Нет его! Почему сотни и тысячи преступников не рвутся на телевидение для того, чтобы публично покаяться, а она пришла? Разве она лучше их? Нет, не по зову молящей о спасении души пришла она сюда, а по наущению дьявола… Что я могу сказать этой женщине? Как может в человекоубийце быть истина? Она как тот нечистый дух, что, выйдя из человека, ходит по безводным местам, ища покоя и не находя его. Не найдет она покоя вовек, как не найдет прощения на земле и не получит царства небесного. Не говорил ли господь, что не только убийца, но даже оскорбивший другого подлежит геенне огненной?.. Опомнись, падшая женщина! Опомнись, сними пелену с глаз своих и узри, наконец, что творишь!
— Спасибо, спасибо, — остановил разошедшегося дьякона Айсберг, — право слово, очень интересная у нас передача получилась. Куда интереснее даже кавээновских соревнований, в которых я участвовал в юности. Надеюсь, вам это нравится так же, как и мне… А теперь послушаем нашего психолога. Я надеюсь, что и он скажет нам много интересного.
Угрюмый, темноволосый мужчина принял у него микрофон.
— Вячеслав Борисов, психотерапевт, кандидат медицинских наук, — представился он. — Кому-то может показаться, что мы имеем дело с самым заурядным убийством из ревности. Что таким жестоким, зверским способом Катерина боролась за своего избранника и мстила ему за поруганную любовь. Но если всмотреться в проблему пристальнее, то здесь обнаружится и не раз подмечаемый психологами феномен невероятной детской жестокости, и более глубокие причины, восходящие еще к потере отца в юном возрасте. Ведь Станислав был старше ее на десять лет, и она наверняка воспринимала его не только как партнера и любимого человека, но и в некотором смысле как второго отца. И ей тем более было трудно пережить то, что ее вторично бросает самый близкий мужчина.
Разумеется, что, когда состояние аффекта пошло на убыль и она осознала, что совершила, психика ее не выдержала, потребовав избавления от этого кошмара и увидев выход в самоубийстве. Она уже тогда подсознательно осудила себя, понимая, что жить с подобной ношей не сможет… Однако… Знаете, Юлий, я не совсем согласен с нашей аудиторией как человек, — неожиданно сказал он, — позвольте я скажу несколько слов от себя лично. Мне кажется, что мы делаем что-то не то… Мы разбираем совершенное ею преступление и вновь осуждаем ее за него. Но речь-то идет уже не о преступлении, за которое она понесла назначенное обществом наказание. Речь идет о ее дальнейшей жизни. Как психолог, я не нахожу здесь аномалий, а как человек, восхищаюсь ее мужеством. Ведь она не за прошением к нам пришла, не с жалобами… Мне кажется, дело в…
— Спасибо, — быстро перебил его Айсберг, отбирая микрофон, — нас интересовала именно ваша профессиональная точка зрения. Мы ее узнали. К сожалению, время нашей передачи подходит к концу, а нам надо еще успеть подвести итог.
— Позвольте мне сказать, — попросила Катерина, — это очень важно…
— Извините, но вам было предоставлено слово в начале передачи, — отказал Айсберг, — по традиции завершаю ее и подвожу итог я. Заведите себе собственную передачу, там и устанавливайте любые правила, а здесь хозяин я… Итак, господа, мы выслушали историю преступления, совершенного этой женщиной. Вы видели реакцию сидящих в зале, и полагаю, ваша реакция не была иной. Да она и не может быть иной! Мы живем в современном, цивилизованном мире, осуждающем преступления, осуждающем злобу, осуждающем убийства, осуждающем грешников, осуждающем… да все осуждающем! Все, что неприемлемо для человека. Вы слышали мнения людей разного возраста и разных профессий, но нам так же интересно узнать ваше мнение. Присылайте нам письма с отзывами и рассказами о ваших судьбах, и, может быть, кто-то из вас станет героем нашей следующей передачи. Мы просто посидим в тесном, дружеском кругу и обсудим все имеющиеся у вас проблемы… А на сегодня я прощаюсь с вами. Всего доброго. С вами был Юлий Айсберг и программа «Обсуждение». До новый встреч!
…И жизнь превратилась в дикий, нескончаемый кошмар. В газетах появились заметки и очерки журналистов, побывавших на злополучной презентации. О их содержании несложно было догадаться даже по названиям: «Современный реализм: монстр делится опытом», «Убийца ищет сочувствия и понимания», «Еще один творец общественного мнения, которого мы заслужили», «Расчленительница ждет Нобелевской премии». Когда же по экранам телевизоров прошла запись передачи «Обсуждение», на Катерину обрушилась слава. Но какая!
