— В нынешнем его состоянии не думаю, что это очень уж благоразумно, ваше сиятельство, — решительно возразил Шреефогль. — Кроме того, перед вами один из лучших лекарей во всем Пфаффенвинкеле.
— В Пфаффенвинкеле — может, и так! — насмешливо бросил граф, и Симона обдало насыщенным ароматом мыла и дорогих духов. — В этой глуши среди безмозглых крестьян приблудный цирюльник довольно быстро может дослужиться до хирурга. Но в Мюнхене он так и остался бы шарлатаном.
Симон прокашлялся. Заносчивость графа приводила его в бешенство, но он все же старался говорить спокойно.
— Ваше сиятельство может преспокойно отправить мальчика в Мюнхен, если вы сомневаетесь в моих способностях. Там наверняка найдутся ученые доктора, которые за баснословные деньги напичкают мальчика слабительным или пустят ему кровь.
Казалось, граф только сейчас заметил присутствие цирюльника. Он развернулся к Симону и окинул его недоверчивым взглядом. Воцарилось молчание.
— А этот, значит, кровь ему пускать не будет? — спросил наконец Вартенберг.
Симон склонился над мальчиком и вопросительно оглянулся на графа:
— Вы позволите?
Тот благосклонно кивнул; тогда Симон расстегнул пропитанную потом рубашку больного и послушал пульс. Потом заглянул в красные с прожилками глаза и осмотрел язык: он был покрыт буро-желтым налетом, как и у всех прочих. И красные пятна на груди были такие же. Наконец лекарь решительно помотал головой.
— Нет, я ни в коем случае не стану пускать ему кровь, — сказал он самоуверенно. — Лихорадка, судя по всему, ослабила мальчика сверх меры, и ему понадобится каждая капля крови, чтобы выздороветь.
— Интересно. — Граф Вартенберг задумчиво потер тонкие губы, не спуская пристального взгляда с Симона. — Притом что самые высокопоставленные лекари с безупречной репутацией только и делают, что пускают кровь пациентам, чтобы отделить вредные жидкости. Значит, все они заблуждались?
— Учение Галена о четырех жидкостях применимо при многих заболеваниях, — осторожно ответил Симон. — Но при лихорадке лучше будет понижать жар холодными компрессами. Так я поступаю и с другими своими пациентами.
Он снова пощупал пульс мальчика, слабый, как у маленькой пташки.
— Кроме того, жар безвреден. Тело борется с болезнью и от этого нагревается. Вместо этого лучше давать вашему Мартину побольше питья. Может, отвар из дудника, вахты и бузины. Или же из фенхеля и тысячелистника. Надо посмотреть, что лучше подействует на детский организм.
Граф Вартенберг удивленно вскинул брови.
— А он, похоже, и вправду неплохо разбирается в снадобьях… Мастер Шреефогль не преувеличивал, когда рекомендовал мне его сегодня в таверне.
«И тем самым мне создал кучу неприятностей, — подумал Симон. — Благодарю покорно, мастер Шреефогль! Теперь, если мальчик умрет, мне можно отправляться на эшафот вместе с Непомуком».
Потом он все-таки вспомнил, что сам взялся выяснить что-нибудь о графе и его намерениях. Быть может, само провидение распорядилось так, что он должен теперь выхаживать этого мальчика. Во время лечения наверняка выпадет случай узнать какие-либо подробности. Кроме того, для того ведь они и явились с Магдаленой в Андекс, чтобы отблагодарить Господа за выздоровление собственных детей. Этот Мартин был ненамного старше Петера.
— Я охотно возьмусь за лечение ребенка, — сказал он наконец графу. — Вы позволите?
Вартенберг с тревогой взглянул на сына — тот снова вскрикнул во сне, — взял мальчика за руку и погладил по горячей щеке.
— Разве у меня есть выбор? — пробормотал он. — Прав он, этот Фронвизер. В Мюнхене меня окружат лишь охочие до денег кровопийцы и ученые жирдяи, что путают лекции с практикой. К тому же я и сам не уверен, что мальчик выдержит путешествие. Так что придется довериться его попечению… — Граф резко поднялся. — Он волен действовать, как сочтет нужным. Деньги роли не играют. Если потребуется золото на лекарства или еще какие-то издержки, пусть сообщит об этом. И может входить в эту комнату в любое время дня и ночи.
Граф неожиданно шагнул вплотную к Симону, так что лекарь снова почувствовал едкий запах духов.
— Если мальчик все же умрет, то я велю повесить его за шарлатанство на самом высоком участке стены в назидание другим, — проговорил он тихим голосом. — А уж я позабочусь о том, чтобы он дергался подольше. Я понятно выражаюсь?
Симон кивнул, при этом лицо у него заметно побледнело.
