Раздоры среди старшины в некоторых случаях были на руку Мазепе, так как они не позволяли им объединиться в единую сильную оппозицию его власти. С другой стороны, политика Москвы по науськиванию их друг на друга не могла его не беспокоить. При каждом удобном и неудобном случае в Посольском приказе задавали посланцам всевозможные вопросы, а гарантировать, что все посланцы полностью лояльны гетману и не скажут в пьяном виде лишнего, было невозможно. Помимо всего прочего, на Москве царствовали взятки. Украинцев без зазрения совести говорил Мокиевскому, что Михайло Гадяцкий обещал им много денег за булаву (видимо, поэтому-то Мазепе и стоило столько усилий расправиться с этим своим оппонентом). Иван Степанович это хорошо знал и во время своих многочисленных поездок (и даже без них) не забывал задаривать влиятельных персон петровского окружения. Его финансовые возможности это уже позволяли.
В историографии существует много спекуляций на тему отношения Мазепы к России и русским. Описания нравов московского двора этого периода дают весьма неприглядную картину. Знаменитый петровский генерал Гордон оставил яркие воспоминания о русских чиновниках. В частности, он писал, что в достижении почестей или повышения в чине «более пригодны добрые посредники и посредницы, либо деньги и взятки, нежели личные заслуги и достоинства… люди угрюмы, алчны, скаредны, вероломны, лживы, высокомерны и деспотичны — когда имеют власть, под властью же — смиренны и даже раболепны, неряшливы и подлы, однако при этом кичливы и мнят себя выше всех прочих народов»[378]. Последнее замечание особенно важно для понимания событий периода Северной войны, всех тех конфликтов, которые будут постоянно происходить между казаками и русскими офицерами. Следует обратить внимание, что эти слова принадлежат генералу, верно служившему Петру и ставшему одним из главных творцов новой российской армии.
Вполне вероятно, что схожие чувства мог испытывать в Москве и Мазепа — воспитанный, как и Гордон, на западных идеалах и ценностях. Но чувства — это одно, а долг политического или государственного деятеля — это совершенно иное. И мы будем наблюдать, как Иван Степанович всеми способами старался наладить дружественные отношения с Меншиковым, которого презирал и ненавидел, не брезгуя ни подкупом, ни лестью.
Окончание войны в Крыму, Константинопольский мир меняют статус Мазепы в Российской империи. Ему еще больше, чем раньше, верят, его еще больше, чем раньше, ценят. Поездка в Москву зимой 1700 года превращается в настоящий триумф.
7 января Федор Головин написал гетману, чтобы он приехал в Москву в сопровождении трех человек из генеральной старшины или полковников[379]. Связано это было с тем, что в предыдущий раз Мазепа приехал в российскую столицу в сопровождении 551 человека (!), что вызвало большие проблемы в снабжении их всем необходимым. Поэтому на этот раз гетман взял только троих — зато самых близких ему людей, с которыми он хотел разделить торжество, — генерального есаула Ивана Ломиковского, бунчукового товарища Ивана Скоропадского и своего племянника нежинского полковника Ивана Обидовского. Для их встречи приготовили 350 подвод[380].
Мазепа прибыл в столицу 22 января. 8 февраля Петр лично возложил на него только что учрежденный орден Святого Андрея Первозванного — высшую награду в России. В указе говорилось: «…за многие его в воинских трудах знатные и усерднорадетельные верные службы… против Его Великого Государя неприятелей Салтана Сурскаго и Хана Крымскаго чрез тринадцать лет…»[381] Гетман стал вторым кавалером этого ордена, сразу после канцлера Головина. Сам царь и Ментиков получат его несколькими годами позже. Мазепе вручили и многочисленные дорогие подарки — в частности, венгерский золотой кафтан с алмазными запонками, подбитый соболями (старшине достались серебряные кубки и дорогие материи)[382]. Но более ценным было для него получение в управление Новобогородицкой крепости, позволявшее ему теперь лично контролировать запорожцев.
«Кавалер славного чина святого апостола Андрея», как теперь официально должны были величать Мазепу согласно царскому указу, становился недосягаемым и неодолимым для врагов. Не случайно, что практически сразу после возвращения Мазепы из Москвы, на традиционном пасхальном съезде старшины, Василий Кочубей объявил, что слагает с себя звание генерального писаря, благодаря которому он долгие годы был вторым в Гетманщине человеком. Дело происходило в резиденции Мазепы в Гончаривке, в столовой, во время пира[383]. Объясняя свое решение, Кочубей довольствовался краткой речью, в которой сказал, что долгие годы служил верой и правдой, повредил на этой службе здоровье (прежде всего глаза) и теперь хочет покоя.
Отставка стала полной неожиданностью для полковников и внешне — для гетмана тоже. Старшина начала шумно протестовать против такого решения Кочубея, но тот, не принимая возражений, сразу же уехал к себе домой. Как оказалось, это было его ошибкой. Оставшиеся на обеде у Мазепы полковники продолжали переживать по поводу того, что такой достойный человек лишился уряда. Обеды у Ивана Степановича всегда отличались роскошью и обилием угощения. Расчувствовавшаяся старшина стала думать, как использовать таланты Кочубея. Гетман (видимо, все-таки он благодаря своим осведомителям был готов к такому повороту событий) предложил дать ему звание генерального судьи. Встретив поддержку, он немедленно приказал найти в кладовой символ судейской власти («леску гибановую», оправленную в серебро).
На следующий день старшина снова собралась в Гончаривке на Божественную литургию в придворной Воскресенской церкви гетмана. Туда приехал и ничего не подозревавший Кочубей, которому Мазепа тотчас вручил судейские клейноды. Против требования всей старшины тот пойти не мог и был вынужден принять уряд. Кочубей делал это с «печалью и слезами», а вся старшина веселилась, что настояла на своем. На самом деле больше всех тайно должен был веселиться Иван Степанович, лично вручая своему врагу клейнод судьи. Вместо должности всемогущего писаря, контролировавшего всю внутреннюю и внешнюю переписку, вместо желанного отдыха и покоя Кочубей в результате получил крайне докучливую должность судьи, с огромным количеством постоянных тяжб и процессов. А новым писарем стал Филипп Орлик — чуть ли не единственный человек, которому Мазепа действительно доверял.
В это же время произошли события, которые еще больше укрепили положение Украины вообще и Мазепы в частности. В декабре 1700 года умер московский патриарх Адриан, что стало своеобразным подарком для Петра. Теперь можно было сломать старую систему и взять административно-судебную деятельность церковных органов в свое оперативное управление. По именному царскому указу Стефану Яворскому поручалось ведать религиозными вопросами, а для административного управления церковными делами восстанавливался Монастырский приказ. Ликвидация патриаршества совпала с решением Петра продвигать украинское образованное духовенство в противовес реакционному московскому. Главной его целью было, конечно, утверждение царского единовластия, хотя и распространение просвещения он тоже приветствовал. Украинцы могли стать естественными агентами вестернизации и модернизации в церковной сфере[384].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
