Писодей глянул на стоянку и обмер: красного «крайслера» не было. Вот тебе, бабушка, и «жду, жду, жду»! Автор «Кандалов страсти» обиделся и затомился совсем мальчишеской тоской, похожей на ту, какая охватывала его, когда, придя на первый урок, он не обнаруживал в классе Риту Истобникову, упорхнувшую на очередные сборы. Валюшкина всегда это замечала, ревниво поджимала губы и косо посматривала, мол, нашел по ком сохнуть! В такие дни она даже принципиально не подсказывала Кокотову ответы на учительские вопросы и не давала ему свои всегда остро заточенные карандаши.
Жарынин иронично глянул на писодея и, усмехнувшись, посоветовал:
– Держитесь, коллега! Сен-Жон Перс говорил: «Разочарование – родина вдохновения».
– Идите к черту!
По дороге им встретился Агдамыч. Он только что прикрутил новую дощечку и теперь наводил блеск грязным рукавом.
– Ого, и Бабель появился! – прочитав на ходу, воскликнул игровод.
– Он… – кивнул последний русский крестьянин. – Говорят, по женской части силен был, потому так и прозвали…
– Еще бы! Наставил рога самому наркому Ежову, за что и пострадал.
– Он пострадал за литературу! – желчно возразил обиженный на жизнь Кокотов.
– Бросьте, ни один писатель не пострадал за литературу. Все страдали за политику. А спать с женой шефа НКВД – это большая политика! – наставительно заметил режиссер и обратился к Агдамычу. – Ну как, служивый, научился водку из себя добывать?
– Вроде пошло… Вкус во рту уже есть, а утром сегодня как рюмку за кем допил. Огурец сказал, главное не останавливаться на достигнутом.
– Правильно, только вперед! – похвалил Жарынин и дал страждущему сотню.
У балюстрады соавторов нетерпеливо дожидались Болтянский и Ящик.
– Скорее, скорее! – замахал руками Ян Казимирович. – Аркадий Петрович велел, как появитесь, сразу к нему!
– Зачем?
– У него «мопсы»! – взволнованно объяснил Ящик. – Очень важные переговоры!
– Какие переговоры могут быть с мопсами? Он уже и с собаками разговаривает?
– Почему с собаками? – опешили старички. – Это писатели такие – мопсы!
– Значит, у него собаки стали книжки писать? Надо же! А начиналось скромно – с энергетических глистов…
– МОПС – это «Международная община писателей и сценаристов», – пояснил Кокотов.
– А что, есть и такая?
– Есть.
– Фантастика! Столько в стране союзов писателей, а читать нечего! Откуда вы-то знаете этих мопсов?
– Они предлагали включить мою биографию в справочник «500 лучших писателей мира».
– И что?
– Я отказался.
– Почему же?
– Это была платная услуга, а тысячи долларов у меня тогда не нашлось.
– Ради того, чтобы стать лучшим писателем мира, могли б и занять! Ну, пойдемте, посмотрим на этих ваших «мопсов»!
В кабинете, кроме Огуревича, сидели еще две женщины и мужчина. Директор выглядел радостным и растерянным, как хозяин, к которому нагрянули долгожданные гости, а у него в холодильнике, кроме бутылки пива и засохшего сыра, ничего не припасено.
– Ай как хорошо, что вы приехали! – воскликнул он, завидя соавторов. – Кажется, мы спасены! Знакомьтесь! – и, вглядываясь в лежащие перед ним на столе визитные карточки, Аркадий Петрович церемонно представил: – Татьяна Захаровна Ведмедюк, председатель МОПСа.
Ведмедюк с достоинством кивнула. Это была плотная черноволосая дама с лицом пожилого индейца, возможно, даже вождя, красящего зачем-то губы помадой. Странное сходство усиливали две короткие толстые косицы, бордовая замшевая накидка с бахромой, кофточка колониальной расцветки и крупные желтые бусы, напоминающие погремушки, которые обычно цепляют к детской коляске для увеселения младенца.
– Не МОПС, а Эм-о-пэ-эс! – не сразу, но строго поправила она.
– Да-да, конечно, извините! – заволновался Огуревич и сконфуженно глянул в другую карточку. – Лариса Ивановна Боледина, первый заместитель председателя Эмо… пэ… эс. – Произнося эту сложную аббревиатуру, директор немного запнулся.
