Это воззрение имеет немалый смысл применительно к развитию, но лишь в том случае, если тело-ум младенца действительно пребывает в полном Богосознании или сознании Основы. Поскольку суть, как вы помните, в том, что это романтическое воззрение зависит от концепции, что младенец погружен в актуальное Богосознание или в полностью наличную Основу, которая затем буквально вытесняется где-то в первые один-два года жизни. Однако эта точка зрения не имеет вообще никакого смысла и не применима к развитию, если сама доэгоическая структура представляет собой что-то меньшее, чем Бог, поскольку предполагается, что именно актуальное вытеснение Богосознание к двухлетнему возрасту становится движущим началом последующей схемы развития. Если «изначальная внедренность» самости младенца не пребывает в полном контакте с Богосознанием или сознанием Основы, то это представление о развитии полностью рушится.
И именно эта проблема окончательно развенчивает романтическую позицию — как я быстро выяснил, пытаясь привести эту точку зрения в рабочее состояние. Мы с Джеком Криттенденом только что основали «Ревижн Джорнэл», и, отчаявшись в поисках материала, я начал из номера в номер публиковать ранние наброски «Проекта Атман», нагруженные романтическими представлениями и многочисленными до/транс заблуждениями.{45}5
Однако, чем больше я старался привести романтическую модель в рабочее состояние — и, поверьте, я очень, очень старался — тем больше я понимал ее главные несоответствия и заблуждения, которые я вскоре опишу. Так что я спешно перерабатывал ранние наброски «Проекта Атман» и «Ввысь из Эдема» — ни одна из этих работ еще не была опубликована в виде книги — объясняя этот сдвиг в моем мышлении, который я также подробно объяснял в «Одиссее».{46}6 Кстати, когда я писал «До-/трансзаблуждение»,{47}7 я, по сути дела, каталогизировал все ошибки, которые сам допустил в этом отношении. Наверное, именно поэтому они казались мне такими понятными и пугающе знакомыми.
Как бы то ни было, будем называть мою раннюю модель «Романтико-юнгианской или Уилбер-I», а более позднюю модель — «Уилбер-II».
При этом забавно, что «Уилбер-I» и «Уилбер-II», в действительности, не так уж и сильно различаются. Обе эти модели идут от доэгоического к эгоическому и надэгоическому. Обе они согласны в отношении великих сфер доличностного, личностного и надличностного (трансперсонального). Обе признают, что движущим началом развития, в конечном счете, являются попытка вновь обрести Дух; обе рассматривают как эволюцию, так и инволюцию. Вот почему и «Уилбер-I», и «Уилбер-II» способны оперировать практически теми же типами и объемами имеющихся клинических и экспериментальных данных. Большое различие — решающее различие — заключается в том, что романтическая модель «Уилбер-I» должна рассматривать младенческую доэгоическую структуру как, в некотором смысле, первичную Основу, совершенную целостность, непосредственный союз с Богом, полное погружение в Самость, единство со всем миром. Поскольку совершенство просветления — это восстановление контакта с чем-то присутствующим в младенческой структуре, тогда эта младенческая структура должна в полной мере обладать этим предельным Совершенством (пусть даже и бессознательно). Таким образом, если Бог полностью не присутствует в младенческой структуре, вся схема сходит на нет.
И здесь конечно романтическая модель Уилбер-I сталкивается с рядом абсолютно роковых затруднений, что, вероятно, вполне очевидно. Однако давайте пройдемся по ней шаг за шагом. Традиционное романтическое воззрение состоит в том, что младенческая структура — это структура, пребывающая в единстве со всей Основой или Самостью, но бессознательно. Затем Самость разделяется с этой Основой и откалывается от нее — фактически вытесняет эту Основу, отчуждает ее и теряет с ней связь. Далее, на третьем великом шаге (транс- или надэгоическом), Самость и Основа воссоединяются, Основа восстанавливается («на более высоком уровне», что бы это ни могло значить на самом деле), и происходит духовное обновление и возрождение.
Таким образом, мы можем назвать традиционным романтическим взглядом следующую концепцию: развитие протекает от бессоознательного Рая (доэгоическое) к сознательному Аду (эгоическое) и к сознательному Раю (трансэгоическое). Самость составляет единое целое с Основой как на первой, так и на третьей стадии, но на первой союз бессознателен, а на третьей — сознателен.
