Обкурился он там, что ли, в машине? Разве не понимает, что меня задевают сейчас его слова?
— У знакомого своего, который с мертвыми разговаривает, спроси.
— Не помню, чтобы рассказывал о нем. — Костя задумчиво трет рукой подбородок, который зарос щетиной.
— Тогда бросай пить. Недавно принял на грудь и делился историями про Яниса, а еще говорил, что у Багдасаровых вся семейка немного того.
— Правда? — хмурится Гончаров.
Я киваю.
Он подходит ближе и смотрит на крест, затем переводит взгляд на тот, что стоит рядом.
— Может, памятник закажем? Завтра же всё установят и пришлют на почту отчет, — предлагает Костя, заметив нищенское убранство могил.
— Не надо, — возражаю я, смягчившись, но на душе все так же паршиво и тяжело. — Во-первых, у меня есть деньги, чтобы это сделать, да и бабушка настаивала оставить крест, а во-вторых, через пару лет здесь собираются построить федеральную трассу. Возможно, я сегодня была у бабули и родителей в последний раз, потому и хотела приехать обязательно. На случай, если предстоит скрываться год или около того по заграницам, после того как выполню условия, которые ты прописал в брачном контракте.
Костя обводит кладбище глазами.
— Его сравняют с землей?
— Сравняют, — печально вздыхаю я.
— Мы недавно строили завод на юге и сделали то же самое, — безразлично хмыкает он. — Это бизнес, Маша. С этим ничего не поделать. Тем более если вышло постановление и…
— Смотрю, ты не брезгуешь никакими способами, чтобы я воспылала к тебе негативными чувствами? — перебиваю его. — Только получается все с точностью до наоборот!
Не знаю, что на меня нашло. Наверное, это потому, что я живой человек и хочу взаимности? Ну или хотя бы какой-то определенности. Которой нет и, похоже, не предвидится.
Вспоминаю, с какой страстью Костя накинулся на меня, когда мы переступили порог гостиницы. Он овладел мной прямо на комоде, а потом понес в душ и там вовсю проявил свои оккупантские замашки. Как дорогой он показывал мой обморок на обочине и смеялся при этом так искренне, что сердце сжималось. Я тогда представила нас по-настоящему влюбленной парой и отвернулась к окну, чтобы спрятать от Гончарова свои слезы.
— Ты постоянно напоминаешь, что я с тобой на время, что мои чувства для тебя ничего не значат, что я въедливая и раздражаю своей заботой. Но мне все равно нравится быть рядом, а от мысли, что тебе плохо, становится больно вот тут. — Тычу в свое сердце. — Знаешь, о чем я сейчас думала, пока ты не пришел? Собиралась найти номер Артура Багдасарова и попросить его тебя остановить. А может, мне нанять киллера, чтобы он убил Антипова? Да, точно. Так и сделаю. Хочу свою часть денег. Немедленно. — Эмоции снова прут из меня, но я ни капли этого не стыжусь.
У меня есть отличительная черта: я быстро завожусь и так же быстро забываю обиду. А еще безумно люблю выискивать у людей положительные качества. У Кости их — огромное множество, но он упрямо маскирует всё хорошее своим циничным поведением и таким же отношением к жизни.
— Деньги ты не получишь, — на полном серьезе говорит Костя. — По крайней мере, пока не покинешь страну.
— И телефон забирай! На! Вдруг я позвоню Багдасарову. — Протягиваю ему свой мобильник, ощущая, как эмоции продолжают душить мое спокойствие. — Если ты этого до сих пор не осознал, то я влюбилась в тебя и не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности.
Костя приближается и заключает меня в кольцо сильных рук, поняв, что я собираюсь сбежать. Признаться в своих в чувствах духу мне хватило, а посмотреть ему в глаза — нет. Дергаюсь в его руках и пытаюсь вырваться. Но тщетно.
— Ты в курсе, что никто до тебя не признавался мне в любви на кладбище? — спрашивает Костя.
— Ха-ха. — Я кривлю лицо и едва сдерживаюсь, чтобы не заплакать.
Кажется, что Костя опять иронизирует, но в его лице что-то меняется. Он шумно втягивает воздух в легкие, прижимает меня к себе еще теснее и зарывается лицом в мои волосы.
