оглянулась на меня через плечо.
– Отказ тебя остановит?
– Нет.
Ее лицо смягчилось от улыбки, которая едва заметно тронула губы.
– Она в художественном классе, если я не ошибаюсь, пытается научиться рисовать фиолетовые перья. Представляешь? Фиолетовые…
Я усмехнулась. Не потому, что Найя, очевидно, думала обо мне – хотя это согревало меня изнутри, – а потому, что у Ашера есть еще один союзник. Моим первым побуждением было написать ему сообщение, но у меня нет его номера.
Вернувшись к своей задаче по сбору конфетти, я уловила на одной из полосок имя Стэнли. Я попыталась забыть его, но, конечно, именно это имя я и ввела на голоранкере после получаса бесплодных поисков.
Я жаловалась, что Ашер вел себя как ребенок, но разве уничтожение списка не являлось еще бо́льшим ребячеством?
Глава 30
Покинув Зал Оценки, я отыскала Найю возле мольберта, где она наносила фиолетовую краску на холст. Светлые локоны девочки покачивались и переливались, когда она рассматривала свою картину, добавляя к фиолетовой краске синюю, делая больше изогнутых мазков.
Я наблюдала за ней некоторое время, прежде чем подойти.
– Милая картина.
Она повернулась, а затем ее карие глаза округлились, и она обвила меня руками.
– Селеста!
– Привет, Перышко.
– Перышко?
Лед. Моя кровь превратилась в лед. Почему я использовала прозвище, которым Джаред называл Лей?
– Это имя ранит мое сердце. – Найя высвободилась из моих рук.
– Прости, я… Я не хотела ранить тебя.
– Почему?
– Что почему?
– Почему ему больно?
Мне хотелось притвориться, что я не знаю, но это ложь, а я пыталась сохранить перья. К тому же я не хотела лгать Найе. Я разгладила локон волос, который лежал над логотипом The Eagles на футболке, пытаясь придумать что-нибудь, что имело бы смысл.
– Что написано на твоей футболке? – Ее испачканные краской пальцы потянули за воротник моего бомбера.
Я побледнела, поскольку эта футболка когда-то принадлежала Лей, – подарок одного из ее грешников. Я мало что сохранила из ее шкафа, наши типы фигур были настолько разными, но эта футболка путешествовала со мной из Парижа в Нью-Йорк. Неужели Найя узнала ее так же, как узнала прозвище?
Я прочистила горло.
– The Eagles. – Я подняла ее указательный палец к букве «Е», затем провела им по остальным, озвучивая каждую из них. – Это рок-группа.
– Твоя любимая?
– Нет.
– Тогда почему носишь такую футболку?
– Потому что… Потому что она принадлежала моей лучшей подруге. – Мой взгляд скользнул по лицу Найи, которое совсем не напоминало лицо Лей, но в то же время отражало всю ее мягкость.
– И она ей больше не нужна?
Она не помнит об этом…
– Я просто одолжила ее, пока она снова ей не подойдет. – Прежде чем Найя успела спросить, почему она больше не подходит моей подруге, я указала на холст. – Итак, расскажи мне, почему ты рисуешь фиолетовое перо.
Малышка вихрем развернулась обратно к мольберту, белокурые локоны крутанулись, точно лопасти ротора.
– Это был сюрприз. Для тебя.
Я смахнула с ее щеки волосинку.
– Для меня? Это так… Спасибо, Найя, – хрипло прошептала я.
– Можешь называть меня Перышком, если хочешь.
Моя рука замерла, прежде чем оторваться от ее бархатистой кожи.
– Я… Эм… – Если бы Ашер услышал, что я использую это прозвище, он бы испепелил меня своим ангельским огнем.
Но, возможно, он не знал, как Джаред называл Лей…
Найя пожала плечами.
– Можешь называть меня, как хочешь. Кроме Пиявки.
Я уставилась на нее.
– С какой стати мне называть тебя Пиявкой?
– Не знаю, почему так сказала. – Она втянула нижнюю губу в рот.
Какая-то часть меня подозревала, что кто-то назвал ее так в прошлой жизни. Возможно, Тристан. Он был воплощением зла. Если бы Джаред уже не убил его, я бы с огромным удовольствием избавила мир от его души.
– Ты не против, если я порисую рядом с тобой?
Она отпустила губу.
– Я хочу, чтобы ты осталась.
Улыбаясь, я подвинула к себе мольберт, отрегулировала высоту, а затем спросила Найю, могу ли взять у нее немного красок. Она опередила меня, протянув несколько раздавленных тюбиков и кисть.
Когда она вернулась к работе над фиолетовым пером, я изучила ее профиль и сделала набросок. Я целую вечность ничего не рисовала, но, когда щелкнула запястьем и провела кистью по холсту, вспомнила, как мне нравилось создавать произведения искусства.
– Это я? – спросила она спустя некоторое время.
Я кивнула.
– Ты сделала мои волосы такими красивыми.
– Я нарисовала только то, что вижу.
– И посмотри на мой глаз. Он такой большой.
– Сейчас твои глаза занимают бо́льшую часть лица.
Она взглянула на свой портрет.
– Я рада, что у меня не рыжие волосы.
Мой пульс участился, и я перевела взгляд на офана Пиппу, которая объясняла композицию еще одному из своих юных учеников.
Я тихо произнесла:
– Рыжие волосы тоже красивы. Волосы любого цвета прекрасны.
– Но у apa золотые волосы, как у меня. И он самый красивый мужчина во всех мирах.
Я улыбнулась.
– А ты самая красивая девочка, которую я знаю.
– Нет. Ты.
Мое сердцебиение замедлилось, и я вспомнила время, когда Лей говорила мне это. Тогда я была неуклюжей, веснушчатой, с ямочками и, как Найя, с огромными глазами. Не то чтобы они стали меньше. Просто все остальное тоже выросло. Что касается моих веснушек и ямочек, они все еще на месте.
Я добавила штрих персикового цвета вдоль шеи ее портретной копии.
– Поставишь эту картину в своей комнате?
– Хочу, чтобы она осталась у тебя. Чтобы ты меня не забыла.
– Забыла тебя? Ох, милая, я никак не смогу тебя забыть. – Я отложила кисточку и постучала двумя пальцами по груди. – Ты и я, мы родственные души.
– Родственные души. – Ее глаза сверкнули. – Ты думаешь, наши души – сестры?
– Я это знаю. – Присев на корточки, я запечатлела поцелуй на ее щеке. – Мне пора идти, Найя. Твой папа оставил мне длинный список людей, которым я должна помочь. – Где-то во время медитативного сеанса рисования я решила повзрослеть и склеить его список, когда вернусь домой.
– Но ты вернешься?
– Вернусь.
– Тогда ладно. Можешь идти.
Я улыбнулась, поднимаясь на ноги.
– Твое перо! – воскликнула она.
– Как насчет того, чтобы ты отдала его мне завтра, когда оно высохнет?
– Хорошо.
Выходя из художественного класса, я наблюдала, как Найя изучает свой портрет. Наверное, мне стоило смотреть, куда я иду. Это уберегло бы меня от столкновения с чем-то вроде гипсокартона, что на деле оказалось торсом архангела.
– У тебя краска на щеке.
Я поднесла руку к лицу и потерла.
– Позволь