— Я… вы можете на меня положиться, ваше сиятельство, — ответил он. — Я сделаю все, лишь бы спасти вашего ребенка. Позвольте мне только заглянуть в лазарет, чтобы взять необходимые снадобья.
Граф Вартенберг отпустил его нетерпеливым жестом, и Симон вышел, раскланиваясь, вместе со Шреефоглем из комнаты.
— И угораздило вас впутать меня во все это, — зашипел он на советника, когда они отошли достаточно далеко. — Как будто у меня и без того забот мало!
Шреефогль стиснул руку Симона.
— Мастер Фронвизер, — начал он тихо. — Вы же видели заплаканные глаза графа? Это просто отец, который боится потерять ребенка! Как я боялся потерять Клару. Помните?
Симон медленно кивнул. Несколько лет назад он действительно вылечил приемную дочь Шреефогля от тяжелого гриппа. Правда, в тот раз у него в распоряжении было редкое лекарство, которое он получил по чистой случайности. Теперь же придется обходиться обычными средствами.
— Когда граф сегодня утром спросил меня в таверне, знаю ли я какого-нибудь хорошего лекаря, я сразу же назвал ваше имя, — продолжал Шреефогль. — Я не мог поступить иначе. И я не сомневаюсь, что вы вылечите мальчика.
— Да, а как же другие больные, которым не посчастливилось иметь в отцах графа? — возмутился Симон. — Кто позаботится о бедных, пока я отпаиваю здесь изнеженного мальчонку медом и шалфеем?
— Я думал, ваша жена… — начал советник.
— О ней забудьте, она за нашими собственными детьми присматривает.
Патриций улыбнулся:
— Тогда, может, моя скромная особа окажет вам посильную помощь.
— Вы? — Симон с сомнением взглянул на собеседника. — Советник в услужении у цирюльника?
— Вместо того чтобы по пять раз обходить с молитвами церковь, я лучше займусь в лазарете действительно богоугодным делом, — спокойно ответил Шреефогль. — Ведь ваша жена сама говорила, что в этом нет ничего сложного. Я даже в какой-то степени вошел во вкус. Чувствуешь себя… — Он задумался, подыскивая подходящее слово. — Да, чувствуешь себя полезным. Во всяком случае, более полезным, чем если бы я заключал в трактире сделки о поставке посуды.
Симон невольно рассмеялся.
— Вот тут вы, наверное, правы. Возня с больными поинтереснее сделок. Да и мне немного помощи не помешает… — Он протянул советнику руку. — Тогда приступим к работе, господин цирюльник. Будем надеяться, что этот кошмар скоро закончится и мы сможем вернуться в Шонгау.
Улыбка на губах Шреефогля резко угасла, и он перекрестился.
— Помолимся за это Господу. Для одного монастыря проклятий над этим местом скопилось слишком уж много.
Магдалена бесцельно бродила с детьми по оживленным переулкам перед монастырем. Отец тоже ее оставил, чтобы осмотреться еще раз в монашеском одеянии. Одной только ей не нашлось занятия. Ее злило, что Симон так сразу от них отделался, хотя она и понимала, что к графскому сыну отправиться он мог лишь в одиночку. И все-таки ей бы хотелось, чтобы он больше времени проводил с семьей.
Петер потянул Магдалену за руку, и она со вздохом подошла к лотку со свечами, святыми образами и четками. За последние дни таких лавок у подножия Святой горы выросло, как грибов после дождя. На продажу выставлены были в основном небольшие иконки для красных углов, витражные изображения монастыря по завышенной цене, а также свечи, четки, плохо отпечатанные выдержки из Библии и всевозможные обереги с крошечными листочками, сложенными и исписанными молитвами. Магдалена вспомнила недавний разговор с Якобом Шреефоглем: советник говорил, что бургомистр Земер с графом тоже неплохо нажились на этих религиозных безделушках. Но если сын графа и вправду так болен, как того опасались, то Вартенбергу от этих сделок не было никакого проку. Смерть взяток не принимала.
Магдалена в последний момент отдернула Петера, когда тот схватил четки с прилавка.
— А ну положи на место! — крикнула она. — Это не игрушка!
Грубее, чем ей того хотелось, она оттащила старшего сына от лотка, и тот сразу захныкал. Тут же следом заплакал и его брат.
— Папа! Где папа? — ревел он. — Я хочу к папе и к дедушке!
— Не хочу тебя разочаровывать, — съязвила Магдалена, — но у наших семьянинов есть дела куда более важные. Так что придется вам довольствоваться мамой.
Дети продолжали реветь. Тогда она раздраженно порылась в кармане и вынула несколько засахаренных ягод. Малыши сразу успокоились, и Магдалена повела их дальше сквозь толпу паломников в серых власяницах, собравшихся перед монастырем к очередной службе.