Во внешности заместительницы ничего индейского не обнаружилось. Зато она смахивала на хмурую панельную сверхсрочницу: чрезмерно подведенные глаза, бугристая, несвежая, несмотря на тщательную косметическую шпатлевку, кожа и желтая кудлатая прическа. Такая бывает у куклы Барби, произведенной в китайском подполье. Довольно рискованная фиолетовая блузка эластично обнимала ее обильно поникшую грудь, а из-под короткой кожаной юбки смело высовывались незначительные конечности, обтянутые черными чулками с гадючьим узором. (Впрочем, Алла Пугачева давно уже приучила нацию к тому, что любые, даже самые неудачные дамские ноги достойны публичного обнажения.) Боледина величаво кивнула и задумчиво посмотрела на бриллиантовый перстенек, украшавший ее безымянный палец с начальными приметами артрита.
– Павел Григорьевич Гавриилов, второй заместитель председателя Эмопээс, – уже совсем бодро отрекомендовал Огуревич третьего гостя.
Тот встал и вежливо поклонился. Пропорциями тела и бородой он удивительно напоминал гнома, укрупненного до размеров обычного человека. А кроем пиджака, похожего на френч, и манерами второй зам явно старался походить на Солженицына. Это сходство с великим гулаговедом было продумано до мелочей и тщательно соблюдалось. Очевидно, Гавриилов с детства готовился перенять факел правдолюбия от старожила родной словесности и стать со временем воспаленной совестью русской интеллигенции.
– Минуточку! – воскликнул Дмитрий Антонович. – Уж не сынок ли вы незабвенного Григория Евсеевича Гавриилова?
– Допустим. А с кем имею честь? – опасливо поинтересовался увеличенный гном, и глаза его забегали.
– Ах, простите, простите! – спохватился Огуревич и в самых лестных категориях отрекомендовал соавторов насторожившимся гостям.
Во время представления Жарынина вся троица старалась соблюдать на лицах благосклонно-заинтересованное выражение, но когда дошла очередь до Кокотова, «мопсы» опасливо переглянулись. Однако увлеченный директор ничего не заметил и попросил делегацию повторить свои предложения вновь прибывшим товарищам. Ведмедюк величаво кивнула первой заместительнице, как дипломант-исполнитель заштатному концертмейстеру. Боледина дернула щекой и, неохотно оторвав взгляд от своего «каратника», устало разъяснила, что тяжелые обстоятельства, в которых оказалось «Ипокренино», «мопсам» хорошо известны. К счастью, у них имеется уникальная возможность спасти легендарный Дом ветеранов от бесчеловечного рейдерства: они имеют прямой выход на судью Доброедова, а это позволяет простимулировать его… э-э-э… благосклонность…
– Простимулировать? И сколько же он просит? – насмешливо полюбопытствовал Жарынин.
– Вы о чем?! – сверхсрочница снова уставилась на свой самоцвет.
– Да, в самом деле, вы о чем? – встревожился Огуревич.
– Аркадий Петрович, вы, наверное, беспокоитесь, что информация из этой комнаты может уйти в торсионные поля? – сочувственно спросил режиссер.
– В какой-то степени… – вздохнул глава школы «Путь к Сверхразуму».
– Действительно, давайте не будем выходить за рамки! – строго предупредила Ведмедюк, а Гавриилов сделал вид, будто вообще не понял, о чем речь.
– Доброедов – очень достойный человек, верующий, – тихо добавил он.
– Но конфеты-то он ест, наверное?
– Не исключено, – кивнула, понимая, Боледина.
– И вы думаете, Ибрагимбыков уже ему занес? – туманно предположил игровод.
– Что занес? – вздрогнула председательница МОПСа и нервно поправила индейские бусы. – Выбирайте выражения!
– Конфеты, – пояснил Жарынин. – Допустим, коробок пять…
– Ха-ха-ха… – театрально сказала сверхсрочница. – А пятнадцать не хотите?
– Это не важно… – твердо объявила женщина-вождь. – Он вернет… конфеты Ибрагимбыкову и возьмет наши.
– А какие он предпочитает: отечественные, американские или европейские?
Ведмедюк, Боледина и Гавриилов переглянулись:
– Евро… пейские…
– У нас найдется пятнадцать коробок таких конфет? – спросил режиссер директора.
– Не знаю… – Огуревич напряг мускулистые щеки. – Я поищу…
– А почему вы уверены, что судья Доброедов возьмет именно наши конфеты? – продолжал допытываться игровод.
– Потому что у нас есть прямой выход на… – Боледина некоторое время держала паузу, разглядывая перстенек. – …на Скурятина!
– На Эдуарда Степановича. Вы хоть понимаете, о ком речь? – спросила Ведмедюк, раздосадованная тем, что столь важную информацию сообщила не она, а ее чересчур самостоятельная заместительница.
– Не может быть?! – задохнулся от удивления Жарынин, незаметно мигнув Кокотову.
– Да, это очень серьезно! – подыграл писодей, которого немного развлекло это представление. – Руководитель управления конституционной стабильностью – это уровень!
