Поскольку все вещи старика унесло цунами, носил он теперь одежду моего папы, которую я бережно сохранила в шкафу: замшевые брюки, пестрый вязаный свитер и пальто с воротником из искусственного меха. Брюки давно полиняли, а воротник у пальто местами обтерся, но все вещи сидели на старике как влитые и были очень ему к лицу. Его большие и сильные руки старого работяги покоились на коленях, и как только я заговаривала снова, он слегка наклонялся ко мне, чтобы не пропустить ни словечка.
В его руки я влюбилась еще в раннем детстве. Куда бы мы ни выезжали все вместе, я всегда держалась за руку старика. Эти руки могли изготовить все что угодно: ящик для игрушек и модель самолета, вольерчик для жука-носорога и мешочек для секретов, настольную лампу и седло для велосипеда, вяленую рыбу и яблочный штрудель. Суставы у этих рук были узловатые, но ладони — мягкие и ласковые. Одного их прикосновения было достаточно, чтобы я ни о чем не волновалась, а просто знала: меня никогда не дадут в обиду и не оставят одну.
— Вы думаете, все эти изделия не смогут существовать слишком долго? Так же, как не смог ваш паром?
— Н-ну… Не знаю, — пробормотал старик, отклоняясь от меня чуть назад.
— Но R уверен, что смогут. Если хранить их в убежище.
— Да, он верит в чудесную силу убежища, которое мы построили. Но лично я в ней все-таки сомневаюсь. Только не говорю ему об этом в лоб. Зачем? Мои слова ему не нужны…
— Да уж… — кивнула я. — Слов, которыми он объясняет исчезновения, на этом острове просто нет. Мы с вами не понимаем и половины того, что он рассказывает нам об изделиях!
— Даже объединившись против Тайной полиции, мы не можем сопротивляться судьбе, которая нас все-таки разделяет.
— Иногда я думаю… Вот было бы здорово, если бы следующей исчезла сама Тайная полиция, — призналась я. — И больше никому не пришлось бы никуда прятаться!
— О да, это было бы замечательно. Но что, если раньше исчезнут убежища?.. Как тогда быть?
Он потер ладонь о ладонь у себя перед носом. Может, просто хотел согреть руки, а может, молился.
Лично я никогда еще не пыталась представить, что будет, если исчезнет наше убежище. То есть тогда мы напрочь забудем, что находится у нас под ковром в кабинете? И как открывается крышка люка? И почему R находится где-то у нас под ногами?
Я застыла в полном недоумении.
Дон, явно обидевшись на то, что его держат на привязи, хотя вывели погулять, расстроенно заскулил.
— Я думаю, за это волноваться не стоит! — ответила я как можно радостней, лишь бы скрыть свою же растерянность. — До сих пор мы пережили столько исчезновений, что уже и не счесть. Но даже в самые тяжелые минуты, теряя что-нибудь очень важное, очень сокровенное и незаменимое, мы не падали духом и не сходили с ума. Такие, как мы, способны ужиться с любой пустотой, какая бы она ни была.
Сложив руки обратно на колени, старик с улыбкой посмотрел на меня.
— Ты абсолютно права!
Улыбка его, казалось, вот-вот растает в морском закате.
Я поднялась с кирпичей, спустилась на землю, плотней затянула шарф и наконец-то отцепила Дона от дерева.
— Солнце скоро сядет, — сказала я. — Пойдемте домой, а то простудимся.
Освобожденный Дон подскочил к старику и начал тыкаться в его ноги.
— Возвращайся первой, принцесса, — проговорил старик. — А я отдохну немного да загляну к еще одному мяснику. Вчера наткнулся на его лавку на той стороне холма, и там запасы что надо. Отличной ветчины принесу!
— Может, на сегодня хватит? Зачем так напрягаться?
— Да я и не напрягаюсь. Та же дорога домой, только слегка в обход…
— Ах, да! — вдруг вспомнила я. И достала из кармана пакетик с леденцами. — Тогда вот вам на дорожку… Надеюсь, взбодрит!
— И что же это? — Он с любопытством вытянул шею и заморгал.
— Это называется «монпансье». Мы нашли его в статуэтках от Инуи.
Я высыпала оставшиеся таблетки себе на ладонь. Мы с R съели по одной — значит, осталось три.