— Даже если скажу, что чувствую к тебе, ты все равно в итоге будешь испытывать боль. А мне бы не хотелось тебе ее причинять. Я ведь говорил, что не могу сойти с дистанции. Но и рисковать твоей жизнью тоже не стану. Это все, что ты должна знать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Горячее дыхание обжигает висок, вызывая на коже табун мурашек. Костя касается лбом моей щеки и шумно дышит. Молчит. Но будто мысленно просит, чтобы я не оставляла его. Или это мое помутившееся от влюбленности сознание рисует такие картинки. Потому что когда человек хочет, он это делает.
— Я тоже всех потеряла. Одна осталась. Брат спился и выгнал из дома, сестра предала. И вот же ирония судьбы: муж тоже меня скоро бросит и плевать ему будет на мое разбитое сердце. Каждый день себя уговариваю, что все делаю правильно, что тебе необходима поддержка. Но не только тебе. Мне она тоже нужна. Если ты меня все равно бросишь, то не тяни, сделай это сейчас. Видишь же, что сама не могу…
Я крепко обнимаю Костю и прячу лицо на его груди, вдыхая терпкий запах мужских духов. Так хочется, чтобы Гончаров сказал, что мы всегда будем вместе и он никуда меня не отпустит, но он молчит, продолжая часто дышать, и тем самым рвет мое сердце в клочья.
— Маша… — начинает Костя, взяв меня за плечи, и смотрит непроницаемыми глазами.
Мне мерещатся в его голосе нотки обреченности. Будто он хочет сказать, чтобы я уходила. Но это окончательно сломает меня. Я надеялась услышать другое. Упираюсь руками в твердую грудь, отталкиваю Костю от себя и бегу по узкой тропинке к машине, не видя ничего под ногами из-за слез и начавшегося ливня.
39 глава
Ненавижу его! Проклятый манипулятор! Знаю, что сама во всем виновата, Гончаров изначально предупреждал, чтобы я не строила воздушных замков. Но как их было не строить? Как? Если бы могла, то перепрограммировала бы себя, но я без понятия, как это делается.
Остановившись у машины Гончарова, чтобы забрать свои вещи, с остервенением дергаю на себя дверь, и вдруг слышу за спиной голос Рафаэля:
— Ну и глушь, как ты только здесь жила? — усмехается он, и я резко поворачиваюсь. — А с лицом твоим что? Ты бы не разводила сырость, все мы там окажемся, — кивает Раф в сторону тропинки, которая ведет на кладбище. — Постой… — Он подходит ближе и смотрит на меня сверху вниз. — Ты Костю, что ли, замочила и теперь рыдаешь? Мне тоже поторопиться скрыться с места преступления? Хотя... Кто нас будет здесь искать? Пойдем посмотрим, наверное, он жив. — Рафаэль трогает меня за плечо, но я сбрасываю его руку. — Ты в курсе, что таких, как Гончаров, всегда нужно добивать?
Перед глазами все расплывается от слез, внутри горит. Хочу быть таким же роботом, как Костя или Рафаэль, — чтобы ничего ни к кому не чувствовать. Почему это невозможно? И как же меня достал цинизм этих двоих! Да еще и в таком количестве. Или он развивается пропорционально разрастающемуся кошельку? У меня отсутствует это качество, потому что за душой ни гроша и мне нечего оберегать?
— Что ты здесь делаешь? А где девочки? — Я шмыгаю носом и вытираю тыльной стороной ладони мокрые щеки.
Дождь, как назло, усиливается, и на улице становится дико холодно.
— В городе их оставил и поехал за вами. Костя скинул мне координаты. Хер его знает, зачем я ему здесь понадобился.
— Можно я с тобой в город вернусь? — спрашиваю у Рафаэля, заталкивая свою боль поглубже.
Пореву, когда останусь в одиночестве. Без свидетелей.
— А муж на это что скажет? — Раф заглядывает мне за спину. — Кстати, вот и он. Жаль, я думал, ты и правда его прикончила. Мы бы потом поделили между собой наследство.
Я оборачиваюсь и вижу, что к нам приближается Гончаров. Только сейчас доходит, что я сделала: сама, по собственной воле осталась с этим поганцем, которому плевать на чувства других. Чертов эгоист! Ненавижу!
— Мне все равно, что он скажет, — игнорирую сарказм Рафаэля.
— Неужели поругались? Так милые бранятся — только тешатся. Притирка и все дела. Пройдет. — Он равнодушно пожимает плечом. — Ну и вообще, ты разве клятв не давала? В болезни и здравии, в богатстве и бедности… — начинает умничать.
