавил напарник. — Давай по краю рощи пока, а потом быстро отсюда, а то если она опять спустится…
Пригибаясь, мы побежали вдоль границы деревьев и через полсотни метров увидели тело на земле. Услыхав стон, я поднял пистолет, но бегущий немного впереди Пригоршня сказал: «Еле шевелится» и остановился, повесив автомат на спину.
Мы присели с двух сторон от человека. Это оказался молодой солдат, совсем пацан еще, со впалыми щеками, на которых виднелась едва начавшая пробиваться юношеская щетина, в изорванной форме. Он мелко дрожал — предсмертный озноб, решил я. Глаза смотрели в темное небо. Солдат нас увидел, но отреагировать уже не мог, лишь зрачки немного сдвинулись. Дрожь стала сильнее. Сморщившись, Никита снял куртку, укрыл его.
— Без толку это, — сказал я. — Лучше вон…
Из расстегнутого нагрудного кармана торчала пачка «Мальборо», и я осторожно достал ее. Раскрыл — внутри оказались не сигареты, а наполовину скуренная самокрутка.
— Ты знаешь про Медведя? — спросил я, извлекая свою «зиппу».
Зрачки сместились, парень поглядел на меня.
— Такой косматый мужик, коренастый. Он у вас недавно совсем появился…
Взгляд сфокусировался на самокрутке, кончик которой я сжал зубами. Чиркнула зажигалка, загорелся огонек и озарил лицо солдата. Его губы едва заметно шевельнулись.
Я раскурил, вставил влажный конец самокрутки ему в рот. Подождал, вытащил… Дымок заструился между тонких сухих губ, немного вышло и через ноздри: он, как мог, затянулся.
— Bear, — повторил я, с трудом вспоминая английские слова. — Man-bear. It is the nickname of one stalker…
Губы шевельнулись вновь. Я наклонился ухом к лицу солдата и разобрал едва слышный шепот на английском. Некоторое время парень говорил, потом смолк.
— Что? — спросил Пригоршня. — Дай ему еще затянуться…
Выпрямившись, я вставил тлеющую самокрутку между приоткрытых губ, посмотрел на Никиту.
— Трудно понять. Он говорит: да, кто-то похожий на Медведя у них появился… Ну, получается, немного раньше, чем мы сюда попали. Пришел к Пирсняку, сказал, где-то в Долине может бродить человек, который знает, как отсюда выбраться. Пирсняк не сразу поверил, но Медведь сказал, что уже был здесь, попал случайно через военную базу, и человек этот его тогда из Долины как-то вывез на мотоцикле, а сам остался. Надо или человека этого найти, или место, через которое он Медведя в первый раз наружу отправил, потому что тот раненый был, половину дороги в беспамятстве находился и не помнит, каким путем его везли. Вот они и ищут теперь…
— А кто его вывез, Медведь не говорил? Что за человек, как выглядел? Это ж Тропов был наверняка!
Мы взглянули на парня. Губы остались приоткрытыми, дым выходил между ними, сначала будто прилипал к коже, а потом движение воздуха подхватывало его и завивало струйкой, унося вверх. Все это время зажигалка горела, и теперь я цокнул крышечкой. Огонь погас, лицо солдата погрузилось во тьму.
И тут же со стороны поселка донесся взрыв.
— Черт! — сказал Никита, отворачиваясь от мертвеца. — Совсем молодой хлопец. Даже похоронить не можем…
— Пошли, — я спрятал зажигалку, втоптал самокрутку в землю и достал пистолет из-за ремня…
— К поселку, Химик? Проберемся, поглядим, что там к чему…
— На что глядеть? Если люди Пирсняка его весь распотрошили, зачем туда идти?
Так и оставив куртку на солдате, напарник зашагал прочь от рощи.
— Марьяну спасти хочу, — сказал он. Выпрямившись, я кивнул сам себе: так и знал.
— От кого? Она у капитана уже, если не убили в суматохе.
— От капитана и спасу.
— Глупости, ты со всеми военными не сладишь.
— «Ты»? — он развернулся и шагнул назад, увидев, что я не тронулся с места. — Не «мы»?
Я вздохнул.
— Никита, я ради девки шкурой рисковать не буду. Да и тебе незачем. Для чего она тебе?