— Опасно разгуливать с этим в карманах! — заворчал старик. — Мало нам той проверки на станции? А если патруль, что тогда?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Взгляд его при этом не отрывался от таблеток ни на секунду.
— А ничего, — улыбнулась я. — Тогда я положу это на язык, и оно тут же растает… Да вот, попробуйте сами!
С явной опаской он подцепил таблетку, поднес ко рту. Зажатый в его мощных пальцах, леденец показался мне еще крохотнее, чем раньше.
И тут наконец его брови выгнулись, а глаза сверкнули.
— М-м, какой сладкий!.. — оторопело выдохнул он. И потер рукой грудь, словно подтверждая эту сладость всем телом.
— Язык проглотишь, правда? — сказала я. — Держите, это всё вам.
— Ты серьезно? Столько чуда — мне одному? Благодарю, благодарю…
С каждым тающим на языке леденцом он причмокивал и поглаживал себя по груди. Когда же все закончилось, он сложил передо мной руки и согнулся в поклоне.
— Спасибо за угощение!
— Ну что ж, пойду первой, — объявила я. — Жду вас дома!
Я помахала ему рукой. Дон пару раз отрывисто гавкнул и натянул поводок, увлекая меня за собой.
— Да-да… До встречи! — улыбнулся старик, так и не встав с кирпичей.
То был последний раз, когда я видела старика живым.
25
О том, что старик упал перед входом в мясную лавку, мне сообщили по телефону из больницы в тот же вечер, около семи. Его поход «домой, но слегка в обход» что-то совсем затягивался, и я уже собиралась идти его искать, когда раздался звонок. Какая-то женщина — то ли медсестра, то ли секретарша — говорила очень быстро, связь была ужасной, и в целом я плохо уловила, в чем дело. Одно было ясно: нужно срочно бежать в больницу.
Наскоро объяснив R по трубе, что происходит, я схватила кошелек и выскочила из дома. Сперва хотела поймать такси, но, как назло, ни одной машины не попадалось, и в итоге всю дорогу до больницы я пронеслась на своих двоих.
Старик лежал не в кровати, а на металлической стойке, похожей на разделочный стол. Кроме узора из шашечек вдоль четырех длинных ножек, никакого дизайна у этой мебели не наблюдалось. В комнате с кафельными стенами стоял колотун. Тело старика было накрыто одним лишь тоненьким одеялом, выцветшим, с потрепанными краями и колючим на вид.
— Он упал на тротуаре, и его погрузили в скорую, но к нам привезли без сознания, и сердце уже не работало; мы сделали все возможное, чтобы его реанимировать, но смерть наступила в 7:52 пополудни… Причина смерти, скорее всего, кровоизлияние в мозг, но понять, что его вызвало, можно лишь после дополнительного исследования…
Стоявший рядом врач бубнил без остановки, но я не понимала из его речи почти ни слова. Монотонный голос этого незнакомца просто затекал в мои уши и закручивался в голове, как циклон.
— Не получал ли он в последнее время каких-нибудь травм? Ударов по голове, например?
Посмотрев на врача, я открыла рот для ответа, но слова застревали в груди, и сказать ничего не вышло.
— Кровоизлияние произошло не внутри мозга, а снаружи, у самого черепа. В большинстве подобных случаев виновата внешняя головная травма. Хотя не исключено, что сначала у него случился сердечный приступ, а уже затем он упал и ударился головой. В этом случае…
И он продолжил бубнить самому себе дальше.
Я откинула уголок одеяла. И сначала увидела руки. Скрещенные на груди. Руки, которые больше не могли ничего смастерить. Я вспомнила струйку темной крови, что вытекала у старика из уха, когда его придавило комодом на пароме. И его пальцы, не способные коснуться ни огурчика на тарелке, ни вынутого из статуэтки изделия. Может, как раз тогда у него все это и началось?
— Но ведь потом он смог починить сливную трубу… И шевелюру R подстриг так, что любо-дорого посмотреть! — пробормотала я. Но слова эти лишь отскочили от кафельных стен и ушей врача, надеюсь, не достигли.
На полу под ногами валялась корзина для покупок, из которой на меня смотрели сверток из мясной лавки и морковные хвостики.
