Закончив рассказ, Эдди замолчал надолго. Полчаса, если не больше, они прошли, не обмолвившись ни единым словом. Эдди искоса поглядывал на Роланда и даже не сознавал, что стрелок замечает его взгляды: он все еще был погружен в себя. Роланд знал, чего Эдди ждет от него: ответа. Какого-нибудь ответа. Любого ответа. Дважды Эдди открывал рот, но так ничего и не сказал. Стрелок знал, что он хочет спросить, и наконец Эдди спросил:
— Ну? И что ты думаешь?
— Я думаю, что ты здесь.
Эдди остановился, уперев руки в боки:
— И это все? Все?
— Это все, что я знаю, — ответил стрелок. Пальцы, которых не было, зачесались и разболелись. Сейчас ему очень бы не помешало еще астина из мира Эдди.
— У тебя что, никаких мыслей нету о том, что, мать твою, все это значит?
Стрелок мог бы поднять искалеченную правую руку и сказать, А у тебя есть какие-то мысли о том, что это значит, ты, тупой идиот, но ему даже и в голову не пришло ничего подобного, точно так же, как и задаться вопросом, почему из всех людей во вселенной ему в спутники достался именно Эдди.
— Это ка, — сказал он, спокойно глядя на Эдди.
— Что еще за ка? — Эдди был раздражен и зол. — Никогда о таком не слышал. Разве что если произнести это дважды, то получится слово, как дети дерьмо называют.
— Об этом я ничего не знаю, — сказал стрелок. — Здесь оно обозначает долг, или судьбу, или предназначение, или, если простым языком, место, куда тебе нужно пойти. Куда ты должен пойти.
Эдди удалось изобразить, как будто он одновременно испуган, испытывает крайнее отвращение и забавляется от души:
— Тогда скажи его дважды, Роланд, потому что по мне все равно это звучит как дерьмо.
Стрелок пожал плечами.
— Я не силен в философских проблемах. И историю я не учил. Я знаю только, что прошлое — это прошлое, а будущее — это будущее. То, что ждет тебя впереди, и есть ка, и оно как бы само в себе и ничему не подвластно.
— Да? — Эдди поглядел на север. — Все, что, я вижу, ждет меня впереди, это около девяти миллиардов миль этого странного берега. Если это — ка, значит ка и кака — одно и то же. У нас еще, может быть, хватит хороших патронов, чтобы подстрелить пять-шесть этих омарообразных уродов, а потом нам придется кидать в них камнями. Так что куда мы идем?
Роланд еще про себя подумал, а задавал ли Эдди хоть раз этот вопрос своему брату, но спросить сейчас об этом означало начать долгий и бессмысленный спор, поэтому он сказал только, указывая на север:
— Для начала — туда.
Эдди смотрел и не видел ничего, кроме все того же серого берега, покрытого ракушками и камнями. Он повернулся обратно к Роланду, собираясь уже отпустить какое-нибудь язвительное замечание, но, увидев суровую уверенность у него на лице, опять повернулся смотреть. Он прищурился. Прикрыл рукой правую половину лица от лучей заходящего солнца. Ему отчаянно хотелось увидеть хоть что-нибудь, что-нибудь, черт, пусть даже мираж, но там не было ничего.
— Можешь думать обо мне все, что угодно, — медленно проговорил он, — но я считаю, что это трюк подлый, нечестный. Там, у Балазара, я ради тебя рисковал своей жизнью.
— Я знаю, — стрелок улыбнулся. Он вообще улыбался редко, и эта улыбка осветила его лицо, точно внезапный луч солнца в ненастный день. — Вот почему я поступил с тобой честно, Эдди, и не стал тащить тебя с собой силой. Она здесь. Я увидел ее еще час назад. Я сначала подумал, что это мираж или игра моего воображения, но она здесь. Без дураков.
Эдди опять повернулся туда и смотрел, пока на глаза не навернулись слезы. Наконец он сказал:
— Я ничего не вижу, только этот проклятый пляж, а зрение у меня нулевое.
— Я не знаю, что это значит.
— Это значит, что если бы там что-то было, я бы это увидел! — И все-таки он сомневался. Кто знает, как далеко видит Роланд своими суровыми голубыми глазами. Может быть, только чуть дальше, чем Эдди.
А может быть, дальше, чем просто чуть-чуть.
— Ты увидишь ее, — пообещал стрелок.
— Что я увижу?
— Сегодня мы до нее не доберемся, но если зрение у тебя хорошее, как ты говоришь, ты увидишь ее до того еще, как диск солнца коснется воды. Если только не будешь стоять тут на месте и щелкать пастью.
— Ка, — съязвил Эдди.
Роланд кивнул совершенно серьезно:
— Ка.
— Кака, — добавил Эдди и рассмеялся. — Пойдем, Роланд. Предпримем экскурсию. И если я ничего не увижу до того, как диск солнца коснется воды, ты меня угощаешь цыпленком. Или Биг-Маком. Чем угодно, только не омаром.
— Пойдем.
Они зашагали вперед, и еще где-то за час до того, как солнце коснулось линии горизонта, Эдди разглядел вдали какой-то непонятный силуэт — смутный, едва проступающий, как сквозь туман, почти и неразличимый, но все-таки там что-то было. Что-то новенькое.
— О'кей, — сказал он. — Я вижу. У тебя зрение, наверное, как у Супермена.
— Как у кого?
— Ладно, проехали. Мы имеем тяжелый клинический случай культурного отставания.
— Чего?
Эдди расхохотался.
— Ладно, проехали. Это что?
— Увидишь.
И стрелок двинулся дальше, прежде чем Эдди успел спросить что-нибудь еще.
Минут через двадцать Эдди решил, что он действительно видит. А еще через четверть часа он уже был абсолютно уверен. До этой штуки на берегу оставалось еще две-три мили, но он уже понял, что это. Дверь. Ну конечно. Еще одна дверь.
В ту ночь они спали плохо и наутро отправились в путь где-то за час до того, как пики гор явственно проступили в дымке рассвета. Они добрались до двери одновременно с первыми лучами солнца — такого спокойного и надменного. Эти лучи, словно лампы, осветили их щеки, заросшие многодневной щетиной, и в беспощадном их свете стрелку снова было сорок, а Эдди казался не старше того Роланда, который вышел на бой с Кортом со своим оружием — соколом Давидом.
Эта дверь была точно такой же, как первая, только надпись на ней гласила:
ГОСПОЖА ТЕНЕЙ
— Ну вот, — тихо вымолвил Эдди, глядя на дверь, которая просто стояла на берегу, а петли ее крепились к какому-то неведомому косяку в проеме между двумя мирами, между двумя вселенными. Она стояла со своим высеченным сообщением, реальная, как скала, непонятная, как свет звезд.
— Ну вот, — согласился стрелок.
— Ка.
— Ка.
— И отсюда ты должен извлечь второго из своей тройки?
— Похоже на то.
Стрелок понял, что собирается сделать Эдди, еще до того, как Эдди сам это осознал. Он увидел, как Эдди рванулся вперед, еще до того, как он сам сдвинулся с места. Роланд мог бы вывернуть руку Эдди и сломать ее в двух местах, Эдди бы и не понял сначала, что произошло, но он даже не шевельнулся. Мало того: он позволил Эдди выхватить револьвер из правой своей кобуры. В первый раз в жизни Роланд позволил, чтобы кто-то прикоснулся к его оружию без разрешения. И все же он даже не шевельнулся, чтобы остановить это святотатство. Он лишь спокойно, едва ли не мягко, взглянул на Эдди.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