Старушки у подъезда гневно грозили ей вслед клюками и палками, соседи испуганно шептались и, завидев ее, спешили войти в свои квартиры, не отвечая на приветствия. Люди на улицах узнавали ее и тыкали пальцами, удивляясь громко и гневно. На ее имя в издательство приходили гневные письма, многие из которых были написаны людьми явно психически больными. Подвижники из каких-то сект с замысловатыми названиями грозили ей карой небесной, геенной огненной и скорой смертью от их рук. Старички-пенсионеры проклинали ее и весь ее род до седьмого колена, сообщая, что они уже отправили письма «куда надо» и что «там во всем разберутся и привлекут». Письма приходили гневные и возмущенные, издевательские и глумливые, полные лютой ненависти и неприкрытого презрения. Пришло даже одно письмо из секты сатанистов с предложением вступить в их братство и требование сжечь их письмо сразу после прочтения — «иначе смерть!»
Правда, были три-четыре письма благодарных, понимающих и трогательных. Одна женщина писала из колонии, где отбывала срок за убийство алкоголика-мужа и мучилась вопросом: как жить дальше? Другое — от мальчишки из детской колонии для несовершеннолетних, заработавшего срок за воровство и уже «опущенного». Были и другие письма, но читать их она уже не могла — не было сил. Часто звонили журналисты. Сначала она пыталась оправдываться, объясняла, зачем она написала эту книгу и чего хотела добиться… Но после двух новых публикаций, по стилю и неприязни ничем не отличающихся от предыдущих, она отказалась от каких-либо встреч.
Она старалась как можно реже выходить на улицу и не отвечала на телефонные звонки. На стенах в подъезде появились гневные и оскорбительные надписи. Пару раз заходил участковый и с подозрительностью осматривал квартиру, словно надеялся найти там еще один труп. Известий от мужа не было, а былые друзья и подруги сторонились ее, словно она была больна опасно и позорно. С работы ее уволили. Через неделю после выхода передачи с Юлием Айсбергом ее вызвал в свой кабинет директор и, отводя глаза в сторону, сообщил, что она «уволена по сокращению». «Да какое же сокращение? — изумилась она. — Ведь к нам никто работать не идет… Я же стараюсь, как могу! За столько лет ни одного нарекания не было, я же не доктор, я занимаюсь самой грязной и тяжелой работой… За что же вы меня? Столько лет нужна была, а теперь… За что?» — «Сокращение, — упрямо повторил директор, — денег выдают нам мало, мы вынуждены сокращать штат сотрудников… Не врачей же увольнять прикажете?» — «Я и бесплатно согласна работать! Не гоните вы меня! Здесь я хоть кому-то нужна… Ну, пожалуйста…» — «Не могу, Катерина, — вздохнул директор, — родственники больных все телефоны оборвали. То им дела до их близких не было, а то вдруг забеспокоились: как бы чего не вышло… Ну, ты понимаешь… Да и начальство мне уже не раз звонило, я отбивался как мог, но… У нас ведь больница. Беспомощные люди, лекарства и все такое, а у тебя все же судимость, да еще по статье за убийство… Эх, затеяла ты смуту! Накликала беду на свою голову. Работала бы тихонько, и все были бы довольны… Кому лучше сделала? Думаешь, я счастлив от того, что ценного работника лишаюсь? Говорят же люди: «Не буди лихо, пока оно тихо». Не обессудь, Катерина, но сокращаем мы тебя. Характеристику я тебе выдам хорошую, но больше ничем помочь не могу. Извини».
Она отключила телефон и звонок в дверь, днями напролет сидела в пустой, полутемной комнате и невидящими глазами смотрела в стену. Слезы кончились, и она уже не рыдала, а лишь постанывала, обхватив руками плечи и раскачиваясь из стороны в сторону, словно пьяная. Она потеряла счет дням и не знала, сколько времени прошло до того момента, когда в дверь громко забарабанили и голос соседа прокричал:
— Открой, Катерина! Я знаю, что ты дома! Это я! Открой, у тебя неприятности с дочкой. Телеграмма пришла от начальника лагеря…
Она бросилась к двери, распахнула ее и, вырвав из рук соседа серый бланк телеграммы, прочитала:
«Дозвониться не можем. Немедленно приезжайте. С Анжеликой неприятности. Срочно требуется ваше присутствие. М.С.Блохин».
— Почтальон принес, — пояснил сосед, — звонил, звонил, но ты же не открываешь. Вот он мне телеграмму и оставил… А я-то знаю, что ты просто звонок отключаешь.
— Что с ней? — воскликнула она, едва переступив порог кабинета начальника лагеря. — Жива?