— Жалко, — пояснил напарник. — Она в меня влюбилась, прикипела ко мне, нельзя ее бросать. И потом, там люди еще…
— А, ну тогда она и в меня влюбилась.
— В натуре? — он поморщился. — Я ж говорил: ревнуешь.
— Слушай сюда, — зло сказал я. — Перед тем как мы к складу поехали, любовь твоя меня за трактиром выловила и целоваться полезла. На шею повесилась и прижалась ко мне… еще более страстно, чем к тебе тогда, в коридоре.
После этих слов наступила тишина, и Пригоршня уставился на меня.
— Решил нарисовать мой портрет? Он наконец подозрительно спросил:
— Врешь?
— Вру? — рявкнул я, наступая на него, так что он слетка, попятился. — Вру?! А ну посмотри мне в глаза и повтори!
Он сразу набычился.
— Ну ладно, не врешь. И что с того?
— Хочешь из-за девки со мной поссориться? Ты не понимаешь, идиот! Ей все равно: Злой, ты, я… С тобой или со мной разве что приятнее, потому что мы моложе, вот и вся разница. Ей только самца самого сильного в стае найти и к нему приклеиться, это все, что ей нужно! И еще такого желательно, который смог бы ее из Долины вывести. А сейчас… Может, ей раньше Пирсняк и противен был, а сейчас, когда военные окончательно верх взяли, она к нему полезет, понял, любовничек? А на тебя, на твою личность ей положить с прибором!
— Не положить! — заорал он в ответ. — Ей нечего, нет у нее, нечего ей ложить! Я ее все равно не хочу бросать, и потом там люди еще, помочь надо!
— Кому, этим доходягам, бомжам? На черта они тебе сдались?!
— И сдались, потому что по-человечески надо поступать!
— По-человечески — значит, своему человеческому инстинкту самосохранения довериться, а не лезть под пули ради какой-то суки! Надо быстро к восточному склону возвращаться, к дому Картографа!
— Зачем туда?
— Затем, что когда мы из хода на склоне вылезли, я узнал местность — по дороге асфальтовой с площадкой, которые на Г похожи. Я это все уже на ноутбуке видел, в тайнике. Там карта была, и на ней значки, стрелки… то место, через которое из Долины вылезти можно, понимаешь? Если дом Картографу принадлежал, то он, значит, исследовал эту местность, карты рисовал, а потом данные в лэптоп заносил…
— Людей вызволим, и тогда все вместе пойдем.
— Всей толпой, чтоб с вертолета заметили? Ты совсем сдурел?! Очнись, блин!!! - Окончательно взъярившись, я врезал ему по больному плечу. Артефакт успел залечить рану, но, конечно, не до конца, и Никита, охнув, отшатнулся, схватился за больное место.
— Химик, ты что делаешь, твою мать?!
— Мозги тебе хочу прочистить!
— Разбегись и башкой об дерево стукнись, чтоб себе прочистить! Все, я в поселок пошел, а ты как хочешь! Учитель нашелся! Достал! На хрен вас всех!
Он погрозил кулаком ночному небу, развернулся, широко зашагал во тьму — и через мгновение я остался один.
* * *
Почти пять минут я торчал на месте, слыша то затихающие, то звучащие громче одиночные выстрелы, а временами — автоматные очереди, ожидая, что Никита вернется. Он так и не появился, и в конце концов, плюнув, я пошел вдоль рощи. И тут же услышал дикий крик.
— У каждой лошади свой звук, — пробормотал я, вглядываясь. — И этот мне знаком.
Впереди ехала телега, понуро брел конь, рядом шли две фигуры. Донесся негромкий скрип, звук шагов. Я достал пистолет, пригнувшись, осторожно направился к ним.
Ручаюсь, что двигался я бесшумно, но Шрам каким-то образом учуял, что кто-то приближается из темноты: один силуэт вдруг пропал. Несколько мгновений спустя донесся громкий шепот сталкера:
— Стоять.
— Шрам, это Химик, — сказал я, выпрямляясь. — Спокойно, не нервничайте там.
— Ходи сюда, Химик! — заговорил Уильям Блейк. — Шрам, это данный он есть, я уже вижу его.
