– Мы тут говорили о новой исторической пьесе Элизы Бенет, – сказала Чаридхе Масо, – и сошлись на том, что, хотя двору она может показаться старомодной, мы, привыкшие к примитивным увеселениям, находим ее вполне достойной внимания.
Да тут не один выстрел, а целый залп, подумал Фазо, невольно развеселившись. Ему нравился молодой Брендон, в отличие от всех Масо, которых он знал.
Но Брендон, оставшись равнодушен к завуалированной шпильке, сказал:
– Я очень смеялся в том месте, где молодая дама описывает демона страны снов, а принц, развесив уши, думает, что речь идет о нем самом.
Собравшиеся отозвались одобрительным гулом, и пьесу расщипали на части, используя ее достоинства и недостатки в качестве мишени для юмора, не всегда беззлобного. После обстрела намеками, который Чаридхе обрушила на Брендона (он отражал атаку тем, что со всем соглашался), разговор перешел на то, в кого из придворных целила Бенет.
В разгар обсуждения Брендон встал и неторопливо подошел к буфетному столу. Фазо с праздным поначалу интересом следил, как он обменивается несколькими словами с каждым из гостей.
Общая беседа переключилась на новые имена в кинетическом искусстве. Брендон тем временем набрал себе полную тарелку, но в избранный круг не вернулся, а сел на скамейку в метре от Джофа Масо.
Каждое собрание имеет свой центр, и, если самый знатный гость не пользуется своей привилегией, разговор часто заходит в тупик.
Это случилось не сразу. Чаридхе снова взяла руководство на себя, пройдясь по поводу падения вкусов публики – все больше и больше народу предпочитает голографический аккомпанемент музыке. Другие стали высказываться за и против, и немало взоров обращалось в сторону Брендона, но он беседовал с Джофом.
Фазо проглотил последний пирожок и с пустой тарелкой, как со щитом, двинулся к столу. Склонившись над пирожными, он услышал мальчишеский смех и голос Брендона:
– Да нет, мы правда использовали роботов-официантов.
Фазо придвинулся поближе.
– Представь себе тарканцев в их сервоброне, – продолжал Брендон, пародируя тяжелую поступь солдат. – Тут роботы загружаются... звяк-жжж-шлеп! – и шлем залеплен жижей, которую перчаткой не соскребешь. Двое натыкаются друг на дружку, и... – Брендон стиснул в руке пирожок, выдавив начинку. Джоф снова прыснул.
– Так нам и рифтер рассказывал, в н-невесомом зале. М-многие думали, что он это выдумал.
– Чистая правда, – торжественно поднял руку Брендон.
– Я слышала эту историю. – К ним присоединилась тонкая, как тростинка, девочка, раньше сидевшая на том конце комнаты. – Но неужели вы, – серьезно спросила она, – действительно позволили рифтерам разграбить Большой Дворец, Ваше Высочество?
– Только Аванзал Слоновой Кости. Притом каждый из этих предметов внесен в каталог, и когда-нибудь я их выкуплю.
Джоф что-то неразборчиво произнес, и Брендон засмеялся.
– Вот и я так полагаю. Зачем оставлять это Эсабиану?
И на глазах у Фазо центр разговора стал мало-помалу смещаться к Эренарху и Джофу Масо. После воспоминаний, как комических, так и трагических, перешли к тому, что у кого осталось позади. Это был катарсис: Дулу, столь сдержанные в своих чувствах, откровенно говорили о том, что они потеряли.
Разговор шел о материальных потерях, но подразумевались и эмоциональные – поделиться ими значило найти путь к единству. Память Антона Фазо беспокойно шевельнулась, но он не успел понять, в чем дело. Он смотрел, слушал и порядком удивился, когда юный увалень Масо выразил пламенное желание стать пилотом. Брендон выразил ему свое сочувствие и ободрение, что не ушло от внимания матери, которая уже маячила поблизости. Ее впалые щеки пылали. Что это она – злится, что ее обошли? Или радуется, что сын в кои-то веки оказался в центре общества?
Возможно, Чаридхе и сама не знала: когда Брендон чуть позже ушел, он держал ее под руку, а Джоф держался с другой стороны Эренарха, и все трое смеялись. Фазо остался еще ненадолго, и ему показалось, что комната лишилась всей своей энергии и света.
* * *
Ваннис и теперь, когда ее вовлекли в глубины регентского заговора, при каждом удобном случае следила за анклавом из своего дома. Брендон последнее время редко бывал дома – но сейчас он там был.
При столь бурной светской жизни с Эренархом уже нельзя было побеседовать наедине, если он сам того не желал (Ваннис не без юмора наблюдала, как Фиэрин пыталась это сделать на балу у Акбани прошлым вечером).
