– Все равно… Пока полного исправления не достигнете, нельзя. Выйдете из школы, равноправными гражданами станете – можете и в комсомол, и в партию записываться.
Вздыхали граждане дефективной республики Шкид и мечтали о днях, когда станут равноправными гражданами другой республики – большой Республики Советов.
А пока занимались политическим самообразованием. Читали Энгельса и Каутского, Ленина и Адама Смита. Некоторое время все шло тихо.
Но вот однажды поднялась буря, Шкида выкинула лозунг: «Даешь политграмоту!»
Послали к Викниксору делегацию.
– Хотим политграмоту как предмет преподавания наряду с прочими – историей, географией и геометрией.
Викниксор почесал бровь и спросил:
– Очень хотите?
– Очень, Виктор Николаевич… И думаем, что это возможно.
– Возможно, да не просто, – сказал он.
– Вы уж нажмите там, где требуется…
– Хорошо, – пообещал Викниксор, – нажму, подумаю и постараюсь устроить.
* * *Тянулись дни, серые школьные будни. Осень лизала стекла окон дождевыми каплями, и вечерами в трубах печей ветер пел дикие и унылые песни…
В эти дни уставшие от лета и бузы шкидцы искали покоя в учебе, в долгих часах классных уроков и в книгах, толстых и тонких, что выдавала Марья Федоровна – библиотекарша – по вторникам и четвергам.
А политграмота, обещанная Викниксором и не забытая шкидцами, знать о себе ничего не давала; молчал Викниксор, и не знали ребята, хлопочет он или нет.
Но однажды пришла политграмота. Она пришла в образе серого заикающегося человечка. У человечка была бритая узкая голова, френчик синий с висящими нитками вместо пуговиц и на ногах желтые потрескавшиеся краги.
Человек вошел к улиганам в класс и сказал, заикаясь:
– Б-буду у вас читать п-политграмоту.
Дружным «ура» и ладошными всплесками встретила человечка в крагах Улигания. Долгожданная политграмота явилась.
Человечек назвался:
– Виссарион Венедиктович Богородицын.
Это рассмешило.
– Политграмота – и вдруг Богородицын!
– Богородица…
Стал человек в крагах Богородицей с первого же урока в Шкиде.
Начал урок с расспросов:
– Что знаете?
Большинство молчало. Японец же, встав, сказал, шмыгнув носом:
– Порядочно.
– Что есть Ресефесере?
– Российская социальная федеративная республика! – крикнул Воробей.
– Правда, молодец, – похвалил, заикаясь, лектор.
Ребята засмеялись.
– А что есть Совет?
– Власть коммунистическая.
– Правда, – опять сказал халдей.
А Японец, уже переглянувшись с Кобчиком, шептал:
– Липа… Лектор хреновый!
Потом обратился к Богородице:
– Можно вам вопросы задавать? Такая система лучше, я думаю, будет.
– Правда. Задавайте.
Японец, подумав, спросил:
– Когда принята наша конституция?
Сжались брови на узком лбу Богородицы, задумался он… Сразу же поняли все, что и в самом деле «липа» он, что случайно попал в Шкиду и политграмоты сам не знает.
– Конституция? – переспросил он. – А разве вы сами не знаете?
– Знали бы, так не спрашивали.
– Конституция принята в тысяча восемьсот семьдесят первом году в Стокгольме.
Прыснул Японец, прыснули за ним и многие другие.
– А когда Пятый съезд Советов был?
– Ну, уж это-то вы должны знать.
– Не знаем.
– В девятнадцатом году.
– А не в восемнадцатом?
Покраснел Богородица-политграмщик, опустил глаза.
– Знаете, так нечего спрашивать.
– А конституция не на Пятом съезде была принята?
Еще больше покраснел Богородица, съежился весь… Потом выпрямился вдруг.
– Какая конституция?
– Эрэсэфэсэрская.
– Так бы и говорили. Я думал, вы не про эту конституцию говорите, а про первую, что в девятьсот пятом году…
Понятно стало, что Богородица – не политграмота, что снова отходит от Шкиды заветная мечта. Стали бузить, вопросы задавать разные по политграмоте, издеваться.
– Что такое империализм?
– Не знаете?! Всякий ребенок империализм знает. Это – когда император.
– А кто такой Хрусталев-Носарь?
– Генерал, сейчас за границей вместе с Николаем Николаевичем.
До звонка потешались улигане над Богородицей, человечком в потрепанных крагах, а когда вышел он под зюканье и хохот из класса, загрустили:
– Дело – буза… Политграмота-то хреновая.
– Да… Порадовались раненько.