Роковая проблема этого воззрения состоит в том, что вторая ступень (утрата бессознательного союза) абсолютно невозможна. Как вскоре признали сами романтики, все сущее составляет единое целое с Основой; если вы действительно теряете связь с Основой, вы перестаете существовать. Скорее у вас есть лишь один выбор в отношении Основы: вы можете осознавать свой союз с Основой или вы можете не осознавать его. Сам союз всегда налицо, но он может быть либо сознательным, либо бессознательным.
Далее, как мы видели, согласно традиционному романтическому воззрению, доэгоическое состояние — это единство с Основой, но в бессознательной форме. Однако, если это так, то следующий шаг — движение от доэгоического к эгоическому — не может, следовательно, быть утратой этого бессознательного союза. Если бы это произошло, вы бы перестали существовать. Вы можете либо осознавать, либо не осознавать этот союз с Основой; если этот союз уже бессознателен, вы не можете опуститься еще ниже! Реальная утрата уже произошла. Доэгоическая структура, или изначальная включенность, уже разрушена, отчуждена, утрачена. До этого уже произошла инволюция. И романтики очень медленно стали это понимать, что, конечно, фатально подорвало весь их проект.
Необоснованность их позиции становится еще более очевидной при внимательном изучении стандартной романтической концепции «изначальной полноты». Предполагается, что младенческая структура представляет собой, по формулировке Нормана О. Брауна, «единое целое со всем миром в любви и блаженстве». Однако с чем именно новорожденный составляет единое целое? Пребывает ли самость младенца в полной мере с миром поэзии или логики, или экономики, или истории, или математики, или нравственности и этики? Конечно нет, поскольку эти миры еще не возникли: упоминаемый «весь мир» младенческой самости — это до смешного маленький кусочек реальности. Действительно, субъект и объект младенческой структуры в значительной мере предварительно дифференцированы (что соответствует просто океанической фазе или фазе слияния осевой точки 1), но этот слитный мир исключает значительную часть Космоса и не осведомлен о нем. Эта структура, безусловно, не составляет единого Белого со всем миром; она едина с очень маленьким ломтиком всего мира.
Самость одного месяца от роду может явиться «в облаках великолепия» (из бардоперерождения, о котором я расскажу ниже), но она, в действительности, все еще погружена и внедрена, однако не в нирвану, а в сансару. Она уже обильно засеяна семенами привязанности, избегания, игнорирования, голода и жажды. Языки пламени ада сансары уже со всех сторон окружают младенческую самость, и если порой это время и бывает относительно спокойным, это спокойствие доличностного неведения, а не трансперсональной мудрости. Младенческая самость полностью погружена в сансару, она даже не обладает достаточным осознанием, чтобы зафиксировать этот жгучий факт. Но по мере того как развивается и обретает сознание эго, она будет все больше осознавать свое уже падшее состояние — понимать тот факт, что она уже живет в пламени сансары.
Это шокирующее понимание, это сознательное посвящение в тот факт, что феноменальному миру присущи слезы и ужас, грех и страдание, тришна и духкха, наносит глубокую травму самости. Эта травма пробуждения в своих самых ранних формах начинается на первом или втором году жизни (в частности, в период осевой точки 2), и именно это спутало романтических теоретиков (и Уилбера-1): они воображают, что в этой точке младенец переходит из нирваны в сансару, тогда как младенец, рожденный в сансаре, просто пробуждается к осознанию этого ошеломляющего факта.
Теперь у эго, осознающего экзистенциальный кошмар сансарической боли, есть две основных возможности выбора жизненного курса: оно может выбирать то, что благоприятствует его продолжающемуся росту и эволюции сознания либо то, что способствует регрессии в попытке заглушить сознание и оцепенеть в духкхе. Если оно выбирает первое и ускоряет этот эволюционный рост с помощью соответствующих духовных дисциплин, оно может даже вновь открыть собственную изначальную и вневременную природу — изначальную природу, которая, в действительности, вовсе не была утеряна в период младенчества, но как раз в этот момент была затемнена преданностью самому миру времени. Это действительно повторное открытие и припоминание — не того, что в полной мере присутствовало в месячном возрасте, но того, что в полной мере присутствует во вневременном сейчас — полностью присутствует, то есть предшествует инволюции, но не предшествует в эволюции.
