В силу неуловимых законов, которые определяют чередование событий, весна французской мощи совпала с ослаблением врага. Италия, вновь превратившаяся, по слову Байрона, в "печальную мать мертвой империи" и находившаяся под угрозой захвата ее территории, встала на путь разрыва с немецким рейхом. Что касается Французского комитета национального освобождения, то проблемы, порожденные сдвигами, происходившими в Италии, способствовали тому, что он оформлялся в качестве правительства. В то же время союзникам предстояло волей-неволей признать невозможность полноценного решения итальянской проблемы без участия французов. Кроме того, тяжелые бои, которые им приходилось вести на полуострове, вскоре побудили их искать помощи наших войск и флота. Поэтому-то они и не могли не предоставить нам более широкую долю участия как в сфере дипломатии, так и непосредственно на поле боя. Поскольку Франция была им нужна, приходилось волей-неволей обращаться к французской власти.
10 июля одна английская и одна американская армия, подчиненные командованию генерала Александера, высадились на Сицилии. Нас не пригласили участвовать в операции. Объяснения, которые нам давали по этому поводу, сводились к тому, что наши части не имеют достаточного оснащения, да и в самом деле мы получали тогда лишь в незначительном количестве американское снаряжение. Но в действительности как Вашингтон, так и Лондон, в предвидении близкого крушения Италии, предпочитали, чтобы мы оставались в стороне от решающей битвы, а также от тех переговоров о перемирии, которые должны ее увенчать.
Наши союзники натолкнулись в Сицилии на очень активное сопротивление немцев, пытавшихся удержать остров. Однако после полуторамесячных тяжелых боев англо-американские силы взяли верх. Но одновременно стало известно, что Большой фашистский совет дезавуировал Муссолини, что король Италии приказал арестовать дуче, что маршал Бадольо{65} назначен премьер-министром. Правда, Бадольо заявил о своей решимости продолжать войну в лагере держав оси. Но было ясно, что за этими словами скрываются прямо противоположные намерения. Меньше всего в этом сомневался фюрер. Его выступление по радио на следующий день было сплошным воплем, в котором слышались и угроза, и высокомерие, и страх, вызванный изменой союзника. Можно было даже различить что-то вроде человеческой нотки, малотипичной для этого диктатора. Гитлер говорил о Муссолини как о своем поверженном соратнике. Говорилось это тоном человека, который вскоре сам падет под ударами, но который решил до конца сражаться с судьбой.
Развязка в Риме наступила 25 июля. 27 июля я сформулировал публично наше отношение к событиям. Я заявил, выступая по радио, что "падение Муссолини - знак неизбежного поражения оси и свидетельство развала фашистской системы - является для Франции первым актом справедливого возмездия".
"Муссолини, - говорил я, - увеличивает собою список тех, кто на протяжении истории оскорблял величие Франции и был за то наказан судьбой". Подчеркнув, что для достижения победы необходимо удвоить усилия, я говорил: "Крушение итальянского фашизма может поставить в ближайшее время вопрос о сведении счетов. В этой связи совершенно очевидно, что вопреки ужасающему положению, в котором еще пребывает наша страна, соответствующие решения не могут быть ни действительными, ни долговечными без Франции". Я давал понять, что при этом мы будем руководствоваться желанием примирения, а не духом возмездия. "Ибо близкое соседство, а в известной мере и взаимозависимость двух великих латинских народов являются при всей нынешней неприязни такими факторами, какими всегда будут руководствоваться разум и надежды Европы". Наконец, я утверждал, что "Комитет национального освобождения в этом вопросе имеет определенные права и определенные обязанности, данные ему огромным большинством французов, их доверием и пламенной симпатией, и что, кроме того, Комитет и в данном случае должен действовать как организация, отвечающая за священные интересы страны".
Но можно ли было проводить сформулированную таким образом политическую линию, не освободившись от царившего у нас смятения? 31 июля вернулся из заграничного путешествия Жиро, и я открыто, в его присутствии поставил этот вопрос на заседании Комитета. На этот раз правительство приняло решения, которые приближали нас к поставленной цели.
Отныне руководство Комитетом и председательствование на его заседаниях возлагалось на одного де Голля. Хотя Жиро сохранял вместе со званием председателя право подписывать наравне со мной ордонансы и декреты, отныне это становилось простой формальностью, ибо соответствующие тексты заранее принимались Советом министров, причем именно я являлся единственным арбитром. В области военной решено было слить все силы. Высший военный комитет становился под моим председательством "Комитетом национальной обороны". Жиро специальным декретом назначался главнокомандующим французскими войсками; при этом учитывалось, что в момент, когда Жиро придется возглавить операции на каком-либо определенном театре, он выйдет из состава правительства. Вызванный с Мадагаскара генерал Лежантийом стал вице-комиссаром, а вскоре и комиссаром национальной обороны. Генерал Лейе{66}, адмирал Лемонье{67}, генерал Буска становились начальниками штабов соответственно армии, флота и авиации; в качестве их помощников были назначены генерал Кениг, адмирал Обуано, генерал Валлен. Что касается Жюэна, то он оставался на посту командующего экспедиционным корпусом, предназначенным для действий в Италии, и должен был подготовлять эти действия.
Итак, главные вопросы в принципе были решены. Но ведь надо было еще претворить в жизнь эти решения. Несмотря на прежний опыт, мне хотелось надеяться, что на этот раз мы преуспеем, что генерал Жиро, получив самое высокое звание и самые широкие полномочия, какие Комитет мог только, не нанося себе ущерба, предоставить военному руководителю, впредь не будет прекословить правительству; что он поостережется, осуществляя свои функции, действовать наперекор тому, на ком лежало бремя руководящей власти. Вначале мы надеялись, что так оно и будет.
В течение августа и первых дней сентября Комитет национального освобождения, продолжая функционировать на тех же основаниях, что и в июле, выполнял свою роль правительства. Благодаря этому мы смогли решить ряд проблем, касающихся мобилизации, финансов, снабжения, портов и аэродромов, народного здравоохранения и т.п. Трудности были очень велики, что и понятно, если учесть, какие лишения выпали на долю этих территорий, которые в нормальных условиях жили за счет привоза, ныне прекратившегося, лишились квалифицированных кадров, ушедших в армию, и несли множество повинностей, а кроме того, изнемогали от перенаселенности в связи с присутствием союзных войск и огромным числом беженцев из метрополии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