А вечером Викниксор, зайдя в класс, выслушивал ребят.
– Плох, говорите?
– Безнадежен, Виктор Николаевич.
– Слабы знания политические?
– Совсем нет.
Задумался Викниксор.
– Дело неважно.
– Где вы его только выкопали? – полюбопытствовал Ленька Пантелеев.
– В Наробе… случайно. Спрашивал я там о политграмоте – нет ли педагога на учете. А тут он, Богородицын этот, подходит: могу, говорит, политграмоту читать… Ну, я и взял на пробу.
– Пробы не выдержал, – ухмыльнулся Янкель.
– Да, – согласился завшколой. – Пробы не выдержал… Поищем другого.
Больше Богородицын не читал в Шкиде политграмоту. Ушел он, не попрощавшись ни с кем, метнулся желтыми потрескавшимися крагами и исчез…
Может быть, сейчас он читает где-нибудь лекции по фарадизации или по прикладной космографии… А может быть, умер от голода, не найдя для себя подходящей профессии.
* * *В табачном дыму расплывались силуэты людей.
Пулеметом стучал ремингтон, и ундервуд, как эхо, тарахтел в соседней комнате.
Кто-то веселым, картавящим на букве «л» голосом кричал кому-то:
– Товарищ, вы слушаете?.. Отдайте, пожалуйста, в комнату два. Товарищ…
А тот, другой, таким же веселым голосом отвечал издалека:
– Два? Спасибо…
В комсомольском райкоме работа кипела.
В табачном дыму мелькали силуэты людей. На стенах с ободранными гобеленами белели маленькие, написанные от руки плакатики:
СЕКРЕТАРЬАГИТОТДЕЛКЛУБКОМИССИЯВикниксор шел по плакатикам, хватаясь руками за стены, потонув в клубах дыма. Но все же отыскал плакатик с надписью: «Политпросвет».
Под плакатиком сидел человек в кожаной тужурке, с бритой головой, молодой и безусый.
– Меня, товарищ?
– Да, вас. Вы по политпросвету?
– Я. В чем дело?
– Видите ли… Я заведующий детдомом… У нас ребята – шестьдесят человек… хотят политграмоту. Не найдется ли у вас в комитете человечка такого – лектора?
Политпросветчик провел рукой по высокому, гладкому лбу.
– Ячейка или коллектив у вас есть?
– Нет. В том-то и дело, что нет… У нас, надо вам сказать, школа тюремного, исправительного типа – для дефективных.
– Ага, понимаю… Беспризорные, стало быть, ребята, с улицы?..
– Да. Но все же хотят учиться.
– Минутку.
Политпросветчик обернулся, снял телефонную трубку, нажал кнопку.
– Политшкола? Товарищ Федоров, нет ли у тебя человека инструктором в беспризорный детдом? Найдется? Что? Прекрасно…
Повесил трубку.
– Готово. Оставьте адрес, завтра пришлем.
* * *Пришел он в Шкиду вечером.
В классе улиган, погасив огонь, сидели все у топившейся печки; отсвет пламени прыгал по стенам и закоптелому после пожара потолку… Из печки красным жаром жгло щеки и колени сидевших…
Он вошел в класс, незаметно подошел к печке и спросил:
– Греетесь, товарищи?
Обернулись, увидели: человек молодой, невысокий, волосы назад зачесаны, в руках парусиновый портфель.
– Греемся.
– Так… А я к вам читать политграмоту пришел… Инструктором от райкома.
Не кричали «ура» теперь шкидцы, знали – обманчива политграмота бывает…
– Садитесь, – сказал Янкель, освободив место на кривобоком табурете.
– Спасибо, – ответил инструктор. – Усядемся вместе.
Сел, погрел руки.
– Газеты читаете?
– Редко. Случайно попадет – прочтем, а выписывать – бюджет не позволяет.
– Все-таки в курсе дел хоть немножко? О четвертом съезде молодежи читали?
– Читали немного.
– Так. А о приглашении на Генуэзскую конференцию делегации от нашей республики?
– Читали.
– Ну а как ваше мнение: стоит посылать?
Разговорились этак незаметно, разгорячились ребята – отвечают, спорят, расспрашивают… Не заметили, как время ко сну подошло…
Уходя, инструктор сказал:
– Я у вас и воспитателем буду, заведующий попросил.
Вот теперь закричали «ура» улигане, искренне и дружно.
А потом уже в спальне, раздеваясь, делились впечатлениями…
– Вот это – парень! Не Богородица, а настоящий политграмщик.
Мечта шкидская осуществилась – политграмоту долгожданную получили.