Положение самой Ваннис тоже было не лишено юмора. Все чаще и чаще с тех пор, как их собрали в эту ужасную кучу, ей казалось, что она играет роль в общем фарсе. А те, кто до сих пор верил, что старые истины незыблемы, и то, что здесь происходит, имеет какой-то смысл, забавляли ее еще больше.
В этот час она могла бы царить в каком-нибудь светском кружке, где все отчаянно держатся за мелочи придворного этикета, а вместо этого помчалась домой, чтобы шпионить за человеком, которого всего несколько недель назад считала недостойным даже презрения.
Она думала над своей двойственной позицией, и бесконечные возможности открывались перед ней.
Первым шагом будет приказ, отданный Флоту: собраться при Аресе для атаки и объявить официальный траур по Панарху. Брендон пока что выразил только одно желание: спасти своего отца.
Однако он ничего для этого не сделал. Быть может, он также наивен в политическом отношении, как была Ваннис, когда впервые появилась при дворе?
В этот момент кто-то вышел из транстуба около анклава.
– Омилов, – прошептала Ваннис, узнав эту прямую спину и большие уши. Что за дело может быть у какого-то лейтенанта к Брендону? Осри Омилов приходит сюда уже второй раз за два дня.
Конечно, он был вместе с Брендоном на рифтерском корабле, и кое-кто пытался выдоить из него информацию, но безуспешно. Если Омилов и знал что-то о тайне бегства Брендона с собственной Энкаинации, то не говорил. В свете он появлялся лишь в случае крайней необходимости, да и тогда держался поближе к флотскому начальству.
Ваннис сунула в футляр свой электронный бинокль и открыла садовую дверь. Надо подумать как следует.
Сама того не сознавая, она сжала руками локти. Под ее напускной веселостью таился страх.
Проклятый Тау – зачем он рассказал ей, как умер Семион? Теперь ей все время снился обезглавленный труп. Бестан, которая увлекалась толкованием снов, говорила ей, что это символизирует лишенное головы государство, – и в этом была доля правды.
Но чувства Ваннис были намного сложнее. При всей своей неприязни к Семиону сейчас она приняла бы его с радостью. Она отчаянно нуждалась в том, кто взял бы власть в свои руки, командовал бы кораблем, победил бы должарских дьяволов и вернул прежнюю жизнь.
«Вернул бы мне мое положение».
Правда, теперь она уже переросла светские амбиции. Высокое положение – ничто без реальной власти. И ей нужна эта власть, нужен доступ на политическую арену.
«Но даже если мы сумеем восстановиться...»
Жизнь все равно уже не станет нормальной, и это пугало Ваннис больше всего. Пока Сантос Даймонаскос не прыгнул из шлюза в космос, узнав от Гештар аль-Гессинав, что его металлургический завод в системе Конигвальта взорван рифтерами Эсабиана, Ваннис не задумывалась о том, что идет и вторая, бескровная война – экономическая. У Гештар, безусловно, есть ловкие агенты на местах, которые позаботятся о ее уцелевшем достоянии, но многим придется усвоить, что, если их дома и уцелеют, к промышленным предприятиям это не относится. И Панархия, когда реставрируется, ничем не сможет помочь им.
Осознает ли Брендон все это? Не сказать ли ему?
Под влиянием импульса Ваннис включила свой босуэлл и послала сигнал Брендону. Почему бы и нет, в конце концов?
Размышляя над иронией своего поступка, она, сама того не замечая, опустилась на скамью, устремив невидящий взор на ручей, и вздрогнула, когда в голове расцвел нейросигнал.
(Брендон?)
(Так это вы мне босуэллируете?)
За словами слышался смех.
Она настроила себя на соответствующий тон, хотя и знала, что при передаче он получит кислый оттенок: (Простите меня. Данаэрик скорбит над руинами. Это был порыв, потребность поговорить с вами без придворных условностей.)
Не важно, что он скажет, этот никчемный третий сын еще-возможно-живого Геласаара, говорила она себе, но все же ждала с бьющимся сердцем и затаенным дыханием, пока после бесконечно длинной паузы не пришел ответ:
(Быть может, мне зайти?)
Он так и сделал, и Ваннис, успевшая услать Йенеф с длительным поручением, открыла дверь сама. Она испытала облегчение, увидев, что с ним десантник, а не тот длиннолицый рифтер. На десантника можно не обращать внимания: он знает правила и держится на почтительном расстоянии. А рифтер со своими побрякивающими траурными косами так и ест тебя глазами.
