кажется, ты считаешь, будто я виню тебя в смерти Никки.
Такого я не ожидала. В горле у меня сдавливает.
– А разве нет? – спрашиваю я так тихо, словно и не вслух вовсе.
Пейдж впервые за все время, что стоит в моей хижине, смотрит мне прямо в глаза.
– Я никогда не винила тебя в смерти Никки.
После ее слов меня словно что-то отпускает. В глазах щиплет, и я пытаюсь сдержать подступающие слезы.
Пейдж садится рядом со мной на кровать.
– Я за многое тебя виню, но не за смерть Никки.
Голос Пейдж не звучит мягко или нежно, ведь она не пытается утешить меня. Это не в ее характере. Но она всегда говорит только то, что думает, и ее слова ошеломляют меня. После гибели Никки я словно заперла себя в клетке и провела несколько лет в заточении, пока Пейдж не отворила дверь.
– Почему?
– Ты ведь всего лишь любила ее, – просто отвечает она.
Слезы текут по моим щекам, и я тут же смахиваю их.
– Это моя вина, – говорю я, дрожа всем телом.
– Это несчастный случай. Ты не знала, что так произойдет, – слегка раздраженно возражает Пейдж, словно говоря очевидное. – Хватит уже винить себя.
– Я не знаю как.
– Ну так узнай. Ты заслужила душевный покой.
Я поворачиваюсь к ней.
– Однажды мистер Харт сказал мне то же самое.
– Он был прекрасным человеком.
– Лучшим из всех.
Пейдж встает и, погладив Сумрака, подходит к двери.
– Кажется, к тебе тянутся только лучшие, – произносит она, глядя на иллюстрацию Сана, висящую на стене.
– Он и правда особенный.
– Я вообще-то про себя говорила, – фыркает Пейдж и закатывает глаза. – Но он тоже ничего.
Я едва замечаю, как уголок ее губ слегка приподнимается.
Пейдж выходит за дверь, и та захлопывается за ней.
Глава 31
«Тебе позволено любить себя».
– Всему свое время
Весенний бал проходит идеально. Именно так я себе и представляла окончание сезона. Празднование как раз подходит к концу. Огромный белый навес развевается на ветру. Сквозь прозрачную ткань виднеются сотни мерцающих огоньков, свисающих с потолка. Живая музыка разливается по воздуху и разносится далеко по округе.
Сан снова превзошел себя, украсив помещение цветочными композициями, только на этот раз он расставил не цветы, а небольшие деревца и кустарники. В центре стоят гнездышки из веток с чайными свечами, а столы с напитками и десертами украшает мох.
В дальнем углу помещения на столе стоит кашпо с разнообразными цветами. Когда празднование только началось, в земле были лишь семена, но со временем они напитались магией присутствующих вёсен и превратились в цветы.
Сложно не проникнуться здешней атмосферой. Обожаю такие школьные мгновения.
Солнце село. Розовые и пурпурные краски уступают место черноте ночи. В небе низко висит полумесяц и сияют звезды.
Пейдж стоит вдалеке, и я ловлю ее взгляд. Она выглядит прекрасно. На ней темно-синее платье, длинные волосы распущены. Я невольно улыбаюсь, ведь после того, как мы вместе рассеяли бурю, мы не рассорились. Мы снова стали собой.
Она кивает в ответ.
– Присоединяйтесь к нам на танцплощадке для последней песни, – говорит певица в микрофон.
Сердце у меня на секунду замирает. Как же хочется, чтобы эта ночь никогда не кончалась.
Сан обнимает меня за талию и шепчет:
– Потанцуем?
Его дыхание щекочет мне кожу. Я немного отодвигаюсь, чтобы не задрожать всем телом.
Сан одет в синий костюм и белоснежную накрахмаленную рубашку. И хотя я смотрела на него весь вечер, мне этого мало. Его волосы слегка растрепались, когда он танцевал. Две верхние пуговицы рубашки он расстегнул.
– С удовольствием, – говорю я и позволяю Сану увлечь меня на танцплощадку.
Играет пианино. Раздается незнакомая мелодия. Медленная, щемящая сердце. Я обнимаю Сана за шею, он меня – за талию. Здесь и сейчас рядом с ним я не думаю о том, что будет после окончания школы, о том, какие надежды возлагают на меня и мою магию. Я не думаю о боли, которую причинила, о тревогах, что снова могу навредить кому-нибудь. И я не думаю о том, что случится с нами в первый день осени.
В это самое мгновение я здесь, рядом с ним. И никого больше нет. Музыка разливается под навесом, ведьмы танцуют, из садов доносится сладкий аромат волчеягодника.
Я прижимаюсь щекой к лицу Сана. Он играет с моими волосами. Я закрываю глаза, чтобы запечатлеть эти минуты до конца своей жизни.
Песня кончается, но ее последняя строчка повторяется и разносится по ветру: «Прошу, будь моей навсегда. Ты мое все, все, все».
– Ты мое все, все, все, – шепчет Сан в такт песне, касаясь губами моего уха. – Прошу, будь моей навсегда.
Одной рукой он обнимает меня за талию, другую запускает в волосы. Я умоляю себя поверить в его слова. Поверить, что у нас может быть вечность, которая переживет все мои перемены и продлится не только лето.
Я всегда думала, что любовь высшей ведьмы не может длиться долго. Возможно, так и есть, но я точно знаю: можно обожать кого-то просто за то, что он есть, просто за то, что Вселенная создала из звездной пыли такого удивительного человека.
И сегодня я хочу верить, что наша любовь продлится вечность. Мы преодолеем мою магию, затмение, первый осенний день – мы выстоим.
Музыка затихает, но Сан продолжает танцевать со мной, прижимая меня к себе, и я танцую с ним в порывах легкого ветерка и тишине, окутавшей навес.
Только когда мисс Сантайл выходит вперед и заговаривает, мы останавливаемся. Она благодарит нас всех и завершает празднество.
Я беру Сана за руку.
– Хороший вечер? – спрашивает он, целуя меня в висок.
– Самый лучший.
– Отлично, – шепчет он с хрипотцой.
Я тут же тяну его за руку и веду наружу.
– Куда вы ведете меня, мисс Денсмор? – спрашивает Сан, следуя за мной.
Голоса сзади постепенно стихают.
– Прочь отсюда.
Я придерживаю подол платья, когда мы подходим к восточному саду. Изумрудная ткань свободно лежит на моей руке. Мощеные дорожки вьются между кустарниками и кленами, а в центре стоит небольшой фонтан. Плеск воды заглушает все звуки, и кажется, будто танец остался далеко позади.
Здесь только мы.
Дорожку освещает лишь несколько тусклых фонарей, поэтому в темноте так ярко мерцают звезды, луна и светлячки. Мы пробираемся до конца сада, окаймленного высокими соснами и дубами.
Я оборачиваюсь к Сану. На его губах играет улыбка, а глаза ярко горят.
– Ты мое все, все, все, – нежно напевает он.
Его голос едва слышится сквозь ветер.
